Ученик ученика - Корн Владимир Алексеевич. Страница 87

Кстати, лошадка, изображенная на фибуле, очень уж напоминает ту, на которой мой визави гарцует. Да и внешность всадника вызывает какие-то смутные воспоминания. Ах да, точно, Крижон рассказывал, что скелеты людей, захороненных в курганах, такими и были, тонкокостными и с удлиненными черепами. Вот так дела. Неужели повстречавшиеся нами люди – их дальние потомки?

Разговор состоялся. Мой собеседник вполне прилично владел общеимперским. Я честно рассказал, что мы здесь проездом. Прошли через болото, на что он удивленно вздыбил брови. Везем пленника, очень важного и нужного. У нас двое тяжелобольных, Горднер и Крижон, нога которого все еще напоминала бревно. А какой смысл это было скрывать? Хотели бы они на нас напасть, давно бы это сделали. Причем вряд ли бы мы смогли увидеть начало атаки. Эти люди здесь хозяева и знают мельчайшие особенности рельефа как свои пять пальцев.

Главный среди них представился Скройлом. Он возвращался в родное стойбище после визита в Мулой. В тот Мулой, что и был нам нужен. В городе он получил из рук наместника провинции документ, подтверждающий его права на эти земли, доставшиеся ему после смерти отца.

Радовало то, что он вполне лоялен к имперской власти, а значит, ему нет никакого смысла уничтожать чужаков, вторгшихся в его владения.

В дне пути, рассказал Скройл, кочует его родное племя. И он предложил отправиться вместе с ним, поскольку у них есть лекарь, по его словам творивший с больными чуть ли не чудеса.

«Ага, как же, – скептически подумал я. – Придет к нам какой-нибудь шаман, напьется настойки мухоморов и будет камлать с бубном до тех пор, пока из плеча Горднера сама собой не выйдет пуля, а рана обеззаразится. Горднеру нужны хирург и антибиотики. Вот только выбора у нас нет».

Глава 19

Танец с бубном

В стойбище севелугов, а именно так себя называли эти люди, мы приехали уже к закату.

Горднера к тому времени заметно покачивало в седле, и Тибор приблизился к нему вплотную. Наверное, мы могли бы прибыть на пару часов раньше, но сдерживали лошадей из-за ухудшившегося самочувствия барона.

Скройл со своими людьми нас не покинул, хотя сразу указал нам направление, по которому следует двигаться, чтобы попасть к севелугам. Держались они особняком, но от нас не отрывались, хотя легко могли бы это сделать. Несколько раз Скройл посылал своих людей вперед, чтобы они осмотрели что-то, на его взгляд подозрительное или непонятное. Понятное дело, хозяин вернулся после недолгого отсутствия и теперь выясняет, все ли в порядке на его землях.

Оседор, ехавший рядом со мной во главе отряда, время от времени завистливо вздыхал, что-то бормоча себе под нос. Когда я поинтересовался причиной, он, опять со вздохом, ответил:

– Кони. Аргхалы. Те, что черные как смоль, – чистокровные. Но и остальные, полукровки, немногим хуже. Говорят, что аргхальские скакуны – очень древняя порода, выведенная еще в незапамятные времена. А еще есть легенда, что их нельзя купить, забрать у убитого врага или на что-нибудь обменять. Аргхала можно только подарить.

И Оседор вздохнул снова.

Лошади действительно были очень красивы. Грациозная поступь, не такая, как у обычных лошадей. И мне наконец стали понятны слова Жюстина, когда он однажды сказал мне, что в карьер с места я беру не хуже аргхала.

Когда Скройл в очередной раз послал троих всадников по какому-то делу, один из них, тот, что был на черной как смоль лошади, немного приотстал. Затем пустил коня вскачь. Казалась, что с пары скачков аргхал набрал полный галоп. Да уж, впечатляет.

Ничего, моя Мухорка вполне меня устраивает. И сейчас удобный момент выяснить у Оседора, что же с ней происходит. Как я говорил, мой спутник, ко всему прочему, еще и отличный лошадник. Удачное приобретение для Горднера, и вряд ли он его отпустит, даже если тот не захочет остаться с ним после всего этого. Горднер умеет убеждать. Вот только если будет кому убеждать.

На мой вопрос Оседор, скользнув взглядом по Мухорке, ответил:

– А что с ней? Кобыла в полном порядке, ваша милость. Она из тех лошадей, что лучше внутри, чем снаружи.

Затем снова посмотрел на нее и добавил:

– Ей еще месяца три жеребенка носить.

Какого жеребенка? Сначала я даже не понял. Затем до меня дошло. Так моя Мухорка, оказывается, беременна. А я ее пятками по бокам иногда стучал. Вот же незадача. Как бы осторожно узнать, до какой поры на жеребых кобылах ездить можно. Иначе что люди скажут. Издевается над животным, а еще барон.

Нет, я стал наездником хоть куда, иногда даже сам себе удивлялся. Но это если меня со мной сравнивать. Если же подойти с другой стороны…

Как-то мне на глаза попался указ самого великого корабела всех времен и народов Петра I, в котором повелевалось офицерам пехотных полков верхом в кавалерийских частях не ездить, дабы авторитет свой не ронять. Смеялись над ними кавалеристы. И это в восемнадцатом веке, когда люди даже не подозревали о возможности существования других наземных транспортных средств, кроме лошадей, ослов и верблюдов…

Вот и я забыл, что моя лошадь не только транспортное средство, о котором даже в ПДД упоминается, а еще и живое существо, способное приносить потомство. Я ласково потрепал гриву Мухорке. Ах ты, гулена. Кобыла фыркнула, не иначе как одобряя мою мимолетную ласку.

Селение кочевников-севелугов состояло из нескольких десятков шатров, разбегающихся кругами от центра, где находился самый большой шатер. Скройл направил своего коня именно к нему.

Мы скромно остановились на самой окраине селения и спешились. Я кивнул в сторону Горднера, и Тибор с Оседором помогли ему слезть с лошади. Точнее, не помогли, а попросту сняли, поставив его на ноги.

С барона станется соскочить с коня самостоятельно, гордый ведь. Пару последних часов перед прибытием он скрипел зубами так, что было слышно всем нам, а возможно, и ехавшим в стороне севелугам. Даже сквозь дорожную пыль и загар была заметна бледность его лица. Глаза запали, а губы обкусаны так, что походили на изжеванное мясо.

Ну и где же этот местный чертов шаман со своим бубном, или что там у него?

Впрочем, я волновался зря. Буквально через пару минут он и подошел. Вот только не вписывался лекарь в нарисованный мной образ шамана. Одет он был так же, как и остальные кочевники, а вот внешне на них совсем не походил. Ростом значительно ниже, голубые глаза с прищуром и небольшая бородка, совершенно седая. Как сказали бы у нас, европеоид, в отличие от севелугов, имевших явно азиатские черты лица.

Лекарь склонился над Горднером, сидевшим на земле, потому что ноги упрямо отказывались его держать, разрезал на плече одежду, несколько секунд внимательно что-то рассматривал, затем что-то негромко сказал двум своим помощникам. Те осторожно подхватили нашего командира и бережно перенесли его к стоявшему немного в отдалении от остальных шатру. Конечно же я последовал за ними.

Горднера заносить внутрь не стали, положив на лежанку, возвышавшуюся над землей примерно по пояс и изготовленную из нескольких до блеска отполированных досок. «Смотри-ка, операционный стол», – съехидничал я про себя.

Кстати, так оно и оказалось. Лекарь разложил инструменты, среди которых я снова не обнаружил бубна с кисточками из беличьих хвостов. Зато здесь были всякие крючки, пилочки, ножички, щипчики нескольких размеров и что-то еще, совсем уж непонятное. Инструменты не так давно подвергались кипячению. И изготовлены они были из серебра, или, по меньшей мере, на них было нанесено серебряное покрытие.

Отвар из мухоморов лекарь принимать не стал, зато на чистом общеимперском предложил Горднеру проглотить какую-то тягучую коричневую массу, посоветовав барону зажать нос, перед тем как выпить настойку. Похоже, Горднер сейчас в таком состоянии, что верблюжью колючку жевать станет, лишь бы хоть ненадолго избавиться от боли. Плечо выглядело ужасно. Красное, отекшее, с выделяющимся из раны коричнево-желтым гноем. Неожиданно выражение лица Горднера сменилось со страдальческого на спокойно-отрешенное, и лекарь приступил к операции.