Атлант расправил плечи. Книга 1 - Рэнд Айн. Страница 81

Дэгни тряхнула головой. Ей не хотелось размышлять, почему оставшийся позади мир был таким, каков он есть. Ей было все равно. Она летела от него прочь со скоростью сто миль в час. Она наклонилась к открытому окну и почувствовала, как стремительный поток ветра развевает упавшие на лоб волосы. Дэгни запрокинула голову, не чувствуя ничего, кроме удовольствия от теребившего ее волосы ветра.

И все же ее разум бодрствовал. Обрывки мыслей проносились у нее в голове, как телеграфные столбы, мелькавшие у обочины. Физическое наслаждение? – думала Дэгни. Стальной поезд, бегущий по рельсам из металла Реардэна, приводимый в движение энергией сгорающей нефти и динамомашины… физическое ощущение движения сквозь пространство… не это ли причина и смысл того, что я сейчас чувствую?.. Низменное, животное удовольствие, так, кажется, называют это чувство. Пусть рельсы вдруг треснут и разлетятся под нами на кусочки – этого, конечно, не произойдет, – мне все равно, ведь я испытала его, это порочное, низменное, животное наслаждение. Закрыв глаза, Дэгни улыбалась. Поток ветра теребил ее волосы.

Она открыла глаза и увидела, что Реардэн смотрит на нее так же, как недавно смотрел на рельсы. Она почувствовала, что от слабого дуновения ветерка ее сила воли словно улетучилась и она не в силах шелохнуться. Она смотрела ему в глаза, откинувшись в кресле, потоки ветра прижимали к груди тонкую ткань блузки.

Реардэн отвернулся, и Дэгни вновь поглотило зрелище раскрывавшегося перед ними пространства.

Ей не хотелось думать, но мысли продолжали звучать в ее сознании, как гул двигателей. Дэгни обвела взглядом кабину. Потолок из тонких стальных листов, скрепленных заклепками, – кто его создал? Грубая сила мышц? Благодаря кому три циферблата и три рычага управляют огромной мощью шестнадцати двигателей, гудевших у них за спиной, и благодаря кому Пэт Логган может легко, одной рукой управлять ими? Кто сделал возможным все это?

Все эти вещи и способности, благодаря которым они появились, – это люди считают злом? Это они называют постыдным преклонением перед материальным миром? Является ли это полным подчинением человеческого духа его плоти?

Дэгни тряхнула головой, словно хотела выбросить эту мысль в окно, чтобы она разбилась под колесами поезда. Она посмотрела на озарявшее летние поля солнце. Нет, об этом не нужно думать, потому что эти проблемы лишь частности известной ей истины. Пусть они пролетают мимо, как телеграфные столбы. Та истина, которую она знала, представлялась ей летящей над головой беспрерывной линией проводов, и она могла сказать о ней словами, которые относились и к ее чувству, и к этому путешествию, и ко всему человечеству: «Это так просто и так правильно».

Дэгни выглянула в окно. Она уже некоторое время замечала стоявших у дороги людей. Но земля проносилась мимо так стремительно, что было не понять, что они там делают, пока фрагменты увиденного не слились, словно кадры кинопленки, в единое целое, и тогда она все поняла. С тех пор как завершилось строительство, линию охраняли, но Дэгни не нанимала этих людей, выстроившихся цепочкой вдоль полотна. У каждого помильного столба стоял человек. Некоторые из охранников были школьниками, другие были так стары, что на фоне неба отчетливо выступали их согбенные силуэты. Все вооружились тем, что смогли найти, – от дорогих карабинов до допотопных берданок. У всех на головах красовались железнодорожные фуражки. Это были сыновья работников «Таггарт трансконтинентал» и старые железнодорожники, которые ушли на пенсию, проработав всю жизнь на дорогах компании. Их никто не звал, они сами пришли охранять этот поезд. Когда он проезжал мимо, каждый из них по-военному отдавал честь, стоя по стойке смирно с ружьем на плече.

Когда до Дэгни дошел смысл происходящего, она рассмеялась, рассмеялась резко и внезапно – как заходятся в безутешном плаче. Она смеялась, дрожа всем телом, как ребенок; ее смех звучал как всхлипывания роженицы. Пэт Логган с едва уловимой усмешкой кивнул ей; он давно заметил этот почетный караул. Дэгни подскочила к открытому окну и торжествующе помахала рукой стоявшим вдоль дороги людям.

Вдалеке, на склоне холма, она увидела толпу размахивавших руками людей. Внизу, на равнине, рассыпались невзрачные серые деревенские домики, словно их когда-то поставили здесь, а потом забыли. Крыши покосились, годы смыли краску со стен. Наверное, здесь жили поколения людей, для которых единственным событием, отмечавшим течение дней, было движение солнца с востока на запад. Сегодня эти люди взобрались на вершину холма, чтобы посмотреть, как сереброголовая комета, словно зов горна, разрывающий вековое молчание, рассекает просторы их равнин.

Дома стали попадаться чаще, теперь они придвинулись ближе к железнодорожному полотну. Дэгни видела людей на крышах, в окнах, на крылечках. Она видела толпы, перегородившие дороги у переездов. Дороги мелькали перед ее глазами, как лопасти вентилятора, она не могла различить силуэты людей, а видела лишь руки, приветствовавшие поезд и колышащиеся словно ветви деревьев на ветру. Люди стояли у "переездов, над их головами мигали красные огни семафоров и возвышались знаки «Внимание, переезд!», «Осторожно».

Станция, которую они миновали, проехав город со скоростью сто миль в час, представляла собой колышущуюся массу людей, заполнивших все пространство от платформы до крыши вокзального павильона. Дэгни видела машущие руки, подброшенные в воздух шляпы, заметила, как что-то рассыпалось, ударившись в лобовое стекло, – из толпы бросили навстречу поезду букет цветов.

Они неслись вперед, минуя города и станции, поезд не останавливался, но его ожидали толпы людей, пришедших лишь для того, чтобы увидеть их, поприветствовать и обрести надежду. Под покрытыми копотью и сажей карнизами старого станционного здания Дэгни увидела гирлянды цветов, а на покалеченных временем стенах красовались бело-красно-голубые флаги. Это напоминало картинки, которые она рассматривала в учебниках истории, с завистью думая о тех временах, когда люди собирались, чтобы поприветствовать пробег первого поезда. Это напоминало эпоху, когда Нэт Таггарт продвигался через континент; там, где он останавливался, собирались люди, мечтавшие стать свидетелями величайшего свершения. Она думала, что это время давно миновало, что поколения людей прожили жизнь, видя лишь трещины, расползающиеся на возведенных Нэтом Таггартом стенах. Но люди пришли, как приходили в его время, влекомые все тем же желанием увидеть нечто достойное восхищения.

Дэгни оглянулась на Реардэна. Он стоял, прислонившись к переборке, безразличный к толпам людей и их восторгу. Он сосредоточенно, с глубочайшей профессиональной заинтересованностью наблюдал за дорогой и движением поезда, всем своим видом давая понять, что для него не имеет значения мысль: «Им это нравится»; все его сознание заполняло одно-единственное слово: «Получилось».

Высокий, в однотонной серой рубашке и легких брюках, он выглядел раскрепощенным и готовым к действию. Легкие брюки подчеркивали его длинные ноги и непринужденную, уверенную позу – в нем не ощущалось и тени напряжения. Реардэн расстегнул пуговицы на рубашке, и Дэгни видела упругую кожу его груди и сильные, жилистые руки.

Она отвернулась, внезапно осознав, что слишком часто оглядывается на него. Но сегодняшний день не был связан ни с прошлым, ни с будущим, она осознавала лишь сиюминутную глубину чувства, ощущала, что заключена в едином пространстве с ним, что его присутствие подчеркивает значение этого дня, как его рельсы подчеркивали стремительный полет поезда.

Она еще раз оглянулась. Реардэн смотрел на нее. Он не отвернулся, а холодно, подчеркнуто выдержал ее взгляд. Дэгни с вызовом улыбнулась, не осознавая до конца смысл своей улыбки, зная лишь, что это самый болезненный удар, какой она могла нанести по его непроницаемому лицу. Ей вдруг захотелось увидеть, как он задрожит, услышать вырвавшийся у него крик. Дэгни медленно отвернулась, чувствуя безрассудную радость и удивляясь, почему ей вдруг стало тяжело дышать.