Рассвет - Майер Стефани Морган. Страница 18

Эдвард закрыл глаза и шумно выдохнул через нос.

— Белла, ты меня с ума сведешь! Сколько было разговоров на эту тему, и каждый раз ты умоляла сию же секунду сделать тебя вампиром.

— Да, но… Теперь у меня есть причина остаться человеком подольше.

— Какая причина?

— Догадайся. — Я сползла с подушек и поцеловала его.

Эдвард ответил, но это был совсем не тот поцелуй, который означал бы мою победу. Поцеловал просто из вежливости, чтобы не обидеть. Полностью себя контролируя. Издевательство какое… Он бережно отстранил меня и, обвив руками, прижал к груди.

— В тебе и так столько человеческого, Белла. Поведением правят гормоны, — усмехнулся он.

— В том-то и дело, Эдвард. Эта часть человеческой натуры мне нравится. И я пока не хочу с ней расставаться.

Пройдут годы, прежде чем я перестану быть жаждущим крови новорожденным вампиром и снова обрету эту радость.

Я не смогла подавить зевок, и Эдвард улыбнулся.

— Ты устала. Поспи, любимая. — И он начал напевать мою колыбельную, которую сочинил в нашу первую встречу.

— Интересно, откуда взялась усталость? — ехидно пробормотала я. — Ты ведь совсем ни при чем, да?

Он снова усмехнулся и продолжил мурлыкать колыбельную.

— Учитывая, как я еле до кровати доползаю, должна была бы спать как сурок.

Колыбельная прервалась.

— Так и есть. Спишь как убитая. За все время, что мы тут, я от тебя во сне и слова не слышал. Если бы ты не храпела, подумал бы, что впадаешь в кому.

Я пропустила мимо ушей шутку насчет храпа — я не храплю.

— И не металась во сне? Странно. Обычно, когда снятся кошмары, я всю постель переворачиваю. И кричу.

— Тебе снятся кошмары?

— Реалистичные до жути. И очень выматывающие. — Я зевнула. — Не может быть, чтобы у меня никаких воплей во сне не вырывалось.

— А что именно снится?

— Сны разные. И одновременно похожие. Потому что цветные.

— Цветные?

— Очень яркие, совсем как в жизни. Обычно во сне я чувствую, что сплю. А здесь нет. И от этого еще страшнее.

— Что же в них страшного? — В голосе Эдварда послышалась тревога.

Я поежилась.

— В основном… — И умолкла.

— В основном? — переспросил Эдвард.

Что-то мешало мне рассказать о появляющемся во всех кошмарах младенце. Это слишком мое, слишком личное. Поэтому я ограничилась только одним фрагментом сна. Которого, впрочем, было достаточно, чтобы на кого угодно нагнать страху.

— Вольтури! — прошептала я.

Эдвард прижал меня к себе крепче.

— Они нас больше не тронут. Ты скоро станешь бессмертной, а значит, им не к чему будет придраться.

Я уютно устроилась в его объятиях, чувствуя, правда, легкий укол совести, что ввела Эдварда в заблуждение. В кошмарах я боялась совсем не того, о чем он подумал. Не за себя. За мальчика.

Теперь я видела другого ребенка, не того вампиреныша с налитыми кровью глазами на груде тел моих родных и близких. Младенец, являвшийся мне уже четыре раза за прошедшую неделю, был явно человеческим — розовые щечки, светло-зеленые широко распахнутые глаза. Но, как и вампиреныш, при виде Вольтури он трясся от ужаса и отчаяния.

В этой смеси прежнего и нового кошмаров я чувствовала себя обязанной защитить неизвестного малыша. По-другому никак. И в то же время я знала, что это невозможно.

От Эдварда не укрылось появившееся у меня на лице затравленное выражение.

— Чем тебе помочь?

Я поспешно прогнала страшные мысли.

— Это просто сны, Эдвард.

— Хочешь, я буду петь колыбельную? Всю ночь. И ни один кошмар близко не подберется.

— Ну, там ведь не только кошмары. Некоторые сны очень красивые. Разноцветные. Как будто я плаваю под водой, среди рыб и кораллов. Как наяву, совершенно не чувствуешь, что спишь. Наверное, все дело в этом острове. Тут везде такие яркие краски…

— Хочешь домой?

— Нет. Пока нет. Мы можем еще тут побыть?

— Сколько угодно, Белла, — пообещал он.

— А когда начинается учебный год? Я совсем забыла о времени.

Эдвард вздохнул. И наверное, снова замурлыкал колыбельную, но я уже не слышала, провалилась в сон.

Когда я проснулась, вздрагивая от ужаса, снаружи было темно. Этот сон — такой живой, такой настоящий, со всеми ощущениями… Я ахнула вслух, не понимая, где я и почему вокруг темно. Еще миг назад я грелась в лучах ослепительно яркого солнца.

— Белла? — прошептал Эдвард, обнимая меня и укачивая как ребенка. — Все хорошо, любимая?

— Ох! — выдохнула я. Всего лишь сон. Мне все приснилось. Из глаз вдруг стремительным потоком хлынули слезы.

— Белла! — уже громче, с тревогой позвал Эдвард. — Что с тобой? — Холодными пальцами он вытирал слезы с моих горячих щек.

— Мне все приснилось! — Из груди вырвалось рыдание. Непрошеные слезы пугали, но справиться с охватившим меня горем не было сил. Я хочу, хочу, чтобы этот сон оказался явью!

— Все хорошо, любимая, все в порядке. Я здесь. — Эдвард баюкал меня в объятиях, чуть-чуть резковато для попытки утешить. — Опять страшный сон? Это сон, всего лишь сон…

— Не страшный… — Я мотнула головой и потерла глаза тыльной стороной кисти. — Это был хороший сон. — Голос опять дрогнул.

— Тогда почему ты плачешь? — недоумевал Эдвард.

— Потому что проснулась! — прорыдала я, стискивая руки у него на шее и захлебываясь слезами.

Загадочная женская логика насмешила Эдварда, но смех вышел обеспокоенный.

— Все хорошо, Белла. Дыши глубже.

— Он был такой настоящий. Я думала, это все по правде…

— Расскажи, — попросил Эдвард. — Вдруг поможет?

— Мы были на пляже… — Я замолчала, вглядываясь сквозь пелену слез в его прекрасное встревоженное лицо, едва различимое в темноте. Необъяснимое горе накатило с новой силой.

— И? — не выдержал он.

Я сморгнула слезы, разрываясь от горя.

— О, Эдвард…

— Рассказывай, Белла! — взмолился Эдвард, обеспокоенный прозвучавшей в моем голосе болью.

Я не могла. Только снова повисла у него на шее и впилась поцелуем ему в губы. Это было не просто желание, а физическая потребность, острая до боли. Эдвард начал целовать меня в ответ, но тут же опомнился.

Оправившись от неожиданности и осторожно выпутавшись из моих объятий, он отстранил меня, придерживая за плечи.

— Белла, нет, — настойчиво проговорил он, пристально глядя в глаза — как будто опасался, что я сошла с ума.

Мои руки безвольно упали, слезы хлынули новым потоком, к горлу подступили рыдания. Он, наверное, прав — я схожу с ума.

Эдвард смотрел на меня ничего не понимающим растерянным взглядом.

— П-прости! — выдавила я.

Он притянул меня к себе, прижимая к холодной мраморной груди.

— Не могу, Белла, нельзя! — взвыл он как подраненный.

— Пожалуйста! — умоляла я, уткнувшись носом в его грудь. — Эдвард, прошу тебя!

Может, он не смог больше выносить моих слез, может, его смутила внезапность атаки, а может, у него, как и у меня, больше не было сил бороться с желанием. Он отыскал мои губы и закрыл их страстным поцелуем, простонав от бессилия.

И мы продолжили с того места, где прервался мой сон.

Проснувшись утром, я лежала не шевелясь, стараясь дышать как можно ровнее. Глаза открывать было страшно.

Моя голова покоилась на груди у Эдварда, который тоже лежал не шевелясь и не касаясь меня руками. Плохой знак. Как же страшно показать, что я уже не сплю, и выдержать возможный гнев — неважно на кого обрушенный, на меня или на него самого…

Я глянула сквозь прикрытые ресницы. Эдвард лежал на спине, закинув руки за голову, уставившись в темный потолок. Приподнявшись на локте, я заглянула ему в лицо. Оно было совершенно бесстрастным.

— Мне бежать в укрытие? — робко поинтересовалась я.

— Немедленно! — подтвердил он, поворачиваясь ко мне с ехидной улыбкой.

Я облегченно вздохнула.

— Прости! Ни в коем случае не хотела… Не знаю, что на меня нашло ночью. — Я помотала головой, вспомнив беспричинные слезы и глубокое горе.