Русский купидон - Майская Саша. Страница 13

— Ничего, а что еще? Я все четко написала…

— Написала где? На заборе?

— Понимаешь, я немножечко волновалась. Не могла собраться с мыслями. И решила написать ему письмо. Последнее письмо. Окончательное.

— Так. Дальше.

— Ну, я предложила ему остаться добрыми соседями и забыть о поцелуе…

— Так вы целовались?!

— Из-за тебя, между прочим.

— Это как?

— Если бы ты не остановилась с ним болтать, я бы не полезла подслушивать, не ободралась бы об розы, не попалась бы ему на глаза, не поругалась бы с ним, не замахнулась бы на него, он бы меня не схватил и не поцеловал, а потом не приперся бы ночью без штанов…

— О, держите меня, я сейчас взорвусь. Расскажи, как он выглядит в…

— Сдурела? Он вылетел из дома, пса ловил, а тут я. Ну и… так получилось. А потом я маялась, все думала, как бы это прекратить, и написала ему письмо. О том, что все осталось в прошлом.

— Ага. И поэтому он закупил партию презервативов? Он смастерит из них резиновую женщину, назовет ее Аленкой…

— Тусь, хватит, а?

— Нет, Синельникова, это ты давай прекращай маяться дурью. Макс меня только о тебе и расспрашивал, когда я на заборе висела.

— Туся, все. Что бы я по этому поводу ни думала, письмо уже написано и отправлено. А скорее всего — и получено. Не могу же я каждые пять минут менять свои собственные решения.

— Вот так, из-за глупого упрямства Ленка Синельникова останется на бобах! Скажи хоть, целоваться с ним хорошо?

Лена Синельникова ничего не ответила. Просто обреченно взмахнула рукой и принялась мыть грязную посуду. Тимошкина же издала могучий вздох и хлопнула ладонью по столу.

— Я тебя завтра увезу развеяться, хочешь? Давай с утречка махнем в столицу нашей Родины? По магазинам, то, се… В десять — нормально?

— Наверное…

— Короче, в десять. Все, пока.

— Пока.

Туська упорхнула, а вместо нее на уютную кухню вползла тоска. Лена закусила губу и едва не упустила из рук мыльную чашку. В чем, в сущности, смысл ее жизни? Кулинарные рецепты, дамское кулинарное шоу, экспериментальные блюда на собственной кухне… И некого ими угощать, если не считать Тимошкину.

С другой стороны, ведь все эти годы она отнюдь не чувствовала себя несчастной. Более того, за вычетом трех-четырех действительно тяжелых лет ее жизнь ей самой очень нравилась. И кулинарное шоу — это не просто карьера, это ее хобби, ее страсть, ее увлечение с детства.

Все было нормально до тех самых пор, пока Макс Сухомлинов не соизволил вернуться в свое родовое гнездо и не поселился по соседству с ней. И вот, пожалуйста, она постоянно о нем думает, фантазирует, словно школьница в период полового созревания, распаляет себя бесплодными мечтами о том, что, быть может, вовсе не так уж и прекрасно…

Она сердито выключила воду, посмотрела на вымытые чашки и исключительно из вредности не стала их вытирать. Вместо этого налила себе здоровенный бокал морса и отправилась к двери на улицу. Сумерки — время тоски и беспокойства, час самоубийц и пессимистов.

Она стояла на крыльце, прижав к пылающей щеке запотевший бокал, и жадно ловила аромат роз, струящийся из сада. Воздух был неподвижен и тягуч, словно горячая карамель. Где-то далеко ворочалось в небесах неведомое чудовище, погромыхивало, сверкало далекими зарницами…

Лена стояла, прислонившись к резному столбику перил, не думая уже почти ни о чем конкретном. Нечто вроде медитации — только до нирваны еще ой как далеко.

Еще совсем недавно она была твердо уверена, что сможет выбросить Макса из головы. Но вот повеяло розами и грозой, на смену сумеркам стремительно накатила темнота — и ей даже не нужно закрывать глаза, чтобы увидеть свою первую и единственную любовь, словно наяву…

Опасный и интригующий, красивый и веселый, растерянный и разом помолодевший — всегда разный Максим Сухомлинов. Может, ей и хотелось бы его возненавидеть, наказать его за то, что он обрек ее на двадцать лет одиночества — но именно Макс воплощал сейчас для Лены Синельниковой все то, о чем она действительно мечтала всю жизнь.

Во всем виновата жара, расслабленно подумала она, погружаясь в странное гипнотическое состояние. Если бы сейчас лил дождь, все эти мечтания ей и в голову бы не пришли. От жары люди сходят с ума…

… И им видятся всякие призраки. Вот один из них, в белой рубашке и полотняных брюках цвета хаки. Босой, смуглый, темноволосый призрак со странно мерцающими огненными глазами.

Воздух медленно, но верно заканчивался у нее в легких, а Лена Синельникова все стояла и смотрела на привидение в облике Макса Сухомлинова. Привидение не произносило ни слова — что и понятно, оно же неживое — и с места не двигалось, стояло возле развесистого дуба на границе участков Сухомлиновых и Синельниковых и не сводило огненных очей с Лены.

Она покачнулась — и Максим непроизвольно дернулся, только тогда она и поняла, что это не мираж и не тепловой удар. А еще она поняла, что на добрососедский визит это никак не тянет. Хорошие соседи и веселые друзья не ходят в гости в таком возмутительно сексуальном виде, да еще и босиком.

Тем временем Макс медленно двинулся к ней, и Лена почувствовала, что сейчас упадет. Самым удивительным было то, что оба они все еще не произнесли ни слова, ни звука. Она отступала на негнущихся, подламывающихся ногах, а Макс медленно шел к ней.

Надо все обдумать, билось в мозгу. Откуда это убийственное притяжение, почему этот мужчина так действует на нее?..

Она пятилась, пятилась — и оказалась уже внутри дома. Макс замер на пороге, не сводя с нее горящих глаз. Лена медленно подняла руки к вискам, потом повернулась и пошла вверх по лестнице. В свою спальню.

7

Посвятить остаток дня осмотру памятных мест своей юности не получилось. Весть о покупке Максом крупной партии презервативов разнеслась по Кулебякину с космической быстротой, и буквально на всех перекрестках поселка его встречали понимающим подмигиванием, пожеланиями удачи, а то и похлопыванием по плечу. Мужской солидарности не проявил разве что Эдик — он насупился, запыхтел и довольно мрачно поинтересовался, сколько времени Макс намеревается пробыть в Кулебякине. Макс легкомысленно пожал плечами, и тут кто-то из собравшихся возле Эдикова магазинчика довольно громко произнес:

— А пока резинки не израсходует!

После этого Эдик окончательно поник, разогнал всех из магазинчика и вывесил табличку «Закрыто». Максу ничего не оставалось, как бежать от своей популярности домой.

Спаниель Василий отсутствовал — вероятно, удовлетворял охотничьи инстинкты. Макс выгрузил продукты, торопливо забросил пиво и минералку в морозилку и уселся за стол. Следовало обдумать план действий на грядущую ночь.

С одной стороны, тема сна, настойчиво развиваемая гражданкой Синельниковой в ее письме, предполагала бесшумное проникновение в спальню означенной гражданки, пока она спит, и осторожное размещение в ее постели. Однако Макс был вполне реальным человеком и прекрасно понимал, что подобный идиотизм хорошо смотрится только в кино. Во-первых, женщины НЕНАВИДЯТ, когда их застают в постели заспанными, лохматыми и ненакрашенными. Во-вторых, Синельникова просто заорет от неожиданности. Нет, не просто. Ого, как заорет. И правильно сделает.

С другой стороны, можно было бы появиться в облике призрака, облаченного в белые развевающиеся одежды, разбудить Синельникову какими-нибудь цветочками или музыкой небесных сфер… Правда, в этом случае она тоже заорет.

В итоге Макс остановился на простом и элегантном появлении. Молчаливый смуглый пират стоит в тени тех же самых кустов, где прошлой ночью она видела его обнаженным и жаждущим ее любви…

И с исцарапанным задом, добавил безжалостный внутренний голос. Правда, его она могла и не заметить.

Лена вошла в свою спальню и села на краешек кровати — спина прямая, руки сложены на коленях, глаза закрыты. Если это мираж — ничего не произойдет, если явь — по крайней мере, никто не скажет, что она первая бросилась Максу на шею.