И пришел с грозой военной… - Калбазов (Калбанов) Константин Георгиевич. Страница 27

Рассвет. Хорошо-то как. Воздух чистый и свежий. Понятно, что позади бессонная, можно сказать, ночь: ту пару часов, что ему удалось урвать, назвать сном язык не поворачивался – только раззадорили. Но рассвет словно вселяет новые силы, плечи сами собой расправляются навстречу свету: все же человек – дитя солнца, а не луны, потому и предпочитает день ночи. Усталость еще навалится, потом, а вот сейчас ощущается прямо-таки прилив сил. Хорошо.

– Справа сто пятьдесят, наблюдаю дымы.

Петр Афанасьевич подносит к глазам бинокль. Все же хорошую оптику делают в концерне – жаль только, как говорит Антон Сергеевич, линзы сами делать не могут: тут нужен и опыт, и оборудование, и специалисты, но вот подбирая нужный набор линз, им удалось получить очень хороший прибор наблюдения.

Так и есть, дымы. Низко стелются над водой, не иначе как идут очень ходко, эдак на максимуме возможного. Два корабля. Ба! Да ведь это старые знакомые! А кому еще-то столь целеустремленно, пережигая уголь и насилуя машины, нестись по морским просторам? А что с третьим – затонул? Или сумели спасти и, убедившись в отсутствии угрозы затопления, отправились в погоню за обидчиком… В любом случае появились они не вовремя. До Порт-Артура уже меньше часа ходу, но это расстояние нужно еще пройти. Ночное происшествие заставило русских сделать значительный круг, стряхивая противника с хвоста. Но, как видно, они решили особо не заморачиваться и пошли прямиком к Артуру: а куда еще направятся русские, если не в свою гавань? Что же, их расчет оправдался полностью. После дождливой ночи морскую гладь заволокло рваными клочьями тумана, так что заблаговременно обнаружить их не удалось.

Рядом замер Дмитриев – он также старается рассмотреть преследователей, но его подзорная труба слабовата, так что он бросает вопросительный взгляд на командира.

– Павел Михайлович, сдается мне, это наши старые знакомые. Как, машины потянут гонку?

– Что окажемся быстрее японцев, не гарантирую, но постараемся держать максимум возможного.

Механик быстро сбегает с мостика и ныряет в нутро корабля. Теперь очень многое зависит от машин. Мелькнула было мысль опять воспользоваться дымами, но Науменко отказался от этого. Поставить завесу на довольно продолжительное время все одно не получится – туман уже рассеивается, так что это не поможет. Их можно будет использовать, только если понадобится сбить пристрелку артиллерии, получить кратковременную передышку, но не более.

«Страшный» медленно начинает наращивать скорость, палуба под ногами мелко задрожала, ясно указывая, что машины натужно работают, выдавая всю мощь, на которую способны. Есть шанс, что все же удастся оторваться, если японцы все время шли полным ходом: котлы-то, чай, у них не бездонные, не сдержать им столько пара, так что долго продержать такого хода они не смогут. Нет. Смогут. Вон вроде как тоже увеличили ход – значит, шли не на пределе. Догонят.

Японцы, рассмотрев убегающую добычу, которая вдруг возжелала оказаться охотником, начинают садить с дальней дистанции. Пока о попаданиях говорить не приходится: снаряды падают со значительным недолетом. Повторные выстрелы. Ага, дали перелет. Еще выстрел. Взяли в вилку, очередной гостинец падает с незначительным недолетом, что вполне уже можно классифицировать как накрытие. Огонь тут же усиливается. Ну, значит, и нам пора вступать в дело. Жаль, носового не получится применить: под неудобным углом сейчас японцы. Отвернуть? Нет. Нельзя. Нужно тянуть к Артуру кратчайшим путем.

Снаряды падают в непосредственной близости от корабля, попаданий пока нет, но вот один из матросов переломился пополам, поймав животом осколок от разорвавшегося рядом с бортом снаряда. Двое подхватили его и утащили в кают-компанию, где организован лазарет. Вот и первая жертва.

Кормовое орудие стреляет в ответ, но сорок семь миллиметров – это несколько несерьезно против семидесяти пяти. В перестрелку включается орудие по правому борту: один из эсминцев входит в его сектор обстрела. Науменко вспоминает о расположении артиллерии на «Росиче»: да, сейчас семидесятипятимиллиметровое орудие в качестве ретирадного никак не помешало бы.

Командир ведет корабль, время от времени совершая зигзаги, но на такой скорости резкого поворота не сделаешь, а потому и пристрелки не сбить. Дистанция медленно, но неуклонно сокращается. Но все, чего хотел, Петр Афанасьевич уже увидел.

– Серегин, дымы!

Вновь за кормой стелется черный шлейф дыма, укрывая как русский корабль от японских, так и японцев от русских. Коордонат вправо [1]– и корабль уходит от пристрелки. Снаряды противника рвут воду там, где, по идее, должен находиться русский, но его там уже нет.

– Машина, держать двадцать три узла.

Нет, так не уйти. У противника явное преимущество в ходе, а если продолжать убегать, то и в артиллерии. Без ввода в дело носового орудия толку не будет: мелким орудиям, ведя огонь на отходе, никак не нанести повреждений, чтобы сбить скорость преследователей. Нужно принимать бой.

– Семигулин.

– Я, ваш бродь.

– Сейчас мы выскочим из дыма – сади по головному.

– Есть, садить по головному.

Еще доворот, «Страшный» описывает дугу и вырывается из облака дыма. Вот они, милые. Наводчик носового орудия приникает к прицелу, орудие рявкает. Недолет.

– На дальномере!

– Пятнадцать кабельтовых!

– Семигулин!

– Есть пятнадцать кабельтовых!

Снаряд уже в стволе. Выстрел! Всплеск рядом с бортом вражеского корабля. Бортовое орудие присоединяется к носовому. Кормовое молчит. Шашки еще не до конца прогорели и закрывают дымом весь обзор. Серегин, видя бесполезность завесы, бросается к ним, обжигая ладони, выхватывает их из держателей и одну за другой выбрасывает в море. Японцы отвечают. Снаряд бьет по надстройке, раздается оглушительный взрыв, затем стоны и крики. Попали-таки, сволочи. Дальномерщик не прекращая, как заведенный, надрывая голос, продолжает выкрикивать дистанцию так, чтобы его слышали наводчики. Кормовое вновь стреляет, вслед раздается выстрел носового. Есть! Молодец, Семигулин!

Горизонт уже полностью чист, видимость улучшилась. Вот и солнышко. Науменко бросает взгляд на запад – там уже различима кайма высокого берега: судя по всему, до Артура миль десять. Нет, не оторваться.

«Страшный» предпринимал неожиданные маневры, то бросаясь в сторону, то резко изменяя скорость движения, что в значительной степени снижало эффективность огня японской артиллерии, но вместе с тем способствовало сокращению расстояния с противником. Русские были более удачливы, а может, сказывалось наличие новых прицелов и беспрерывные изматывающие тренировки: их огонь был более результативным. Но сокращение дистанции в конечном итоге должно было сыграть с русским эсминцем злую шутку: на стороне японцев было явное превосходство в артиллерии, и по мере сокращения расстояния между ними эффективность ее огня должна была возрасти.

В течение почти часа корабли противников предпринимали различные маневры, в ходе которых один из них всячески старался выйти из-под огня и не позволить приблизиться к себе, а другие всячески старались вновь взять его под накрытие и как можно больше сократить разделявшее их расстояние.

Науменко стремился вести корабль так, чтобы максимально приблизиться к берегу. Моряки обеих противоборствующих сторон старались всячески избегать сближения с берегом: акватория была слабо изучена. Не знал ее и Петр Афанасьевич, но в этот момент он решил вверить свою жизнь и жизни экипажа в руки Песчанина, по указанию которого на «Страшный» был передан новый комплект карт. Оказывается, представители концерна скрупулезно обследовали акваторию Квантуна. Господи, да чем только они не занимались!

Еще два раза прибегали к дымовой завесе, чтобы выгадать хоть сколько-то времени, дабы перевести дух. Однажды – чтобы справиться с пожаром в районе надстроек. За это время на «Страшном» вышли из строя два сорокасемимиллиметровых орудия. На палубе лежало не менее полутора десятков убитых и не менее десятка раненых, которых уже никто не уносил, так как не хватало людей для борьбы с пожаром и обслуживания оставшихся двух орудий.