Ученик ученика - Корн Владимир Алексеевич. Страница 73

Этой ночью мы умасливали дверь в самом прямом значении этого слова. Масла ушла чертова уйма. Результатов пришлось ждать до утра, как иначе можно проверить то, что получилось? Стучать в дверь – от стражи может прилететь, кому это хочется?

Тридцать два человека, которые находились в общем каземате, самым натуральным образом превратились в слух, и это не было метафорой. Вот провернулся ключ в большом висячем замке на одном из запоров. Затем стукнул один засов, следом за ним второй. Сейчас-сейчас. Стояла такая тишина, что было слышно, как жужжат под потолком мухи.

Дверь медленно подалась наружу – и ничего, только легкий скрип, почти неслышный. В щели, образованной приоткрытыми дверями, показалось озадаченное лицо цербера, того, что так любил отсутствующий сейчас звук. Тюремщик несколько раз поводил дверью, но тщетно, тишина. Лицо его, до сей поры просто удивленное, сейчас приобрело вид крайней степени изумления. Боюсь, теперь ему очень нелегко будет от него избавиться.

Смеялись все. Затем тюремщик вместе со своей миной, словно прилипшей к лицу, рывком исчез, дверь распахнулась во всю ширь и в камеру вошел… Горднер.

Боюсь, что сейчас тюремщик по сравнению со мной явно проигрывал. По крайней мере, рот у него был открыт значительно меньше, нежели у меня.

Горднер прошел внутрь камеры, сделал несколько шагов, остановился и наморщил нос. Вы бы, господин барон, двумя днями раньше сюда пришли, боюсь, вам бы его еще и зажимать пришлось. Вероятно, даже двумя руками. Особенно когда сквознячок, гуляющий по канализации, приходил нас навестить. Сейчас это жерло смрада надежно прикрыто обеденной чашкой Горгена, идеально подошедшей по диаметру, и открывается только по мере надобности…

Как же я рад, что ему удалось тогда выжить! Горднер был вооружен шпагой, называемой у нас эстоком, дагой и пистолетом с колесцовым замком. Ну не знаю, по-моему, необходимость взводить каждый раз пружину замка специальным ключом скорострельности нисколько не прибавляет.

Вообще-то сюда запрещено входить с оружием. Даже наши тюремщики имели при себе только деревянные дубинки. Вот только хотел бы я посмотреть на того, кто посмеет Горднеру что-то запретить. Если только он не император или, на худой конец, какой-нибудь герцог.

Сердце мое билось учащенно. Неужели он пришел за мной? А за кем же еще?

Барон обвел взглядом помещение, обратив внимание на выскобленный еще с вечера стол, на пол без единого намека на мусор, на соломенные маты, сложенные один на другой, чтобы на них было удобней сидеть. Затем посмотрел на меня и сказал:

– Что стоишь, пошли! – И добавил, едва заметно усмехнувшись: – Брат Тимура.

Я посмотрел на Сориуса и Диста, стоявших, как обычно, за моей спиной. Ведь я обязан им жизнью. А сейчас просто их бросаю. Перевел взгляд на Горднера, но тот лишь покачал головой: без вариантов, и нетерпеливо указал мне на выход. Ничего, одну минуту потерпишь.

И мне оставалось лишь пожать парням руки, хлопнуть по плечу и подмигнуть. Держись, братва, даст Бог, свидимся.

Хороший парень Сориус, нет за ним убитых людей, не душегуб он. И старушек он не обворовывал, у местного преступного мира тоже есть свои законы и понятия. Диста жалко как человека, потому что ничего хорошего ему не светит. Если повезет, отделается рудниками, а если очень повезет, то проведет там лишь пару десятков лет.

Дист рассказал мне свою историю, похожую на тысячу других. Деревня, в которой он родился и жил, принадлежала барону Приенрису, одному из наиболее уважаемых граждан Кергента. Прожил Дист в своей деревне почти двадцать лет до того момента, когда и произошли следующие события.

Прибыл в очередной раз в деревню сборщик податей, чтобы собрать недоимки. Встретили его с почетом и уважением, подобающими при его должности. Только вот нечем платить крестьянам было, неудачный сезон выдался. Вот и надеялись они получить отсрочку до следующего урожая.

Сборщик, казалось бы, и не против этого был, но выдвинул встречное условие. Пойдет он им навстречу, лично с бароном переговорит, и все будет на мази. Только и жители должны ему не отказать. А желание его вот в чем состояло: жила в деревне одна девушка, и лицом, и фигурой хороша. Вот и выдвинул сборщик податей свое условие: будет она с ним ласкова – и сразу все вопросы положительно решатся. Если же нет – не обессудьте, служба прежде всего, а барон и благодетель ох как лют.

Надо ли говорить, что та девушка была невестой Диста. И отведал сборщик вместо ласк девичьих кулаков ее жениха. Да так отведал, что увезли его в беспамятстве. Дело политическим оказалось, как же, если всякий вместо податей таким образом платить начнет, то это уже конец света будет. Арестовали Диста, да он и не стал прятаться, чтобы остальным худа не сделать. Всего неделя до их свадьбы оставалась, когда все это случилось. Понимал Дист, на что шел, да только не смог через себя переступить…

И помочь я им никак не мог, как бы сильно мне этого ни хотелось. Эх, парни, вы уж держитесь здесь как надо, у вас получится. И прощайте. А сердце продолжало биться учащенно, но теперь уже по другой причине. Сейчас ранее утро, и если очень повезет… Как же я мечтаю, чтобы повезло.

Когда дверь камеры захлопнулась за моей спиной, и опять без того скрежета, что мне еще долго будет сниться в кошмарах, я обратился к Горднеру с просьбой:

– Господин барон, одолжите монету, мне нужно отдать долг.

Тот предложил горсть монет на выбор. Меня устроила медная, от нее меньше блеска. Этим Горднер мне тоже нравился, никогда не задает лишних вопросов. Надо – значит надо.

Мы шли полутемным коридором: трое стражников, Горднер и я. Медная монета была надежно прижата к ногтю большого пальца полусогнутым указательным.

Вот сейчас, за поворотом коридора. И если мне очень повезет… Повезло, мой недавний знакомый еще не сменился с поста. Утренние часы достались именно ему. Он нетерпеливо переминался с ноги на ногу: последние минуты – самые томительные.

Когда до него оставалась пара шагов, я чуть сбавил ход, одновременно посылая монету вперед, используя большой и указательный пальцы как катапульту. Монета пролетела удачно, не задев никого из идущих впереди людей, и весело зазвенела на каменном полу коридора. От серебряной монеты звона было бы больше, но она светлая, и ее полет легче обнаружить.

Конечно же все посмотрели в ту сторону, где раздался звон, в том числе и тот, кто был мне нужен. В этот момент я как раз поравнялся с ним и исполнил свой замысел.

Это очень, очень больно, когда бьют пяткой по подъему стопы, еще и приседая на опорной ноге, чтобы добавить весу. А я так и сделал. Если ему повезло, то он лишь недельку попрыгает на одной ноге, но мне хотелось, чтобы не повезло, потому что в таком случае кости свода стопы окажутся раздробленными.

Горднер, матерый волк, все же уловил движение за своей спиной. И увидел, как стражник на одной ноге медленно сползает на пол, широко открыв в безмолвном крике рот. И опять он ничего не сказал.

Наверное, я опять сделал что-то недостойное того, кто мечтает стать дворянином. Но тогда я думал о другом. В тот момент я вспомнил притчу, в которой один мудрец сказал, что за зло нужно платить злом. Иначе нечем будет платить за добро. Хотя, наверное, неведомый мудрец не имел в виду пару треснувших ребер и боль в боку, периодически напоминавшую о себе так, что хотелось упасть на колени и выть.

Глава 12

Игровая зависимость

– Девочка моя сладкая, солнышко мое ненаглядное, зайка моя, – приговаривал я, запустив обе руки в гриву своей кобылы и прижавшись щекой к ее морде. – Они же совсем о тебе не заботились. Не чистили тебя, гриву с хвостом не расчесывали, морковкой не угощали. Негодяи они, как есть негодяи.

Никогда бы не подумал, что лошади умеют улыбаться. Ну а как это еще понимать? Собаки точно умеют, сам видел, но чтобы лошади…

Конечно, я преувеличивал. Моя Мухорка не выглядела изможденной лошадкой со спутанной гривой и хвостом, к которому прицепился репейник и другая липучая гадость. Но все равно они негодяи. Поди кормили в последнюю очередь и поили, зачерпывая воду уже со дна бочки. А моя красавица любит чистую воду и чтобы травку в кормушке солью немного посыпали.