Опергруппа в деревне - Белянин Андрей Олегович. Страница 22

Ладно, потом посчитаемся. Я обернулся к народу, никто и не думал расходиться. Интересно, всё-таки какое же тайное слово Яга им в прошлый раз вылепила? Ведь даже навскидку не придумаешь… С одной стороны, наверное, нечто мистическое и пугающее, а с другой — явно простое до невозможности. Эх, всё равно расшибусь, но узнаю! И только тут я вдруг неожиданно вспомнил, что, пока стою здесь без дела — мог бы задать пару вопросов деревенской публике. Всё-таки отдых расхолаживает, на службе я обычно собраннее…

— Граждане крестьяне! У кого есть новые сведения о ваших исчезнувших односельчанах, братьях Бурьяновых?

— Прошке и Ерошке, что ль? — первым сообразил кривоногий дедок слева. Я кивнул. Все задумались. Слышался лишь надсадный скрип мозгов в обстоятельной фермерской неторопливости…

— А сколь им дадут-то? — вновь подал голос старичок.

Местные затаили дыхание…

— Пока у органов нет оснований предъявлять им какие-либо обвинения. Презумпция невиновности…

— Тады точно посодют, — удовлетворённо кивнул дед, и все радостно загомонили.

Я так понял, что шаловливые братцы чрезмерной любовью в Подберёзовке не пользовались…

— Воры оне, разбойники и тати безбожные! С малолетства яблоки по чужим садам тырить обученные. Помнится, когда им ещё-то годика по два было, изловил я шалопаев да хотел крапивою поучить… Так они меня… той же крапивой… везде где могли… и набили и накормили, и… голым в Африку пустили! Тока я вернулся к вечеру…

— Люди, а когда аспиды энти, рожи-схожи, у Спиридоновны козу увели да и надругалися! Выпустили животину в стадо, с одного бока стрижену, с другого бриту, а рога якутской резьбой по кости разукрашены, с причудливостью… Ну не злодеи ли творческие, ась?!

— Прошка да Ерошка, что ль? Энто братья которые? Близнецы в смысле? Которые хулюганы да баловники известные? Как же, как же… Не помню! От не помню их, и всё, хошь стреляйте! Хотя тады, может, и вспомню…

Это, как вы понимаете, наиболее внятные версии, прочая галчиная разноголосица и внимания не заслуживала. В общем и целом всё сводилось к одному — вы уж нам найдите их обоих, а тогда и сажайте, долго плакать не будем…

— Никита Иванович, позвольте-ка. — Ворота за моей спиной с лёгким скрипом распахнулись, и могучая Митькина длань, цапнув меня за ремень, утянула внутрь двора. Тоже правильно, здесь ловить абсолютно нечего…

— Ну как, договорились?

— Мы — да! — Довольный Митяй приобнял за покатые плечи ещё более довольного Абрама Моисеевича.

— И с чем вас можно поздравить?

— Со свадьбой!

— Э-э… что ж, совет вам да любовь, как говорится, — не сразу нашёлся я (от этой парочки всего можно ожидать!). — Главное — зарегистрируйте брак у отца Кондрата, и… ну, чтоб детишек побольше. Не знаю как, но вам виднее…

— Ой, вот только не надо так на нас при всех иронизировать, — внёс необходимую ясность гражданин Шмулинсон. — Я таки жутко ценю ваш милицейский юмор, но моя Сара его не поймёт, а мне ещё зачем-то хочется жить.

— Тогда… кого женим? — не споря, переключился я.

— Дык маменьку же мою и Филимона Митрофановича, — смущённо пробасил мой младший сотрудник. — Мы уж с Абрам Моисеевичем, дай ему Йегова здоровья всякого, всё обсудили и на полнейший консенсус вышли.

— А молодожёны?

Вот это, как вы догадываетесь, был совершенно лишний вопрос. Марфа Петровна по-прежнему сидела на крыше, а дьяк, связанный по рукам и ногам, лёжа в лопухах у ворот, отчаянно жевал проверенный кляп в лице собственной скуфейки. Хотя кто, собственно, в их историческое время всерьёз спрашивал желания молодых?

Все вопросы, связанные с бракосочетанием, загодя решались родителями или ближайшими родственниками, а то и просто начальственным самодурством. Как скажут, так и живут. Всякая там любовь считалась баловством и легкомысленным чувством, в таком важном деле, как брак, просто недопустимым… Что, несомненно, плохо! С другой стороны, я здесь уже год живу, а о разводах пока даже не слышал. То есть они в нашем государстве не то что коллекционная редкость, а практически невероятнейший факт. Живут люди годами, детей плодят, семью сохраняют, и старятся вместе, и даже помирают в один день… Что тоже, по определению, не может не радовать!

О чём это я и к чему? А к тому, что, подхватив под мышку тоскливо сопящего дьяка, Митенька быстренько уволок его «делать предложение». Причём все переговоры вёл портной-гробовщик, ставленник масонов, а бледный гражданин Груздев мог только мычать на все лады. Я не вмешивался, я любовался, мне тоже интересно, и я здесь не на службе… Оказывается, в отпуске есть свои прелести! Итак, сцена первая. Только диалоги, лица проставьте сами.

— Таки он приставал до вас, ви ушибли ему сердце красотою, и он вас весь любит!

— Не может быть!

— Ой, да шо ви мне говорите… Слушайте его самого. Димитрий, нажмите!

— Мэ мумлю, мумки муморные!!!

— Вот вам ваш крест и моё «ввек Шаббата не видать»! Он хотел по-хорошему и просит вас всю, шоб жениться, как честный человек.

— Правда, что ль ва!

— Ой, ну ви прямо как ребёнок… Склоните ухо! Димитрий, дайте слово будущему папе.

— Мемлю месть муду, а мэ мемлюсь!!!

— Тока не надо думать долго. Ви отдаёте ему свою руку и всё прочее? Ну хоть взгляните, какие у него жалобные глаза…

— Согласиться, что ль ва?

— Ой, я буквально не понимаю ваших сомнений. Это ж самый популярный религиозный деятель Лукошкина! Димитрий, просите жениха добавить.

— Мэмимите, мюди! Мэмты с евмэями масимьно менют!!!

Ответа дьяк не дождался. Или я путаю и ответ был, но чрезмерно выразительный? Судите сами, дородная Марфа Петровна, видимо для того, чтобы лучше слышать, чуть сместила угол посадки и… всей массой грохнулась вниз! Я стоял в сторонке, Митька и Шмулинсон тоже успели отпрыгнуть. Весь вес принял на себя бесстрашный мученик в рясе думского приказа. Это было поистине ужасающее в своей поучительности зрелище…

— Ну надо же, и впрямь упала… копчиком на мужика…

— Маманя, вы живы? — по-прежнему держась в сторонке, зачем-то уточнил заботливый сынуля. То есть я бы отнёс этот момент к разряду очевидных…

— А что со мной сделается, живая я! — погромче прокричала Марфа Петровна, и деревенская публика ответила ей из-за ворот слегка разочарованным вздохом. — Тока вот знакомец ваш городской молчит чегой-то…

— Возможно, шо он таки имеет нечто вам сказать, — вставил своё слово Шмулинсон. — Но оно будет лучше, если ви сначала с него встанете.

Маму мы поднимали все, в шесть рук. После чего Абрам Моисеевич лично сопроводил её в дом, а нам с Митькой пришлось выкапывать дьяка. Что вы хотите, не меньше ста сорока кило, да с высоты, хорошо, травка спружинила и земля мягкая, жить этот шелкопёр будет. Внешне переломов и сотрясений спинного мозга у пришибленного не наблюдалось, хотя хитрый гражданин Груздев намеренно продолжал притворяться недееспособным. Нам, естественно, пришлось нести его в дом, сдавать под опеку заинтересованной вдовы.

Абрам Моисеевич вспомнил, что ему жутко пора, мой младший сотрудник обещался быть через полчасика. Провожая нашего «главного жидомасона» до околицы, я наметил ему план ближайших действий:

— Учить вас вести подрывную работу не стану. Здесь вы и сами отлично справляетесь, но главное — в любом случае держите Еремеева в курсе. А вот по поводу того таинственного нанимателя не сумели вспомнить?

— Я бы сразу сказал! — задумчиво покривил губы деятельный еврей. — Но таки если оно вам поможет, то я готов его красочно описать.

— Пишите.

— В смысле аккуратными буквами на бумаге или ви хотите, чтоб я изобразил его в акварели?

— Нет, — не вдаваясь в споры (себе дороже!), вздохнул я. — Просто опишите мне его на словах.

— Шо, и всё? Ладно, ви — гражданин начальник, вам виднее… Перечисляю: рост — средний, худоба — умеренная, глаза — неприятные, лицо — неопределённое, усы, борода, волосы — фальшивые. И самое обидное, шо я с ним уже точно был знаком.