Самоцветные горы - Семенова Мария Васильевна. Страница 54

Афаргу же с Тартунгом Эврих оставил в своих покоях в “Стремени комадара”. Теперь, правда, ему упорно казалось, будто и самострел паренька, и кое-какие способности Афарги могли оказаться очень даже нелишними в предстоявшем им деле...

– Не окажутся, – сказал Волкодав. Эврих возмутился:

– Ты что, мысли читаешь?..

– Не читаю, – пожал плечами Волкодав. – И так ясно, о чём думаешь.

За три года, что они не виделись, Эврих нажил немалое количество шрамов на душе и на теле и видел смерть гораздо чаще и ближе, чем иные степенные люди, ведущие размеренную жизнь, видят за весь свой земной срок. Но вот снова появился Волкодав – и арранту сразу стало казаться, будто время попятило изрядно назад, и снова он следовал за сумасшедшим венном, впутавшимся в очередное дремучее непотребство, следовал, негодуя и ругаясь на каждом шагу, но при всём том понимая, что не впутаться, если числишь себя человеком, было нельзя...

Вот и сейчас, пока они петляли кривыми, как воровские намерения, чирахскими переулками, Эвриху всё лезло на ум их с Волкодавом приключение на Заоблачном кряже. Наверное, оттого, что тогда они тоже брели в темноте, пробираясь к защитной стене итигульской деревни. Правда, тогда они собирались лезть изнутри наружу, да и собаки, то и дело подбегавшие приветствовать Волкодава, вместо грозных утавегу здесь были скромными уличными шавками, но в остальном всё казалось до жути похожим. Кто она была им, та женщина, пленница воинственного народа?.. Кто он ему, Эвриху, этот ни разу не виданный шо-ситайнский парень по имени Винойр?.. Но как – и тогда, и теперь – пройти мимо, не попытавшись спасти?..

Мысли начали делаться высокопарными, и Эврих оборвал их поток. “Да я просто боюсь! – уличил он себя. – Чего, спрашивается?”

– Не боишься, – сказал Волкодав. – Просто пытаешься думать сразу о многом, а случится одно. Думай про то, что тебе кажется самым паскудным, и будешь готов. А случится другое, покажется облегчением.

Эврих только застонал про себя. Частью оттого, что венн снова подслушал его мысли. Но что поделаешь, если каждая новая возможность, приходившая ему на ум, выглядела паскуднее некуда?.. Они лезут в сад, и кто-нибудь замечает их ещё на стене. Они подходят к дому, и тут к ним бросаются слуги, вооружённые вилами и мясными топориками. Они начинают шарить в конюшне, и некстати проснувшийся конюх...

“А всё оттого, что теперь у меня есть что терять! – беспощадно приговорил себя учёный ар-рант. – Тоже выискался... Лечитель наследницы Агитиаль! Кладезь мудрости, пишущий третью книгу для хранилищ вечного Силиона... И чтобы меня как какого-то распоследнего... в воровстве... А провались!!! Да пошли они все в ...!!!” – Эврих с удовольствием, чуть ли не по складам, мысленно выговорил самое непристойное проклятие на родном языке. Средство было безотказное. Эвриху снова исполнилось восемнадцать, он сделался шальным, весёлым и лёгким и напрочь перестал беспокоиться, как завершится затеянное ими дело. Собственно, ему стало всё равно. Чем бы ни кончилось – главное, что прежде конца будет неплохая забава! И в том смысле, что вкладывали в это слово сегваны, и в самом обыкновенном!

У дверцы в каменной стене Эврих, к некоторому своему разочарованию, дюжих стражников не обнаружил. Значит, драки в ближайшее время не предвиделось. Эврих быстро огляделся, а когда снова посмотрел на дверцу, то даже вздрогнул: возле неё стоял Шамарган. Вот так и поверишь в необычайную выучку и особые умения поклонников Смерти. Эврих отвёл глаза всего на долю мгновения, и за это время лицедей, вряд ли нарочно желавший его удивить, вырос точно из-под земли. Хотя до ближайшего угла было шагов, наверное, десять, а тень в дверной нише была маловата для укрытия даже ребёнку. Чудеса, да и только. Эврих ощутил, как разгорается знакомый огонёк любопытства, и мысленно положил себе на досуге подробно расспросить Шамаргана. Когда ещё ему доведётся снова пить пиво с единоверцем убийцы, чей нож однажды едва не лишил его удовольствия странствовать и постигать мир?..

– Нам везёт, – вполголоса сообщил Шамарган. – Он уже там.

Им не было нужды бояться случайных прохожих, способных заметить подозрительное сборище под стеной и на всякий случай переполошить городских стражников. Мудреца Зелхата, чей дом единственный соседствовал с обиталищем Шехмала Стумеха, в городе почитали отчасти за колдуна; во всяком случае, сплетни о таинственных огнях и свечении на болоте расползались исправно. Кто в здравом рассудке сунется сюда посреди ночи?

Эврих снова огляделся:

– А где кунс?

Винитара нигде не было видно, хотя ему следовало бы уже появиться, и арранта даже кольнула некая очень нехорошая мысль, но Мыш, бдительно крутившийся рядом с хозяином, вдруг шастнул в непроглядную тень у края забора и сразу вернулся, и почти сразу оттуда в полосу мутного и тусклого света шагнул Винитар. Один рукав его рубашки был почему-то разорван возле локтя. Он пожал плечами и равнодушно пояснил:

– Кошелёк срезать хотели.

На другой день среди чирахского ворья распространится пугающий слух. О том, как трое порядочных мужиков с дубинками, сокрытыми под плащами, увязались за явно пьяным одиноким сегваном, думая вежливо попросить у него деньжат на лечение больного собрата. Но, когда дубинки уже были занесены, пьяный вдруг обернулся, хотя ничего не должен был увидеть или услышать, и... что случилось потом, ни один из троих толком вспомнить так и не смог. Но на свою улицу они кое-как доползли только к рассвету.

Однако всё это будет лишь назавтра... Эврих снова вспомнил деревню под сводом горной пещеры и задрал голову, примериваясь к каменной стене и соображая, как они полезут наверх. Как тогда – или, может, сперва закинут наверх лёгкого Шамаргана?.. Ни то, ни другое. Шамарган присел на корточки рядом с дверцей, вынул что-то из поясного кармана. Короткая игра ловких пальцев возле считавшегося очень надёжным замка... И дверь неслышно повернулась на хорошо смазанных петлях. Ещё бы им не быть хорошо смазанными!

...И, конечно, первым долгом в двери появилась морда большущего сторожевого пса.

Всё правильно. Кто поверит в богатство хозяина дома, если тот может обходиться без такого вот стража? Люди засмеют. Да и правильно сделают. Пёс был степной халисунской породы, очень крепкий, с длинной белой шерстью, отроду не стриженной и свалявшейся в грязноватые шнуры, подметавшие землю. На такого зверя вору без толку замахиваться палкой. По его шубе, не причинив вреда, может соскользнуть нож и даже топор. Окажется хоть чуть-чуть неверен замах – и молись, ночной гость, уже не о жизни, а лишь о том, чтобы недолгими оказались мучения в страшенных зубах... Не иначе, какой-нибудь служанке особо платили за то, чтобы на время прихода-ухода “друга сердечного” она уводила неподкупного сторожа в дом. Куда простой душе против человеческой подлости!..

Свирепый кобель уже высунулся наружу, чтобы уткнуться лобастой головой Волкодаву в колени и начать по-кошачьи тереться, ворча и поскуливая от восторга. Венн похлопал его по боку, потом обнял и, кажется, что-то тихо сказал на ухо. Шамарган вошёл внутрь последним и снова повернул отмычку в замке, запирая дверь.

К дому через сад тянулась тропинка. Ею пользовались слуги, выходившие за деньги показывать приезжим дом Зелхата Мельсинского. Дом мельника, почти не дававший себя разглядеть через стену (и правильно – нечего зря глазеть всяким чужим!), вблизи оказался большим и богатым. Тоже правильно. Шехмала Стумеха называли мельником лишь по привычке. На самом деле он давно уже сам не бросал в воздух горстку муки, призывая запропастившийся ветер. Мельниц, исправно вращавших крыльями, у него был целый десяток. И хороший надел земли, где колосилась пшеница. И пекарни с умелыми работниками...

В этом доме росла Ниилит.

Сперва – как любимая дочь. Потом – после Чёрного года, смерти родителей и приезда дядьки с семьёй – как нелюбимое брату чадо, то ли бедная родственница, то ли служанка. По саккаремским законам незамужняя дочь не может наследовать, если только она не дочь шада. Умрёт старший брат, и имущество отойдёт к младшему. А судьбы таких, как Шехмал Ниилит, вручаются заботам родни.