Атлант расправил плечи. Книга 3 - Рэнд Айн. Страница 79

– Послушай, что я скажу. Я дал бы тебе работу сию минуту, и что-нибудь получше дворника, если бы все решал я. Но ты забыл о Стабилизационном совете. Я не имею права нанимать рабочих, а ты не имеешь права бросать работу. Конечно, люди уходят сплошь и рядом, и мы оформляем на работу других – под вымышленными именами, по поддельным документам, подтверждающим, что они якобы давно у нас работают. Но как ты думаешь, если я приму тебя таким образом, твои друзья в Вашингтоне этого не заметят?

Юноша отрицательно покачал головой.

– И как ты думаешь, если ты уйдешь от них и подашься в дворники, они не поймут твоих мотивов?

Юноша утвердительно кивнул.

– И позволят тебе так просто уйти?

Юноша покачал головой. После минутного замешательства он удрученно сказал:

– Я об этом не подумал, мистер Реардэн. Я совсем забыл о них. Все думал, возьмете вы меня или нет, и для меня важно было только одно – ваше решение.

– Я понимаю тебя.

– И вообще только это на самом деле и важно.

– Верно, верно, только это.

Рот молодого человека внезапно скривился в невеселой улыбке, которая тут же погасла.

– Да, похоже, я на привязи, хуже любой дойной коровы.

– Пожалуй, что так. Сейчас ты можешь разве что обратиться в Стабилизационный совет за разрешением сменить работу. Я тебя поддержу, если ты решишь попытаться, только не думаю, что они согласятся. Не думаю, что они позволят тебе работать у меня.

– Нет, не позволят.

– Если изловчиться и соврать, они могут разрешить тебе перевестись с государственной службы на частную – в другую сталелитейную компанию.

– Нет! Я не хочу никуда переводиться! Я не хочу уходить отсюда! – Он смотрел на топки домен, на бившее из них пламя. Спустя минуту он спокойно сказал: – Наверное, придется все оставить как есть, так я и буду бандитом второй руки. Кроме того, если я уйду, Бог знает, какого подонка они посадят на мое место, чтобы досадить вам. – Он посмотрел на Реардэна. – Мистер Реардэн, они что-то замышляют. Не знаю что, но определенно что-то затевают против вас.

– Что это может быть?

– Не знаю. Но последние несколько недель они следят за каждой вакансией, за каждым самовольным уходом с работы и пропихивают сюда людей из собственной банды. Странная она какая-то, эта банда, а впрочем, настоящие головорезы, по крайней мере некоторые из них. И могу поклясться, что они никогда раньше не видели сталелитейного завода. Я получил распоряжение набрать как можно больше таких «наших парней». Мне не сказали зачем. Я даже не знаю, что они затевают. Я попытался исподволь порасспросить, но они очень осторожны. Не знаю даже, доверяют ли они мне по-прежнему. Наверно, я теряю нужный подход. Единственное, чем я располагаю, это то, что они намерены начать где-то здесь.

– Спасибо, что предупредил.

– Я попытаюсь еще кое-что разведать. И буду чертовски стараться узнать все вовремя. – Он резко повернулся к выходу, но остановился: – Мистер Реардэн, если бы это зависело от вас, вы бы меня взяли?

– Конечно, тотчас же и с радостью.

– Благодарю вас, мистер Реардэн, – тихо и торжественно произнес он и вышел.

Реардэн постоял, глядя ему вслед со щемящей улыбкой жалости, догадываясь, какой утешительный приз уносил с собой этот бывший релятивист, бывший прагматик, бывший аморалист.

* * *

Одиннадцатого сентября, днем, разрыв медного кабеля в Миннесоте остановил приводные ремни элеватора около небольшой пригородной станции компании «Таггарт трансконтинентал».

Поток пшеницы, которую вырастили на тысячах акров фермерских угодий, двинулся по шоссе и заброшенным колеям проселочных дорог и обрушился на хрупкие запруды железнодорожных станций. Он двигался день и ночь, тонкие струйки превращались в ручьи, в речки, в полноводные реки – он двигался на допотопных грузовиках с кашляющими туберкулезными моторами, в крытых повозках, которые волокли пыльные мощи оголодавших лошадей, на телегах, которые тащили волы, на нервах и остатках энергии людей, которые пережили два голодных неурожайных года ради торжествующего ликования, которое принес им урожай этой осени, людей, которые бессонными ночами чинили свои грузовички и телеги с помощью проволоки, одеял и веревок, чтобы те смогли выдержать еще и эту поездку, перевезти зерно и развалиться в пункте назначения, одарив своих владельцев шансом на выживание.

И каждый год в это же время начинал свое движение по стране еще один поток, несший товарные вагоны со всего континента к миннесотскому отделению «Таггарт трансконтинентал», – перестук колес предварял скрип повозок, как опережающее эхо – четко спланированное, внесенное в инструкции и расписания для встречи первого потока. Миннесотское отделение спокойно подремывало почти весь год и просыпалось для сумасшедшей жизни от звуков несшегося к нему урожая; четырнадцать тысяч товарных вагонов грудились на его приемных отделениях каждый год, а в этом году ожидалось пятнадцать тысяч. Первые поезда начали перекачку потока пшеницы в голодные зевы мукомольных заводов, затем в булочные, а уже оттуда в желудок нации; каждый поезд, хранилище каждого элеватора и его лифты – все было учтено, и не оставалось ни единой свободной минуты, ни дюйма свободной площади.

Эдди Виллерс следил за лицом Дэгни, пока она просматривала папку самых срочных дел; по выражению ее лица он мог угадать содержание просматриваемых сообщений.

– Терминал, – спокойно сказала она, закрывая папку. – Позвони-ка на терминал и заставь их передать половину их запаса кабеля в Миннесоту.

Эдди молча подчинился.

Он не произнес ни слова и в то утро, когда положил перед ней на стол телеграмму из офиса «Таггарт трансконтинентал» в Вашингтоне, в которой сообщалось об указе, обязывавшем государственных уполномоченных в связи с острым дефицитом меди экспроприировать все медные рудники и управлять ими как национальным достоянием.

– Что ж, – сказала она, выбрасывая телеграмму в мусорную корзину, – это конец для Монтаны.

Она ничего не сказала, когда Джеймс Таггарт оповестил ее, что подготовил приказ снять с поездов все вагоны-рестораны.

– Мы больше не можем себе этого позволить, – объяснил он. – Мы всегда теряли кучу денег на этих проклятых вагонах, но если не достать продуктов, если рестораны закрываются, потому что им негде раздобыть и куска конины, как можно ожидать от железной дороги, что она с этим справится? И вообще, почему, черт возьми, мы должны заботиться о питании пассажиров? Пусть считают, что им повезло, если мы даем им возможность передвигаться. Понадобится, так поедут в вагонах для перевозки скота. Пусть сами возят с собой жратву, нам-то какое дело? Все равно у них нет выбора!

Телефон на столе Дэгни утратил обычную деловитость и превратился в сигнал бедствия, непрерывно передававший известия о неприятностях.

– Мисс Таггарт, у нас нет медного кабеля!

– Гвоздей, мисс Таггарт, простых гвоздей, не могли бы вы поручить кому-нибудь, чтобы нам выслали ящик гвоздей?

– Не можете ли вы достать краски, мисс Таггарт, любой водостойкой краски, все равно откуда?

При этом тридцать миллионов долларов субсидий из Вашингтона всадили в проект «Соя» – огромную плантацию в Луизиане, где зрел урожай сои, потому что это посоветовала и организовала Эмма Чалмерс – в целях обновления национальной традиции в области питания. Эмма Чалмерс, более известная как Матушка Гора, была старым социологом, годами осаждавшим Вашингтон, как другие женщины ее возраста и типа осаждают стойки баров. По каким-то причинам, которых никто не мог бы определить, смерть сына во время катастрофы в тоннеле, облекла ее в глазах Вашингтона в тогу мученицы, и эта святость еще более усилилась после ее недавнего перехода в буддизм.

«Соя является гораздо более стойким, питательным и экономичным растением, чем все те дорогостоящие продукты, из которых состоит наш привычный рацион, – звучал по радио голос Матушки Горы. Слова сочились из нее как капли – но не воды, а майонеза. – Соя служит великолепной заменой хлебу, мясу, крупам и кофе. И если все мы заставим себя принять ее как основу нашего рациона, это поможет решить национальную продовольственную проблему и позволит прокормить больше народа. Больше пищи для большинства населения – таков мой лозунг. В годину национального бедствия наша прямая обязанность отказаться от изысканнейших трапез и вернуться к благосостоянию через употребление простой, здоровой пищи, которую восточные народы столь возвышенно вкушают на протяжении столетий. Мы могли бы многому научиться у восточных народов».