А ЕСТЬ А - Рэнд Айн. Страница 61
Да, произошла авария, самолет разбился, – рассказывала она, – но, слава Богу, все обошлось, я не особенно пострадала, ничего серьезного. Но журналистам я скажу иначе, как и всем остальным. Прошу не выдавать меня.
Конечно, не выдам.
У меня не было возможности сообщить о себе, но не потому, что я пострадала. Вот все, что я могу тебе рассказать, Эдди. Не спрашивай, где я была и почему так долго не возвращалась.
Хорошо, не буду.
– А теперь расскажи мне об этой программе координации перевозок.
Ну, это… Если не возражаешь, пусть тебе расскажет Джим. Он охотно расскажет, не сомневайся. Просто у меня душа не лежит, если только ты не настаиваешь, – добавил он, делая над собой усилие, чтобы соблюсти субординацию.
Хорошо, не надо. Просто скажи, правильно ли я поняла координатора: он хочет на два дня снять «Комету», чтобы послать локомотивы в Аризону на срочную перевозку грейпфрутов?
Именно так.
И он так же отменяет перевозки угля, чтобы отдать вагоны под перевозку грейпфрутов?
– Да Грейпфрутов?
Именно.
Но почему?
Дэгни, слова «зачем», «почему» теперь не употребляют.
Помедлив, она спросила:
Ты не догадываешься о причине?
Догадываюсь? Мне незачем догадываться. Я знаю.
Хорошо, скажи.
Специальный грейпфрутовый предназначен для компании братьев Сматеров. Год назад они приобрели фруктовое ранчо в Аризоне у владельца, который разорился после выхода Закона о равных возможностях. До этого он тридцать лет владел ранчо. Братья Сматеры год назад занялись производством фруктовых соков. Они получили в Вашингтоне кредит под программу возрождения кризисных зон, таких, как Аризона, и на эти деньги купили ранчо. У них в Вашингтоне друзья.
Ну и?..
Дэгни, это известно всем. Все знают, как составляется расписание последние три недели и почему одни районы и грузоотправители получают вагоны, а другие нет. Но считается, что мы не должны говорить о том, что знаем. От нас ждут, что мы будем притворяться, будто верим в то, что все решения продиктованы соображениями общественного благосостояния и что для благополучия Нью-Йорка требуется немедленно доставить сюда большое количество грейпфрутов. – Он немного помолчал и добавил: – Только полномочный координатор может судить, что нужно для благополучия общества; он один обладает полномочиями выделять локомотивы и подвижной состав на всех без исключения железных дорогах Соединенных Штатов. Наступило молчание.
Понятно, – сказала Дэгни. Еще через минуту она спросила:
Что сделано по тоннелю Уинстона?
Все забросили три недели назад. Поезд так и не откопали. Оборудование вышло из строя.
А что сделано для восстановления старого пути в об ход тоннеля?
Ничего, проект положили на полку.
У нас еще остались трансконтинентальные марш руты?
Эдди как-то странно взглянул на нее.
А как же! – с горечью произнес он.
В обход по «Канзас вестерн»?
Нет.
Эдди, что здесь происходило последний месяц?
Он нехорошо скривился, будто собираясь сделать гнусное признание.
– Последний месяц мы делали деньги, – ответил он. Дверь открылась, и вошли Джеймс Таггарт и мистер
Мейгс.
Эдди, ты хочешь присутствовать на совещании, – спросила Дэгни, – или предпочитаешь уйти?
Нет, я хочу остаться.
Лицо Джима походило на комок мятой бумаги, хотя на дряблых, пухлых щеках не добавилось новых складок.
– Дэгни, надо многое обсудить, много серьезных изменений, которые… – начал он высоким, взвинченным тоном, его голос включился в дело раньше, чем он сам. – Я рад твоему возвращению, рад, что ты жива, – нетерпеливо вставил он, спохватившись. – Есть неотложные вопросы…
– Пройдемте ко мне, – сказала она.
Ее кабинет походил на историческую реконструкцию, которую осуществил и поддерживал в таком виде Эдди Виллерс. На стенах висели те же карта, календарь и портрет Нэта Таггарта. От эры Клифтона Лоуси не осталось и следа.
Полагаю, я все еще вице-президент компании? – сказала она, садясь за стол.
Конечно, – торопливо, почти с вызовом, даже обвиняюще сказал Таггарт. – Безусловно так, и ты не должна забывать об этом, ты ведь не ушла с поста, ты все еще… Или?..
Нет, я не ушла с поста.
Первым делом надо объявить в прессе, что ты вернулась к своим обязанностям, сообщить, почему ты отсутствовала и где… Да, кстати, где ты была?
Эдди, – сказала она, – займись журналистами. Сообщи, что, когда я летела над Скалистыми горами к тоннелю Таггарта, у меня отказал двигатель. Я сбилась с маршрута, отыскивая место для посадки, и потерпела аварию в безлюдном горном районе… Вайоминга. Меня подобрали старый пастух с женой, они перенесли меня в свою хижину, расположенную в пустынном месте, в пятидесяти милях от ближайшего населенного пункта. Я сильно пострадала и почти две недели находилась без сознания. У стариков не было ни телефона, ни радио, никакой связи или транспорта, кроме старого грузовичка, который окончательно развалился, когда они попытались воспользоваться им. Мне пришлось оставаться с ними, пока я не набралась сил и не смогла ходить. Я прошла пятьдесят миль до подножия гор, потом добралась на попутных машинах до железнодорожной станции в Небраске.
Ах вот что, – сказал Таггарт. – Ну и отлично. Когда ты дашь интервью…
Я не собираюсь давать никаких интервью.
Как так? Меня весь день осаждают! Ждут! Это же не обходимо! – Он был в панике. – Невероятно важно!
Кто тебя осаждает весь день?
Из Вашингтона и… и другие. Ждут твоего заявления. Она показала на то, что Эдди записал в своем блокноте:
Вот мое заявление.
Но этого недостаточно! Ты должна объявить, что не уходишь со своей должности.
Это и так понятно. Я вернулась.
Надо так и объявить.
Как еще?
Сказать что-то от себя.
Кому?
Стране, народу. Люди тревожатся из-за тебя. Их надо успокоить.
Сообщение их успокоит, если только кто-то переживал из-за меня.
Я не это имею в виду.
Тогда что же?
Я имею в виду… – Он поперхнулся, избегая смотреть ей в глаза. – Я имею в виду… – Он сел, ломая пальцы в поисках слов.
Джим разваливается на глазах, подумала она; это возбуждение, дерганье, нетерпение, визгливый голос, панический вид – этого раньше за ним не водилось. Обычно осторожное ровное поведение сменилось несдержанными всплесками эмоций, скрытой, беспомощной злобой.