Янтарный телескоп - Пулман Филип. Страница 60

— Уилл, я хочу забрать отсюда всех этих бедных мертвых детей… и взрослых тоже… мы освободим их, Уилл! Сначала найдем Роджера и твоего отца, а потом откроем дорогу во внешний мир и освободим их всех!

Он повернулся и одарил ее преданной улыбкой — до того теплой и счастливой, что у Лиры внутри что-то словно дрогнуло и оборвалось; по крайней мере, такое у нее было чувство, хотя без Пантелеймона она не могла спросить себя, что это значит. Может быть, ее сердце стало биться по-новому? Глубоко удивленная, она велела себе идти ровно, а своей голове — перестать кружиться.

Они шли все дальше и дальше. Шепот: «Роджер» — распространялся быстрее, чем они двигались; слова: «Роджер… Лира пришла… Роджер… Лира здесь…» — передавались от духа к духу, как электрический сигнал, который передается в человеческом теле от одной клетки к другой.

И Тиалис с Салмакией, летая над ними на своих неутомимых стрекозах и озираясь вокруг, вскоре заметили какое-то новое движение. Вдалеке зародился маленький круговорот. Спланировав вниз, они обнаружили, что духи впервые перестали обращать на них внимание, поскольку его приковало к себе нечто более интересное. Обитатели страны мертвых возбужденно переговаривались еле слышным шепотом, указывали куда-то, помогали кому-то проложить путь в толпе.

Салмакия спустилась совсем низко, но не могла приземлиться: духов было слишком много, и даже если бы кто-нибудь из них осмелился предложить ей ладонь или плечо, она не удержалась бы на такой опоре. Увидев мальчика-духа с честным и печальным лицом, ошеломленного тем, что шептали ему товарищи, она обратилась к нему:

— Роджер? Тебя зовут Роджер?

Изумленный, встревоженный, он глянул вверх и кивнул.

Салмакия порхнула назад к своему спутнику, и они быстро полетели к Лире. Дорога была неблизкой, и найти девочку оказалось не так уж легко, но, ориентируясь по рисунку движения призрачных масс, они наконец увидели ее.

— Вон она, — сказал Тиалис и крикнул: — Лира! Лира! Твой друг там!

Лира подняла голову и протянула руку, подставляя ее стрекозе. Огромное насекомое тут же село ей на ладонь — его красно-желтое туловище блестело, как эмалированное, прозрачные крылья застыли, прижавшись к бокам. Лира опустила руку на уровень глаз, стараясь, чтобы Тиалису было легче сохранить равновесие.

— Где? — От волнения ей стало трудно дышать. — Далеко?

— В часе ходьбы, — ответил кавалер. — Но он знает, что ты здесь. Ему уже сказали про тебя, и мы убедились, что это он. Просто иди вперед, и скоро ты его найдешь.

Тиалис заметил, что Уилл с усилием выпрямился, точно собирая остатки сил перед важной встречей. Лире же энергии было не занимать, и она набросилась на галливспайнов с расспросами: как выглядел Роджер? Говорил ли он с ними? Обрадовался ли известию о ней? А другие дети — они понимали, что происходит? Помогали они ему или только путались под ногами?

И так далее. Тиалис отвечал ей терпеливо и подробно, как мог, и шаг за шагом живая девочка приближалась к мальчику, которого сама привела на смерть.

Глава двадцать третья

Нет выхода

— Уилл, — сказала Лира, — как ты думаешь, что сделают гарпии, когда мы выпустим духов?

Мерзкие твари кричали все громче, подлетали ближе, и их становилось все больше и больше, точно самый полумрак вокруг порождал эти сгустки ненависти и наделял их крыльями. Духи все время с опаской поглядывали вверх.

— Далеко еще? — окликнула Лира Салмакию.

— Уже нет, — послышался голос парящей над ними дамы. — Вы увидите его, если подниметесь вон на ту скалу.

Но Лира не хотела зря терять время. Она изо всех сил старалась выглядеть довольной, чтобы не расстроить Роджера, однако перед ее глазами до сих пор стояла ужасная картина — Пан, маленький щенок на пристани, исчезающий в тумане, — и она готова была выть от тоски. Ей приходилось то и дело повторять себе, что раскисать нельзя: она должна внушать Роджеру надежду, ведь он привык полагаться на нее.

Когда они наконец сошлись лицом к лицу, это случилось неожиданно. Лира вдруг увидела в плотной толпе знакомые черты Роджера; он показался ей осунувшимся, но обрадованным, насколько это возможно для духа. Он кинулся вперед, чтобы обнять ее, но прошел насквозь прохладным дуновением; и хотя она почувствовала, как его маленькая рука коснулась ее сердца, у него не хватило сил удержаться там. Теперь они больше никогда не смогут по-настоящему дотронуться друг до друга.

Но он мог шептать, и она услышала его голос:

— Лира, я не верил, что когда-нибудь увижу тебя снова… думал, что, даже если ты спустишься сюда после смерти, ты будешь гораздо старше, совсем взрослая, и не захочешь со мной говорить…

— Но почему же?..

— Потому что я поступил неправильно, когда Пан вырвал моего деймона у деймона лорда Азриэла! Надо было не драться с ним, а убегать! Мы могли бы побежать к тебе! Тогда он не успел бы опять схватить моего деймона, и тот остался бы со мной, когда обвалился снег!

— Это же не твоя вина, глупый! — воскликнула Лира. — Главное, что я привела тебя туда, вместо того чтобы отправить вместе с цыганами назад, как других детей. Это я, я одна виновата! Мне так жалко, Роджер, честное слово, — если бы не я, ты не очутился бы здесь…

— Ну… — отозвался он. — Не знаю. Может, я все равно как-нибудь умер бы. Только это и не твоя вина, Лира, пойми.

Она чувствовала, что начинает в это верить, и тем не менее ей страшно горько было видеть это бедное маленькое холодное существо, такое близкое и все же такое недосягаемое. Она попыталась взять его за руку, и ее пальцы сомкнулись, точно на пустом месте; однако он понял и сел наземь рядом с ней.

Другие духи расступились, чтобы не мешать им, и Уилл тоже отошел в сторону, присел и стал баюкать раненую кисть. Она снова начала кровоточить, и, пока Тиалис носился перед духами, стараясь держать их поодаль, Салмакия помогала Уиллу перевязать рану.

Но Лира с Роджером ничего этого не замечали.

— И ты не мертвая, — сказал он. — Как ты попала сюда, еще живая? А где Пан?

— Ах, Роджер… мне пришлось бросить его на берегу… хуже этого со мной в жизни ничего не было, это так больно… ты сам знаешь… а он просто стоял и смотрел, и я чувствовала себя настоящей убийцей, Роджер… но я должна была это сделать, иначе не добралась бы сюда!

— Я все время понарошку говорил с тобой с тех пор, как сюда попал, — сказал он. — Как мне хотелось поговорить с тобой взаправду — ужасно хотелось! Я хотел выбраться отсюда вместе со всеми другими мертвыми, потому что это ужасное место, Лира, здесь нет надежды; когда ты мертвый, ничего уже не меняется, и эти птицы… знаешь, что они делают? Дождутся, когда ты сядешь отдохнуть — тут никогда не спят, как живые, а только дремлют, — потом подкрадутся сзади и начинают нашептывать тебе обо всем плохом, что ты сделал, пока был жив, чтобы ты ничего этого не забывал. Они знают о тебе все самое плохое. Знают, как заставить тебя мучиться воспоминаниями обо всех твоих глупых и дурных поступках. И все жадные и недобрые мысли, которые у тебя когда-то были, — они знают их все и стыдят тебя, пока ты сам себя не возненавидишь… Но от них никуда не спрячешься.

— Вот что, — сказала она, — слушай. Понизив голос и нагнувшись к уху Роджера — в точности как тогда, когда они замышляли какую-нибудь очередную проделку в Иордане, — она продолжала:

— Ты, наверно, не знаешь, но у ведьм — помнишь Серафину Пеккала? — так вот, у них есть пророчество насчет меня. Они не знают, что я про него знаю, и остальные тоже. Раньше я никому про это не говорила. Но когда я была в Троллезунде и Фардер Корам, цыганский вождь, взял меня с собой к ведьминому консулу, доктору Ланселиусу, мне там устроили что-то вроде испытания. Консул сказал, чтобы я вышла и выбрала среди нескольких веток облачной сосны правильную — тогда он поверит, что я умею понимать алетиометр. Ну, я так и сделала, а потом поскорей вернулась, потому что было холодно, а у меня все получилось в одну секунду, это была легкота. А консул говорил с Фардером Корамом и не знал, что мне все слышно. Он сказал, что у ведьм есть про меня пророчество: будто бы я должна сделать что-то важное и великое, и случится это в другом мире…