Самоцветные горы - Семенова Мария Васильевна. Страница 48

Вид окаменевшего лица Винитара вполне удовлетворил Эвриха. Учёному арранту было отлично известно, какой смысл придавали сегваны словечку “позабавить”, столь невинному у большинства других народов. Известие, полученное Винитаром, как нельзя лучше удовлетворяло сегванскому понятию о забавном: молодой кунс на время попросту отошёл от забот этого мира. И Эврих добавил, обращаясь уже к Волкодаву:

– А знаешь, кто при вожде состоит главным советником?.. Его дочь по имени Хайгал, Разящее Копьё. Помнишь, та, что веником гоняла тебя в Галираде?..

Ещё бы Волкодаву было не помнить бабку Хайгал, знавшую, как правильно унимать кровь, неожиданно хлынувшую из носа!..

– По мнению горцев, она вполне постигла помыслы, речи и дела людей равнин, а стало быть, лучше других присоветует своему почтенному батюшке, как уберечься от возможного вероломства. Вот только, я думаю, все мысли о вероломстве немедля покинут её, когда она увидит тебя, Волкодав... Ты ведь поедешь с нами в Астутеран, а, брат мой?.. Погоди, но ты ещё не представил мне другого своего спутника! Кто он?

– Нам о нём известно немногое, – сказал Волкодав. – Только то, что он даровитый лицедей и знаток ядов. Мы зовём его Шамарганом...

То, что случилось дальше, по мнению венна, легко было предугадать. Шамарган, внимательно слушавший речи арранта, принял горделивую позу:

– Ты, господин мой, вероятно, удивишься, узнав, что мы с тобой соотечественники. Хотя твой приятель, склонный оборачиваться собакой, скорее назвал бы меня неублюдком...<Неублюдок – в старину у любителей кровного собаководства существовало выражение “ поблюсти" суку”, то есть сочетать её с наиболее подходящим, по мнению хозяина, кобелём. Если же собака сбегала и предавалась “свободной любви”, получившиеся щенки назывались “неублюдками”. Это слово имеет то же значение, что и привычный нам “ублюдок” – выродок, помесь, внебрачный отпрыск. ”> Ибо моей матерью была царевна Серлика, прямая наследница великой царицы Лоллии, отцом же... Моим отцом был могущественный жрец Богов-Близнецов, Ученик Внутреннего Круга Посвящённых, славный Агеробарб. Он погиб, когда я был ещё очень мал. Он пал в неравном бою с нечистыми порождениями тьмы, в Мономатане, на реке Мджинге, и тогда моя мать, одержимая скорбью...

Если бы он вовремя заметил взгляд Эвриха, ставший откровенно хищным, он, возможно, успел бы остановиться и тем спастись. Но он не заметил и не успел.

– И тогда твоя мать, одержимая скорбью, вспыхнула ярким пламенем и сгорела вся до последней страницы, поскольку была не женщиной, а какой-нибудь священной книгой о чудесах Близнецов! – перебил аррант. С таким лицом, какое было сейчас у него, охотники Мономатаны отбрасывают кинжал и с голыми руками идут убивать раненых тигров. – Но оставим в покое давшую тебе жизнь, пока Волкодав на меня не разгневался... Изыди с глаз моих, порождение чресл чудовища! Известно ли тебе, несчастный, что стремнинам Мджинги было даровано от Богов свойство целения? Причём именно за то, что они унесли опасного безумца, способного не моргнув глазом уничтожить весь этот мир? И низринули его в погибельный водопад?..

Шамарган не просто побледнел. Он воистину взялся дурной зеленью, точно недозрелое, кислое, гниющее яблоко. По крайней мере так выглядела его досада для внутреннего зрения Волкодава. Лицедей резко крутанулся на месте – и бегом бросился прочь через весь торг, чуть не сшибив с ног лоточника, торговавшего сладостями!

Эврих проводил его глазами.

– Ну вот, – проговорил он огорчённо. И почесал пальцем левую щёку, хранившую след отболевшего шрама. – Наверное, зря я так насел на твоего друга... Но что делать, если у меня до сих пор вся голова чешется, как вспомню Агеробарба и колдовской огонь, которым он спалил мне половину волос... и навряд ли ограничился бы волосами, не вмешайся некая спасительная сила... – Встряхнулся и спросил: – Так мне что теперь, ждать, что он подберётся ко мне и отраву в пищу подсыплет?..

Волкодав пожал плечами.

– Шамарган когда-то поклонялся Смерти и вправду может быть очень опасен, – сообщил он арранту. – Но я не думаю, чтобы тебе следовало прятать посуду или надевать под одежду кольчугу... – Про себя он полагал, что в случае чего это всё равно не поможет. – В прошлый раз он решил назвать себя сыном Торгума Хума и тоже страшно оскорбился, когда мы ему не поверили. Однако, как видишь, мы до сих пор живы. Вряд ли он употребит свои умения тебе на погибель... Скорее всего через некоторое время он вернётся и сделает вид, будто ничего не случилось. Так оно вскоре и произошло.

Волкодав искренне обрадовался, увидев, что спутники (или теперь по примеру Эвриха уже следовало говорить – друзья?..) купили для него крупного серого жеребца боевой сегванской породы. Саккарем есть Саккарем: на рынках великой купеческой державы возможно найти совершенно всё, чего ни пожелает душа. И особенно на таком торгу, как чирахский!

Венн краем глаза перехватил искоса брошенный взгляд Винитара и понял, кого следовало благодарить за эту покупку. Но вслух выразить свою благодарность он тогда не успел, потому что пригляделся к коню, которого молодой кунс облюбовал для себя.

Этот жеребец явно приехал в Чираху из ещё более дальних мест, нежели доставшийся Волкодаву. Вороной красавец родился в степях Шо-Ситайна. Об этом говорили все его стати, чуть горбоносая голова и в особенности отлив шерсти, отсвечивавшей на солнце не калёной стальной синевой, как у других пород, а глубоко запрятанным огнём золотого расплава, в память о прародителях, сотворённых шо-ситайнскими Богами из напоённого солнцем южного ветра. Жеребец смирно стоял рядом с новым хозяином и всё трогал носом его локоть, так, словно после долгого пребывания у чужих и непонятных людей вновь попал к другу.

– Не умеют они здесь с шо-ситайнцами обращаться, – гладя тёплую, необыкновенно нежную морду, со скупой гордостью проговорил Винитар. У него когда-то был боевой конь тех же кровей, незабвенный золотой Санайгау. Не сразу нашёл он подход к норовистому зверю, раз за разом отвергая предложения конюхов “обломать” диковатого и непослушного скакуна. Даже выучил десятка три слов на языке Шо-Ситайна, полагая, что жеребца могут обрадовать речи родины... Зато теперь мало нашлось бы таких, как он, знатоков заморской породы. И, когда сегодня на торгу он подошёл к этому вороному, тот мигом почувствовал руку истинного охотника – и смирился, почти тотчас решив довериться этому человеку.

– Нет худа без добра: по дешёвке достался, – хмыкнул Шамарган. – Дурноезжий<Дурноезжий – о коне: неприятный и ненадёжный в езде, в частности склонный привыкать к одному всаднику и противящийся иным седокам. >, сказали. Лютует, прям страсть! А с кунсом – ну как есть котёнок...

Но Волкодав уже не слушал его. Счастливая встреча с Эврихом заставила его подзабыть обычную настороженность, неизменно предупреждавшую: если сразу случается подозрительно много хорошего – наверняка жди беды! Что поделаешь, как бы ни любила смертных людей Хозяйка Судеб, не может Она всё время красить Свои нитки лишь в весёлые и радостные цвета. Стоят у Неё наготове и горшочки со скорбными, померклыми красками. Это закон, перед коим даже Ей остаётся только склониться...

И в отношении Волкодава этот закон доныне ещё не давал промаха.

– Сергитхар... – тихо позвал венн, до последнего желая надеяться, что обознался. Конь ведь не собака; мало ли на свете вороных шо-ситайнцев, долго ли принять одного за другого?.. – Серги, Серги...

Жеребец насторожил уши, негромко фыркнул и потянулся навстречу знакомому голосу.

– Во дела!.. – непритворно восхитился Шамарган, и даже у невозмутимого Винитара поползли вверх брови. – Да ты-то, венн, откуда в лошадях понимаешь?..

– Где вы взяли этого коня? – хмуро поинтересовался Волкодав, почёсывая Сергитхару доверчиво подставленный лоб и голову между ушей. В лошадях он разбирался не намного лучше, чем в плавании под парусом, но не узнать знакомого коня – всё-таки грех. Хотя тот действительно не собака.