Девушка, которую ты покинул - Мойес Джоджо. Страница 26

Но я ведь тоже не была святой.

Эдуард ворчал всю дорогу до улицы Суффло. И вообще его все раздражало. Он не понимал, чего ради мы должны куда-то идти. Он не понимал, почему я не хочу оставить его в покое. Я терялась в догадках. Не знала, что его так гнетет. Ну да, Вебер и Пурманн уже были нарасхват у галеристов возле Пале-Рояля, им даже предлагали организовать персональные выставки. Ходили слухи, что месье Матисс предпочитает их работы картинам Эдуарда. Но когда я пыталась убедить его, что дело не в этом, он только отмахивался от меня, как от надоедливой мухи. Пока мы шли к набережной, он разражался желчными тирадами, и наконец мое терпение лопнуло.

— Прекрасно! — фыркнула я, выдернув руку из-под его локтя. — Я невежественная продавщица. Где уж мне понять все трудности жизни художника! Я ведь только и нужна, чтобы стирать твое белье, часами сидеть в неудобной позе, пока ты возишься с угольными карандашами, и собирать вместо тебя деньги у людей, чтобы тебя, не дай бог, не сочли мелочным. Вот и хорошо, Эдуард, оставляю все эти радости тебе. Быть может, мое отсутствие принесет тебе наконец желанный покой. — И я пошла быстрым шагом вдоль берега Сены.

Он нагнал меня буквально через несколько минут.

— Прости меня, — сказал он и, увидев, что я не желаю с ним разговаривать, добавил: — Софи, не будь такой злюкой. У меня просто сегодня дурное настроение.

— Но ты не должен из-за этого портить его мне. Я только пытаюсь тебе помочь.

— Знаю. Будет тебе, остынь. Ну пожалуйста. Остынь и погуляй со своим неблагодарным мужем, — протянул он мне руку.

У него было такое жалобное лицо. И он прекрасно знал, что я не смогу ему отказать.

Я бросила на мужа сердитый взгляд, но все же взяла под руку, и мы молча пошли вперед. Он сжал мою ладонь и вдруг заметил, какая она холодная.

— Твои перчатки!

— Я их забыла.

— А где твоя шляпка? — спросил он. — Ты же околеешь.

— Ты прекрасно знаешь, что у меня нет зимней шляпки. Бархатную съела моль, а мне некогда было поставить заплатку.

— Но ты не можешь ходить в залатанной шляпке! — резко остановился он.

— Это еще вполне приличная шляпка. У меня просто не было времени привести ее в порядок.

Естественно, я не стала добавлять, что времени у меня не было именно потому, что мне пришлось обегать весь левый берег в поисках нужных ему материалов и раздобыть денег, чтобы заплатить за них.

Мы как раз проходили мимо одного из лучших парижских шляпных ателье. Увидев вывеску, Эдуард резко остановился.

— Пошли! — заявил он.

— Не смеши меня.

— Жена, не смей мне перечить. Ты ведь знаешь, что в гневе я страшен.

Он взял меня за руку и, не слушая моих возражений, вошел внутрь. Дверь за нами закрылась, зазвенел колокольчик, и я в ужасе огляделась. На полках и стойках вдоль стен красовались, отражаясь в огромных зеркалах, замысловатые шляпки самых разных цветов — от угольно-черных до ярко-красных — с широкими полями, отделанными мехом или кружевом. В помещении стоял аромат розовых лепестков. На женщине, появившейся из задней части ателье, была узкая атласная юбка — последний крик парижской моды.

— Чем могу помочь? — Она окинула взглядом мое пальто, которое я носила вот уже три года, и растрепанные ветром волосы.

— Моей жене нужна шляпка.

Мне хотелось его остановить. Хотелось сказать, что раз уж ему так приспичило купить мне шляпку, то можно пойти в «Ля фам марше», где я могла рассчитывать на скидку. Эдуард понятия не имел, что это ателье — салон высокой моды, куда был заказан вход простым женщинам типа меня.

— Эдуард, я…

— И шляпка особенная.

— Конечно, месье. У вас имеются какие-нибудь пожелания?

— Что-нибудь типа вот этой. — Он показал на темно-красную шляпу с широкими полями, отделанную «марабу» в стиле Директории и украшенную черными павлиньими перьями веером.

— Эдуард, ты, должно быть, шутишь, — пробормотала я.

Но женщина уже сняла шляпку с подставки и, пока я изумленно смотрела на мужа, осторожно надела ее мне на голову, заправив волосы под воротник.

— Мне кажется, смотреться будет гораздо лучше, если мадам снимет шарф.

Она подвела меня к зеркалу и принялась развязывать мой шарф, да так осторожно, точно он был из золотой пряжи. Я практически не чувствовала ее пальцев. Шляпка удивительно преобразила мое лицо. Впервые в жизни я стала похожа на одну из тех дам, что в свое время обслуживала в магазине.

— У вашего мужа верный глаз, — заметила женщина.

— Да, именно то, что надо! — радостно воскликнул Эдуард.

— Эдуард! — Я отвела его в сторонку и, понизив голос, встревоженно сказала: — Посмотри на ярлык. Она стоит как три твои картины.

— Мне наплевать. Я хочу, чтобы у тебя была эта шляпка.

— Но потом ты возненавидишь ее. Возненавидишь меня. Ведь деньги отложены на материалы, холсты. А вообще, такие вещи не для меня. Это вовсе не я.

Но он не дал мне договорить.

— Мы берем ее, — махнул он женщине.

И пока та отдавала распоряжения помощнице, он посмотрел на мое отражение в зеркале. Легонько пробежался пальцами по моей шее, немного наклонил мне голову набок, и его глаза встретились с моими. А затем, сдвинув на мне шляпку, он прижался губами к моей шее. Его поцелуй продолжался достаточно долго, чтобы вогнать меня в краску. Обслуживающие нас женщины смущенно отвернулись, притворившись, что заняты делами. Когда я подняла голову, у меня все плыло перед глазами, а он продолжал смотреть на мое отражение в зеркале.

— Это ты, Софи, — ласково улыбнулся он. — Только ты…

Та шляпка до сих пор лежит в нашей квартире в Париже. За тридевять земель отсюда.

Упрямо выставив подбородок, я отошла от зеркала и начала медленно облачаться в синее шерстяное платье.

В тот вечер, после того как из ресторана ушел последний немецкий офицер, я все рассказала Элен. Мы как раз подметали пол и стряхивали со столов крошки, которых было на удивление мало. Даже немцы подъедали все дочиста, порции настолько уменьшились, что еды явно не хватало. Я остановилась с веником в руке и попросила сестру на минуту прерваться. Затем рассказала ей о прогулке в лесу, а еще о том, что я попросила у коменданта и что он попросил в ответ. Элен побелела от ужаса.

— Но ты ведь не согласилась. Да?

— Я ничего не сказала.

— О, слава богу! — Она прижала руку к щеке и покачала головой. — Слава богу, тогда он не сможет тебя принудить!

— Но… это не значит, что я не пойду.

Сестра без сил опустилась на стул, я села напротив. Немного помолчав, она взяла меня за руку:

— Софи, я понимаю, ты потеряла голову, но все же надо думать, что говоришь. Вспомни, что они сделали с Лилиан. Неужели ты способна отдаться немцу?

— Ну… я этого еще не обещала, — ответила я и, поймав ее удивленный взгляд, продолжила: — Мне кажется… комендант в своем роде благородный человек. А кроме того, может, он вовсе не хочет, чтобы я… По крайней мере, он так прямо не сказал…

— Ну как можно быть такой наивной! — воздела она руки к небу. — Комендант ни за что ни про что застрелил ни в чем не повинного человека. А ты помнишь, как он размазал по стенке одного из своих офицеров за совсем незначительный проступок?! И ты что, собираешься идти одна к нему на квартиру? Ты не можешь этого сделать! Подумай!

— Да, но я уже подумала и о кое-чем еще. Я нравлюсь коменданту. Полагаю, он по-своему даже уважает меня. Но если я не сделаю этого, Эдуард, безусловно, погибнет. Ты не хуже меня знаешь, что творится в таких лагерях. Мэр уже заранее похоронил его.

Элен в изнеможении оперлась на стол, голос ее звучал взволнованно.

— Софи, нет никакой гарантии того, что господин комендант поведет себя благородно. Он же немец! И почему, скажи на милость, ты должна верить ему на слово? Ты можешь лечь под него, и все зазря.

Я еще никогда не видела сестру такой сердитой.

— Все равно я должна пойти и поговорить с ним. У меня нет выхода.