Атлант расправил плечи. Книга 2 - Рэнд Айн. Страница 53

– По моему мнению, – вступил в разговор худой бледный мужчина с аккуратными усиками, – линия Рио-Норт стала для компании финансовым бременем, нести которое ей не под силу. Пока не будет произведена реорганизация, которая… – Не закончив своего выступления, мужчина с усиками посмотрел на мистера Уэзерби. Тот сделал вид, что не заметил этого взгляда.

– Джим, – сказал председательствующий, – я думаю, ты мог бы объяснить мистеру Уэзерби ситуацию.

Голос Таггарта был по-прежнему ровным. Но как кусок ткани, натянутой на разбитую бутылку, топорщится в месте излома стекла, так и в казавшемся ровным голосе Таггарта время от времени слышались шершавые нотки.

– Думаю, все признают, что основным фактором, влияющим на состояние дел любой железнодорожной компании в стране, является повышенный уровень банкротств в сфере бизнеса. Хотя все мы понимаем, что это временное явление, в настоящий момент оно так серьезно повлияло на железную дорогу, что состояние дел можно назвать безнадежным. В частности, число закрывшихся заводов в районе функционирования сети железных дорог "Таггарт трансконтинентал" настолько велико, что вся наша финансовая система подорвана. Районы, которые всегда приносили стабильный доход, в настоящий момент убыточны. Расписание движения товарных поездов, рассчитанное на серьезный грузооборот, нельзя сохранить, если вместо семи отправителей осталось трое. Мы не можем обслуживать их по-прежнему. По крайней мере, при… существующих тарифах. – Он бросил на мистера Уэзерби взгляд, который, казалось, не был замечен. – Мне кажется, – продолжил Таггарт, и его голос зазвучал резче, – что наши клиенты заняли нечестную позицию. Раньше они жаловались на конкурентов и принимали всяческие меры местного масштаба с целью устранения конкуренции в своих отраслях. Сейчас большинство из них оказались практически монополистами, но отказываются понять, что железнодорожная компания не в состоянии обслуживать один завод по тем же тарифам, по каким она обслуживала всех производителей в данном регионе. В их интересах мы обеспечиваем движение поездов себе в убыток, однако они выступили против повышения тарифов.

– Повышения? – тихо переспросил мистер Уэзерби, умело разыгрывая удивление. – Но речь вовсе не идет о повышении тарифов. •

– В случае, если слухи, которым я отказываюсь верить, окажутся правдой… – начал председательствующий и замолчал на полуслове в тот момент, когда его голос выдал смятение.

– Джим, – любезно сказал мистер Уэзерби, – лучше бы не упоминать о повышении тарифов.

– Я не имел в виду, что тарифы необходимо поднять немедленно, – поспешно вставил Таггарт. – Просто напомнил об этом для полноты картины.

– Но, Джим, – дрожащим голосом сказал пожилой мужчина, – я-то думал, что твое влияние, я имею в виду твою дружбу с мистером Маучем, гарантирует… – Он запнулся, потому что все неодобрительно посмотрели на него, упрекая в нарушении неписаного закона: никто не должен упоминать о подобных неудачах, никто не должен обсуждать влиятельных знакомств Джима, тем более, почему они его подвели.

– Дело в том, – непринужденно заметил мистер Уэзерби, – что мистер Мауч направил меня сюда, чтобы обсудить требование железнодорожных профсоюзов повысить жалование и требование грузоотправителей снизить тарифы. – Он говорил небрежно, но твердо: ему было известно, что члены совета следят за обсуждением этих требований в печати долгие месяцы; он понимал, что эти люди боятся не самого явления, а того, что он напомнил о нем, как будто самого явления не было в природе, и только его слова могли сделать его не вымыслом, а реальностью; он знал, что эти люди ждут, воспользуется ли он своей властью, и дал им понять, что не преминет сделать это.

Положение этих людей давало им право возражать открыто, но никто не произнес ни слова протеста, никто не сопротивлялся. Джеймс Таггарт заговорил резким раздраженным голосом, призванным передать гнев, но передавшим лишь растерянность:

– Я бы не стал преувеличивать роль Бадди Уоттса из Национального совета грузоотправителей. Он поднял большой шум и накормил обедами много кого в Вашингтоне, но я бы не советовал принимать это всерьез.

– Право, не знаю, – развел руками мистер Уэзерби.

– Послушай, Клем. Я знаю, что на прошлой неделе Висли не захотел его видеть.

– Неужели? Висли очень занятой человек.

– И знаю, что десять дней назад, когда Джин Лоусон устроил большой прием, там собрались практически все, однако Бадди Уоттса не было среди приглашенных.

– Это правда, – миролюбиво согласился мистер Уэзерби.

– Так что, Клем, я бы не ставил на мистера Бадди Уоттса.

– Висли беспристрастен, – чопорно произнес мистер Уэзерби. – Человек, преданный общественному долгу. Интересы страны в целом – вот что его тревожит больше всего в жизни.

Таггарт выпрямился в кресле. Он знал, что, когда в ход идут такие слова, это вернейший признак опасности.

– Джим, нельзя отрицать, что Висли ценит тебя как в высшей степени просвещенного предпринимателя, незаменимого советчика и одного из своих ближайших друзей. – Глаза Таггарта переметнулись на Уэзерби – опасность приближалась. – Хотя нельзя сказать, что Висли испытывал бы малейшие колебания перед тем, как принести в жертву свои чувства и личных друзей, если бы от этой жертвы зависело благосостояние общества.

Лицо Таггарта оставалось непроницаемым, причиной его страха было нечто, о чем он не осмеливался сказать, что опасался выдать движением мускулов лица. Таггарт боролся с мыслью, которую не хотел осознавать, он сам очень долго олицетворял "общество" в самых разных ситуациях и знал, что произойдет, если это магическое, святое понятие, которое никто не осмелится попрать, особенно в сочетании со словом "благосостояние", станут ассоциировать с личностью Бадди Уоттса.

Он быстро спросил:

– Не считаешь же ты, что я могу поставить личные интересы выше интересов общественного благосостояния?

– Нет, конечно, нет, – сказал мистер Уэзерби с легкой улыбкой.– – Только не ты, Джим. Твое участие в жизни общества и обеспокоенность его судьбой широко известны. Именно поэтому Висли рассчитывает, что ты сумеешь взглянуть на это дело с обеих сторон.

– Разумеется, – сказал Таггарт, понимая, что попался.

– Войдите в положение профсоюзов. Возможно, у вас нет средств повысить заработную плату, но как жить рабочим, если жизнь стала невыносимо дорогой? Они ведь не могут не есть, правда? И это важнее любой железной дороги.

Голос мистера Уэзерби звучал безмятежно и праведно, как будто он повторял по памяти фразу, которая имела совсем иное значение, ясное всем. Глядя Таггарту прямо в глаза, он подчеркивал то, о чем не говорил: "Число членов железнодорожных профсоюзов равно примерно одному миллиону. Если посчитать членов их семей, иждивенцев и бедных родственников – у кого сейчас их нет? – это приблизительно пять миллионов голосов… простите, я хотел сказать, пять миллионов человек. Висли должен помнить об этом. Он должен задуматься над тем, что творится в душе каждого из них. И считаться с мнением общества. Тарифы, по которым вы работаете сейчас, были установлены, когда все зарабатывали на жизнь. Но в сегодняшних условиях плата за транспортные услуги стала недоступной. По всей стране люди стонут от вас".

Мистер Уэзерби в упор посмотрел на Таггарта; он лишь смотрел, но казалось, будто он подмигивает.

– Этих людей очень много, Джим. Они многим недовольны. Они будут благодарны тому правительству, которое снизит тарифы на услуги железных дорог.

Последовавшую тишину можно было сравнить с ямой, глубина которой поглощала шум падающих на дно камней. Таггарту, как и остальным, было известно, по какому "бескорыстному мотиву" мистер Мауч всегда готов пожертвовать своими друзьями.

Молчание заставило Дэгни изменить свое первоначальное решение не вмешиваться; она не смогла пересилить себя, ее голос дрожал и был резок:

– Ну, господа, вы достигли того, чего добивались все эти годы?