Дворец для любимой - Корн Владимир Алексеевич. Страница 49

– Не понимаю, что у него, – пожаловался мне Цаннер, когда мы остались наедине, и я чуть было не открыл от удивления рот: ну надо же!..

– Полномочиями для чего, господин де Койн? – Вид у Цаннера был таков, как будто его совершенно не расстраивает то обстоятельство, что придется покинуть столицу и отправиться на войну со всеми ее сомнительными прелестями. И это действительно соответствовало истине.

– Полномочиями для того, чтобы вы проинспектировали состояние фронтовых лазаретов, причем сделали это от имени императрицы. И самое главное, вы должны научить лекарей тому, чему сами уже давно научились. Представляете, сколько людей вы сможете вернуть к нормальной жизни, передав свои знания другим. И вам, при вашем авторитете, будут полностью доверять.

И это тоже соответствовало действительности. Немного горжусь тем обстоятельством, что в этом была и часть моей заслуги. Не в том, конечно, что Цаннер приобрел среди своих коллег огромный авторитет, хотя и здесь без меня не обошлось. А в том, что, выслушав мой рассказ, Цаннер научился делать то, что в моем мире до сих пор называют «операцией Пирогова». Вот именно такой операции ему и предстояло научить своих коллег.

И насколько меньше будет людей в Империи, да и во всех остальных странах мира, оставшихся в результате ранений без одной, а то и без двух конечностей.

– А как же ее величество? – поинтересовался доктор.

– Пожаловаться на плохой аппетит Алекса или на капризы Яны ее величество временно сможет и одному из ваших учеников. Кроме того, Янианна отлично понимает, насколько важно то, что вы намереваетесь сделать. Заодно и за моей клиникой присмотрите, – добавил я, подразумевая ранение в ногу…

Мы с Цаннером выехали из Дрондера на пятый день после нашего с ним разговора. Ворона я брать с собой не стал, ездить верхом мне не светит еще достаточно долго.

При расставании я припал к ручке Янианны, затем поцеловал ее в щечку и уже потом, не выдержав, крепко прижал к себе и поцеловал в губы. Словом, сначала получилось согласно этикету, после чего – в рамках приличий, и уже в конце – по зову сердца, плюнув на все условности. Потом я поковылял к ждавшей меня карете, придерживая шпагу, стараясь идти браво, насколько это получалось на костыле. Несмотря на все еще побаливающую голову и беспокойство о ноге, настроение было прекрасным.

«Я все еще о-го-го, почти жеребец, – самодовольно думал я, – а выспаться можно и в карете, самый лучший способ убить время в пути…»

Почему-то мне казалось, что при переходе имперской армии в наступление переправа через реку Сверен, на противоположном берегу которой начинались захваченные Готомом земли Империи, вызовет значительно больше затруднений, уж слишком она глубока и широка. Ан нет, особых проблем не возникло, недавно созданные инженерные войска блестяще со всем справились.

Генеральное сражение произошло не на прежнем месте, в долине реки Варент, а значительно ближе к Сверендеру, центру провинции Тосвер. Весть о нашей победе застала меня еще на полпути к нему, что явно улучшило настроение. И теперь я жаждал подробностей битвы.

Войска к моему прибытию на фронт успели продвинуться далеко в глубь территории, принадлежащей Трабону, так что дорога заняла значительно больше времени, чем я рассчитывал.

«Да, – думал я, когда мы ехали по уже чужой земле, – бедновато живут в Трабоне. Война ни для кого не есть благо, кроме, разумеется, производителей оружия, но отличие от Империи бросается в глаза. Селения какие-то неухоженные, народ сытым не выглядит, одет чуть ли не в отрепья, да и состояние дорог говорит о том же. Хотя ничего удивительного, Трабон и раньше экономическим благополучием похвастаться никак не мог, а теперь, когда вся экономика поставлена Готомом на военные рельсы, и подавно не сможет».

Тут надо хитро поработать. Повернуть дело так, что мы пришли на земли Трабона не захватчиками, а освободителями от злого гнета. Хорошо жить хочется всем, и в Трабоне народ не исключение. Но действовать необходимо очень хитро, иначе получится как с походом Наполеона в Россию. Думал он, что придет освободителем крестьян от крепостного ига, попросту рабства, на поддержку рассчитывал, а получил от них вилами в то место, которым мне долго на одном месте не сидится. Ну об этом мы давно задумывались, у нас даже есть то, чего в других странах еще долго не будет, – Департамент пропаганды, ему и карты в руки…

Несмотря на то что после сражения прошло почти две недели, я, прибыв наконец в ставку герцога Ониойского, обнаружил всех в приподнятом настроении. Тут удивляться нечему, король Готом считался непобедимым, и считался заслуженно. Я от всей души поздравил герцога с блестящей победой, получив в ответ (ну надо же!) искренние слова благодарности.

Рассказывая о подробностях сражения, герцог Ониойский скинул с лица маску холодной невозмутимости, которая, как мне всегда казалось, приросла к нему намертво, и не скрывал эмоций.

Слушая его рассказ, я думал: как много все же зависит от боевого духа солдат и от их веры в своего полководца. Порой великие сражения проигрываются из-за не вовремя приключившегося насморка, а в нашем случае, вероятно, немаловажным фактором стало пленение Готома, после чего он потерял былую уверенность в себе. Такое всегда заметно и всегда передается остальным…

Поначалу все происходило как и обычно при сражениях в эту эпоху: две огромные армии выстроились друг напротив друга. Наконец имперская армия пошла в наступление – странно, если бы было иначе, ведь мы пришли освобождать родную землю – и долго достичь перевеса не могла ни одна из сторон.

Затем Готом в решающие мгновения боя решился на то, чего не решился сделать уже упомянутый Наполеон: ввел в бой свою гвардию. Нет, дело, вероятно, не в нерешительности Наполеона, а в гениальности, ведь, вводя гвардию тогда, когда участь сражения была уже предрешена, Наполеон и создал ей славу непобедимой.

Вероятно, гвардия Готома переломила бы ход сражения в его пользу, если бы не губительный огонь гатлингов, сумевший ее остановить.

Последний шанс у трабонского короля оставался в тяжелой гвардейской кавалерии, он использовал и его. Ответный ход герцога заключался в том, что главнокомандующий имперскими войсками послал ей навстречу бригаду фер Дисса, и они сошлись…

Рассказывая об этой атаке, герцог даже лихо подкрутил усы, должен объективно заметить – довольно невзрачные, как будто бы сам лично водил бригаду в атаку.

Зрелище, по рассказам очевидцев, стоило того, чтобы им впечатлиться. По численности бригада уступала трабонской кавалерии примерно на треть, но только по численности. А во всем остальном!..

Фер Дисса рассеял трабонскую конную гвардию и, пройдя сквозь нее, атаковал построения Готома. В образовавшуюся брешь герцог бросил свой резерв, до этого находящийся в бездействии, после чего армия Трабона дрогнула.

И все же нужно отдать должное Готому как полководцу: отход его армии не превратился в повальное бегство, она отступала организованно, выставив заслоны. Но это была победа, и мы смогли доказать всем и, прежде всего, самим себе, что с Готомом воевать можно, причем воевать успешно.

Возможно, исход сражения был бы совсем другим, но королю пришлось отправить часть своих войск на север, чтобы противостоять степной орде Тотонхорна, вторгшегося на территорию Трабона…

Через пару дней мы пришли к стенам Дижоля – крупнейшего города-порта Трабона, по своему значению сравнимого с имперским Гроугентом и представляющего собой настоящую цитадель. Это был маневр герцога с целью отрезать от Дижоля отступающую армию Готома, которая все еще оставалась сильна и по-прежнему вызывала к себе самое уважительное отношение. Все ждали нового сражения, на этот раз надеясь окончательно ее разгромить.

Я пересел из кареты в двухколесную повозку, запряженную парой гнедых сразу же, как только мы пересекли границу Империи. Повозка была достаточно комфортабельна, имела мягкий ход, да и проехать на ней можно было там, где карету пришлось бы чуть ли не на руках нести. Только вот целыми днями любоваться конскими хвостами и тем местом, откуда они растут, – удовольствие небольшое. И мне с тоской вспоминался Ворон. Из повозки я и разглядывал раскинувшийся передо мной вид на Дижоль и его окрестности.