Опергруппа в деревне - Белянин Андрей Олегович. Страница 30

— Обошлись без членовредительства?

— Да уж без того и другого…

— Мить, случилось что? Какие-то проблемы? — Я его раньше в таком состоянии никогда не видел. Вот словно бы его кто-то самым предательским образом обидел, и этот кто-то… я? А отчаянная кузнецова дочь лишь демонстративно стряхнула соломинку с сарафана (приподняв подол выше колена!) и томно попрощалась:

— До свиданьица вам, Никита Иванович! Ежели опять понадобится где чего — по дворам там али снова в лесу, тока свистните… Завсегда помочь рада всем моим девичьим старанием!

— Э-э, Маняша, — хлопнув себя по лбу, я вспомнил о том, что она подбирала какую-то монетку, — а деньги?

Она молча, с непередаваемой крестьянской грацией опустила мне на ладонь маленький серебряный кружочек и, покачивая бёдрами, скрылась за калиткой. Митяй взвыл, словно раненый слон в индийском кино, и рухнул плашмя — грызть землю! Зрелище редкое, но если не обращать внимания на его актёрские припадки, то он быстро успокоится и сам расскажет, что произошло…

Поэтому я не глядя сунул монету в карман и под любопытствующими взглядами вездесущей деревенщины пошёл в наш домик. Дело уже к вечеру, я голодный, ужин наверняка заслужил, бабка за одну простреленную фуражку закормит меня до отвала. А ведь ещё удалось раздобыть целую кучу ценнейшей рабочей информации! Нет, сегодня я мог по праву гордиться собой…

— И что, вот так вот бросите меня, и всё? Даже не выслушаете боевого товарища в горе великом! И не окажете внимания к страданью моему душевному, покуда страсть африканская меня поедом не съела?

Я не отвечал. Митька, гулко топая за моей спиной, продолжал жалостливо стенать:

— А ить я скажу, скажу, как бог свят, всё, что на душе накипело, на сердце налегло, на… В общем, уж не помню, в каком ещё месте, но тока мне и там как есть плохо!

Вот видите, я же вам говорил, главное — не оборачиваться. Ему деваться некуда — он же молчать не может по определению…

— Когда я вас в деревню родную на молоко парное от дел служебных отдыхать вёз — вот уж не думал такое поведеньице в благодарность словить… То вы у нас скромник холостой, то за единственной преступницей снами грезите, а то уже и девок наших, подберёзовских, с собой в лес прилюдно волочёте! Нет, ежели у вас полюбовность резвая, что аж до венца дотерпеть невмочь, так я начальству любезному всё как есть уступлю! Ужо не заплачу небось, не зарыдаюсь на людях-то… И не узнает никто, какова змея Митьке милицейскому сердце сушит!

Ага, дошёл до сути. Тут, главное, не мешать и не перебивать вопросами. А там его уже и силой не удержишь…

— Ить я же и не ревную ни капельки! Нет, упаси меня боже, вас с вертихвосткой энтой… которая мне, про между прочим… вот тока вчерась… такого всякого наобещалася — в двух ладонях не удержишь! Да тока непонятно, куда же нравственность в наших рядах катастрофически падает? И на кой она вам… в смысле… я ж сам думал… Не погуби, Никита Иванович, отец родной!

— Митя, — наконец обернулся я, — прекрати истерику. Между нами ничего такого не было, исключительно рабочие взаимоотношения. Марш в дом, расскажешь нам с Ягой, как прошёл день.

— Точно, ничего не было? — привередливо сощурился он. — А побожитесь!

— Вот те крест, — широко перекрестился я, нагло пародируя отца Кондрата.

Сработало, мой напарник удовлетворённо шмыгнул носом и распахнул передо мной дверь, вежливо приглашая войти первым.

Так… картина не помню какая, но дубль точно второй. Лежит наша опытнейшая эксперт-криминалистка на лавке кверху пузом, а на её узкой груди восседает здоровеннейший паук! Кто куда, а Митяй за оглоблей… Минута делов, и он уже в боевой готовности, вздымает дрын и дышит с мясницким кхэканьем. В общем, всё красиво, зрелищно, но меня уже понемногу напрягает однообразием…

— Митенька, будь умницей, брось палку свою дурацкую да на стол накрывай. Вот уже участкового ужином отпотчуем, так и информацией на круг все и поделимся.

Наш начитанный ревнивец невольно вздрагивает и хоть дрын уже не роняет, но по лицу видно: борется с собой — сил нет… Думаю, я даже оказал ему услугу, с третьей попытки вырвав оглоблю из его рук.

Яга встала, аккуратненько сняла паука и передала его на лапы бдительно сторожащему Василию. Кот унёс насекомое за печку и… надеюсь, не съел. Бабка танцующей походкой, даже не прихрамывая, прошлась по горнице, явно довольная собой и достигнутыми результатами. Что ж, по крайней мере, у двух из нас сегодня был продуктивный день.

…Ужин состоял из смешанной кухни братских народов — азербайджанское харчо с бараньей печенью и русская картошка с грибами. Сладкий стол тоже был разноплемённым — знаменитая назимовская пахлава и бабкины блины с ягодами и мёдом.

Митька за свой прошлый обеденный демарш был выдворен с чугунком в сени, отныне субординацию Яга блюла ещё более свято, пришлось соответствовать. Впрочем, как и всегда, я об этом не пожалел…

— Ну вот, а теперича, сытый-напитый, давай и меня, старую, слушать будем. Во-первых, скажу тебе, соколик, как есть на духу — здесь её могила, сокрыта в лесах тутошных! Я ажно две экспертизы серьёзные провернула, кучу времени потратила, гору снадобий извела, а до истины докопалася.

— Проклятая гора. Два с половиной часа по лесу пешим ходом. На вид — копия Лысой горы Кощея. Песок ледяной. Внутрь ведёт раскоп метра три-четыре в длину, две лопаты, мешок, молоток и скрученный в узел лом. Я там был сегодня.

— Тады… тьфу на тебя, Никитка! Ну да у меня, поди, ещё пара козырей в рукавичке припрятана, уж давай теперича ты первый рассказывай.

— Может, Митьку позовём?

— Зови, — легко согласилась Баба-Яга. — Дело верное, чё ж по два раза будем ему детали растолковывать…

И вот когда мы уже всей опергруппой уселись за столом, я красочно и как можно подробнее описал свою сегодняшнюю одиссею. И то, как ко мне привязалась Маняша, и как обходили с расспросами всё село, и как нашли следы братьев Ерошки да Прошки, и, естественно, как в меня стреляли… Последний факт возмутил моих сотрудников до глубины души!

— Никитушка, сокол ясный, — едва сдерживая рыдания, беспомощно лепетала бабка. — Да как же ты так… да ить убили бы тебя злодеи неведомые, всё отделение без главы оставив… Вот ить, ещё на пальчик ниже, и нет у нас сыскного воеводы… Ой, да и за что ж таковые напасти! Ты ж ещё молоденький совсем, тока-тока жениться надумал, а они в твою головушку светлую свинцовы орехи пулять удумали… Ой горе горькое!

— Бабушка, я — живой…

— Энто покуда живой, — рычал Митька, меряя горницу тяжёлыми шагами. — А вот как вдругорядь возьмёт злодей неведомый прицел получше… Я бы, к примеру, точно в пузо вам целил — и мишень крупная, и ежели даже не в самый центр, так и всё одно больно! Ох, покажите мне мазил энтих, я с ними по-свойски покалякаю — по гроб жизни запомнят, куда при виде участкового дуло пистолетное себе засовывать следует…

— Вась, хоть ты их угомони, — в отчаянии взмолился я.

Кот поднял на меня горящие глаза и в трёх супервыразительных жестах объяснил, что сейчас выйдет на улицу, найдёт эту стреляющую гангрену и порвёт так, как ни одному Тузику с грелкой и не снилось!

Да, в этом смысле наши стоят друг за друга горой. Как бы мы меж собой ни цапались, но едва кто-то посторонний (а уж тем паче преступный элемент!) оскалит в нашу сторону зубы… Ей-богу, я бы посоветовал ему выбить их собственноручно, что будет менее болезненно, чем это сделает Митька. Да и Яга, как вы помните, инвалидов уже не трогает, но если припечёт… Поэтому, когда все чуточку подуспокоились, бабка взяла мою простреленную фуражку на экспертизу…

— Значится, кто стрелял, ты, Никитушка, и не приметил?

— Естественно, нет. Первый раз пальнули из кустов, за соснами, кто его знает, какой герой-партизан там прятался…

— Но не Кощеюшка, это точно. — Наша эксперт-криминалистка страстно внюхалась в дырочку от пули. — Не Кощеева рука энтот свинец в ствол совала, не его запах чую, иноземное чтой-то мерещится…