Опергруппа в деревне - Белянин Андрей Олегович. Страница 15
— Шоб сказать честно, так я боюсь вашу милую бабушку, — с чувством ответил Шмулинсон, но подчинился. — Но таки ви опять правы, надо идти, до ночи моя Сара просила быть с деревенскими яйцами к ужину… Надеюсь, шо здесь они крупнее и взяты из-под кошерной курицы?
Я посоветовал на эту тему найти Митяя и порасспросить как следует, в плане ревизии качества пищевых продуктов ему равных нет. И посоветовал, видимо, зря, потому как Абрама Моисеевича словно ворона на лету склюнула, удрал искать Митьку с яйцами. В смысле, искать Митьку насчёт яиц… То есть… тьфу! Фигня какая-то получается, пойду я домой.
Шагалось легко, сердце пело, местные жители частушками не донимали, поэтому дошёл без приключений. У нашей избы сидела на приступочке бабка и что-то там себе раскладывала засаленными картами на узеньких коленках…
— Новый пасьянс или сами с собой в дурачка режетесь?
— Да так, ни то, ни сё, — задумчиво пожевала губами Яга, — вот гадаю помаленьку.
— В работе эксперт-криминалиста гадания не проходят, — улыбнулся я, присаживаясь рядом. — Только сухие факты.
— А вот ты, милок, недавно штаны промочил, энто сухой факт! — съехидничала моя домохозяйка.
— Это факт подмоченный, — ещё шире улыбнулся я. — Но вы ведь не из карт про это узнали?
— Да нет, у меня на такие вещи глаз намётанный. Опять небось в речке от коровы прятался? По глазам вижу, что так оно и было… А за карты я со скуки взялась, да всё одно они какую-то ерунду показывают.
— Поделитесь…
— Делюсь: ждёт тебя и меня серьёзная встреча негаданная с другом старым. И принесёт тот друг известия неприятные, да сам-то от проблем отмоется, а на наши плеченьки всё переложит…
— В моём случае всё уже сбылось, — честно подтвердил я, рассказывая Яге чудесную историю со спасением моей милицейской чести от коровьих рогов и тайном визите господина Шмулинсона, в одиночку бьющегося в паутине масонского заговора.
— А ить сталкивались мы с ними на узкой тропочке, — задумчиво поскребла бородавчатый подбородок ходячая легенда нашей криминалистики. — Избёнка моя им, вишь, для чегой-то спонадобилась. То ли схрон хотели устроить, то ль хату явочную, то ль ещё хлеще — тюрьму тайную… Раза три, почитай, ихние агенты заходили.
— Ну и?
— Невкусные…
— Я всерьёз спрашиваю.
— А ежели всерьёз, то переехала я, — сдалась Яга. — Пнула избушку пяткою и умотыльнула в соседний лес. Не то чтоб со страху, а тока не люблю я на кладбище жить…
— На каком кладбище? — недоверчиво сощурился я.
— Дак говорю же, три раза ихние агенты заходили, — делано поразилась моей непонятливости бабка.
В последнее время она вообще разоткровенничивается не по дням, а по часам. Ещё какой-нибудь год назад ни намёка на своё преступное прошлое в моём присутствии себе не позволяла. Если помните, её в первый раз Кощей «сдал», уж потом бабушка сама начала кое-что, по чуть-чуть рассказывать…
— Пущай твой Шмулинсон покуда кота за хвост тянет да бумаги ихние, где они народ смущают, к нам в отделение шлёт, Фоме Еремееву под замок. А вот как мы с отпуска возвернёмся, так отдохнувшие да загорелые всю ту банду одной шапкой и накроем.
— Боюсь, всё не так просто… — с сомнением протянул я, ибо опытом по ликвидации масонских заговоров не обладал даже на уровне «где-то читал, когда-нибудь вспомню»… С другой стороны, всё равно реальной информации маловато, подождём, мы — не они, нам не к спеху.
Я было вытянул ноги и расслабился, когда со стороны села раздались далёкие вопли, бабий вой и в нашу сторону, шумно дыша, вылетела из-за околицы румяная как свёкла Маня. Не знаю, кому как, а мне почему-то сразу захотелось нырнуть по-за дверь и запереться на все засовы. Вот ведь знакомы вроде без году неделя, а уже знаешь — где кузнецова дочь, там жди неприятностей. Причём очень-очень недолго жди, она их словно хворостиной подгоняет…
— Никитушка, а вот на что спорим, что энтой востроглазой наш Митенька по душе пришёлся?
— С чего это такие умозаключения?
— Дак ить опять же начнёт: «Бегите, сыскной воевода, там вашего парня всем селом бьют!» Заботится, значит…
— Батюшка-а… — едва дыша, встала перед нами отчаянная бегунья. — Там вашего… и еврея тоже… не помиловали!
— За что? — невинно полюбопытствовал я, поднимаясь.
— За яйца!
Яга сдержанно захихикала, прикрывая платочком левый клык. Я посмотрел на неё строго, в конце концов, не надо каждый раз иронизировать над своим же младшим сотрудником. У него душа открытая, доверчивость повышенная, наверняка хотел как лучше, а Шмулинсон его подставил. У Абрама Моисеевича это лихо получается, причём ведь не в первый раз, а Митька всё верит…
Яга помахала мне вслед платочком, но сама ноги трудить отказалась, ей и тут не пыльно, а услуги эксперта-криминалиста нам там явно без особой надобности. Тоже логично…
Уже по дороге дочь местного культуриста воодушевлённо описывала произошедшее якобы на её глазах. То есть сама не видела, но знает точно!..
— …а они Марфе Петровне и говорят: «Давай сюда яйца!» А у неё и курей-то нет, откуль яйцам взяться! А они по соседям пошли, у всех яйца требуют, судом царским грозят! А Марфа Петровна от горя воет, ну, мужики и поднялись… пристыдили… дьяк подсказал опять же! А они все…
— Какой дьяк?
— Не знаю, — на скаку споткнулась она. — Обычный дьяк, не местный, в чёрном…
— Тощий, высокий, с седой косой, пронзительным голосом и борз до чрезвычайности?
— Похож, — радостно закивала Маня.
— Ещё бы, — сумрачно нахмурил я брови.
Иногда мне кажется, что дьяк у нас один на всё царство. Прямо какой-то государственный символ, и не спрячешься от него нигде, как от бюста Ленина. Ладно, не вопрос, встретимся, побеседуем на воспитательные темы, не в первый раз, правда же? Господи, кого я собираюсь уговаривать, кому объяснять… Зато не надо гадать, чего здесь делает дьяк — если он узнал, что мы в отпуске, так куда угодно пойдёт, лишь бы его нам испоганить!
В деревне было тихо. То есть тишина тоже бывает разная — предпраздничная, гнетущая, подозрительная, значимая, торжественная, абсолютная, фронтовая… Эта была — могильная! Не вру, объясняю: у знакомых ворот дома старосты внушительная толпень местных жителей, все на коленях и крестятся молча. Маняшка только обомлела, беззвучно опускаясь рядом со всеми. Я осторожно обошёл нестройные ряды молящихся, поднял руку постучать в ворота, но…
Только теперь я понял, почему все молчали, — они прислушивались! А из-за тесовых досок забора глухо доносилась прощальная Митькина речь:
— …яйцами принародно обкидали младшего сотрудника милиции. И ведь постороннего человека не постыдились, представителя, так сказать, национального меньшинства…
— Но попрошу отметить, таки библейского народа! — раздался вдогонку гордый голос Шмулинсона. Митя выдержал паузу и проникновенно продолжил:
— Маменька родная от сына отказалася, соседи упрёками засмущали, друзья детства отвернулись, девки морды скорчили, и даже дети малые и те обидственное слово нашли, «оккупантом» обесчестили…
Я практически открыл рот, чтобы прекратить этот фарс, но на последнем предложении захлопнул. «Оккупант»! Это откуда же деревенская ребятня такое умное слово знает? Или подсказал кто…
— Посему от позора несмываемого, от горя безысходного, от тоски змеевидной лишает себя жизни ваш Митька беспутный! Казню сам себя смертью лютою, через повешенье… Абрам Моисеевич?
— А шо я? Я с вами, Димитрий! И нехай им всем уже через час будет жутко стыдно…
…Через венец ворот перелетела верёвка, оба конца скрывались внутри двора. Бабы, не разжимая зубов, тихохонько завыли. Я толкнул калитку плечом — заперто. Ворота, разумеется, тоже, забор высокий, и если я хоть капельку знаю Митькин гонор, он ведь там всерьёз удавится. И старый еврей с ним, за компанию…
— Прощайте, люди добрые!
— Ай, какие они добрые! Из-за десятка паршивых яиц некошерных кур довести нас до такой драмы… Молодой человек, тяните меня туже, нет никакой мочи здесь жить…