Атлант расправил плечи. Часть II. Или — или (др. перевод) - Рэнд Айн. Страница 8

— Долго еще?

— Кто такой Джон Голт?

Доктор Стэдлер вздрогнул. Миновав рабочих, он произнес:

— Мне не нравится это выражение.

— Мне тоже, — ответила Дагни.

— Откуда оно взялось?

— Никто не знает.

Они помолчали, потом он сообщил:

— Я знал когда-то Джона Голта. Но он давно умер.

— Кем он был?

— Я привык думать, что он до сих пор жив. Но теперь я уверен, что он умер. Он обладал таким умом, что, будь он жив, сейчас весь мир говорил бы о нем.

— Но о нем действительно говорит весь мир.

Он застыл на месте.

— Да… — медленно произнес он, словно только что поняв это. — Да… Но почему? — слова были полны страха.

— Кем он был, доктор Стэдлер?

— Почему они говорят о нем?

— Кем он был?

Он потряс головой, пожал плечами и резко ответил:

— Это просто совпадение. Имя не самое редкое. Бессмысленное совпадение. Никакой связи с человеком, которого я знал. Тот человек умер.

Он явно не успел подумать, произнеся следующую фразу:

— Иного не может быть.

Распоряжение, лежавшее на его столе, было помечено словами «Конфиденциально. Срочно. Приоритетно. Особая важность подтверждена кабинетом Верховного координатора. Касается проекта «Икс»» и требовало послать десять тысяч тонн металла, выплавленных на заводах «Риарден-металл» в Государственный научный институт.

Риарден прочитал его и посмотрел на управляющего своими прокатными станами, неподвижно стоявшего перед ним. Ранее управляющий вошел и молча положил распоряжение перед ним на стол.

— Я подумал, что вы захотите это увидеть, — ответил он на немой вопрос Риардена.

Риарден нажал на кнопку, вызывая мисс Ивз. Он подал распоряжение ей и сказал:

— Отошлите его туда, откуда оно пришло. Скажите, что я не стану посылать металл в Государственный научный институт.

Гвен Ивз и управляющий воззрились на него, потом друг на друга и снова на него. Он прочитал в их взглядах благодарность.

— Да, мистер Риарден, — официальным тоном ответила Гвен, взяв в руки распоряжение, словно обычную деловую бумагу. Она поклонилась и покинула кабинет. Управляющий вышел следом.

Риарден с улыбкой проводил его. Ему было наплевать на бумагу и на возможные последствия своего решения.

Шесть месяцев назад, повинуясь внутреннему голосу, словно повернув заглушку, чтобы перекрыть поток эмоций, он приказал себе: действуй, не останавливай литейное производство, чувствовать будешь потом. Это позволило ему хладнокровно отслеживать действие Закона справедливой доли.

Никто не знал, как понимать этот закон. Сначала ему сказали, что он не может производить свой металл в объемах, больших, чем тоннаж лучшего специального сплава, иначе говоря, стали, производимой Орреном Бойлом. Но лучший специальный сплав Оррена Бойла — негодный продукт, который никто не хотел покупать. Потом ему сказали, что он может производить свой металл в объемах, которые Оррен Бойл мог бы производить, если бы производил. Никто не знал, как это понимать. Кто-то в Вашингтоне назвал цифру, определяющую количество тонн в год, не объясняя причин. Всем пришлось принять эту цифру.

Он не знал, как предоставить каждому из потребителей, требовавших своего, равную долю металла. Лист ожидания заказов на поставку невозможно было бы выполнить и за три года, даже при работе на полную мощность. Новые заказы тем временем поступали ежедневно. И они уже не являлись заказами в старом, почтенном смысле, превратившись в требования. По закону каждый клиент, которому не удалось получить свою справедливую долю от «Риарден-металл», имел право начать преследовать его в судебном порядке.

Но никто не представлял, как определить, что именно составляло справедливую долю, и от какого объема металла. Тогда к Риардену из Вашингтона на должность заместителя директора по распределению готовой продукции был прислан смышленый молодой парень, только что окончивший колледж. После многочисленных телефонных переговоров со столицей парень объявил, что клиенты получат по пятьсот тонн металла каждый в порядке поступления их заявок. Никто не возразил против названной им цифры.

Да и какие, собственно, могли быть возражения? С тем же успехом могли объявить как один фунт, так и миллион тонн. Парень устроил себе офис на заводе Риардена, где четыре девицы принялись регистрировать заявки на металл. При существующем уровне производства заявок набралось до начала следующего столетия.

Пятисот тонн металла не хватило бы и на три мили рельсов для «Таггерт Трансконтинентал» или на крепеж для одной из угольных шахт Кена Данаггера. Крупнейшим производствам, лучшим потребителям заводов Риардена, было отказано в использовании его металла. Но на рынке появились клюшки для гольфа, изготовленные из риарден-металла, а за ними кофейники, садовый инструмент и водопроводные краны. Кену Данаггеру, знавшему цену металла и дерзнувшему заказать его, несмотря на гнев общественного мнения, не разрешили получить его; по его заявке снабжение прекратилось без объяснения причин, что разрешалось новым законом. Мистер Моуэн, предавший компанию «Таггерт Трансконтинентал» в самый опасный для нее час, занялся производством выключателей из риарден-металла и продавал их «Атлантик Саусерн». Риарден наблюдал за всем этим, изо всех сил стараясь не дать волю эмоциям.

Он молча отворачивался, когда кто-нибудь обращал его внимание на то, о чем знали все: о больших состояниях, мгновенно нажитых на его металле.

— Нет, — говорили люди в кабинетах. — Черным рынком это не назовешь, он действительно таковым не является. Никто не перепродает металл нелегально. Просто продают свои права на него. Не продают буквально, просто объединяют свои доли в общий пул.

Он не желал и слышать о мелочном сплетении делишек, в которых «доли» продавались и сливались, как и о том, что заводчик из Вирджинии за два месяца произвел пять тысяч тонн литья риарден-металла, и о человеке из Вашингтона, анонимном партнере того заводчика.

Он знал, что их прибыль на тонну риарден-металла в пять раз превышает его собственную. Но ничего не комментировал. Каждый имел право на металл, кроме него самого.

Молодой человек из Вашингтона, которого сталевары прозвали Кормилицей, увивался вокруг Риардена с примитивным, восхищенным любопытством, которое, как ни невероятно это звучит, являлось формой обожания. Риарден наблюдал за ним с веселым отвращением. Мальчишка не имел ни малейших понятий о морали, ее выбили из него в колледже, оставив только необычную откровенность, одновременно наивную и циничную, сродни невинности дикаря.

— Вы презираете меня, мистер Риарден, — заявил он как-то, неожиданно и без доли возмущения. — Это непрактично.

— Почему это непрактично? — спросил Риарден.

Мальчишка не нашел, что ответить, озадаченно глядя на шефа. Он никогда не отвечал на вопрос «Почему?», ограничиваясь простыми утверждениями. Характеризовал людей фразами вроде «Он старомоден», «Он не перестроился», «Он не приспособился», не колеблясь и не разъясняя своих слов. Окончив металлургический факультет колледжа, он мог заявить: «Я думаю, что для выплавки металла требуется высокая температура». Относительно физических понятий он высказывался не слишком определено, о людях — исключительно категорично.

— Мистер Риарден, — сказал он однажды, — если вы хотели бы продать вашим друзьям больше металла, я хочу сказать, в крупных объемах, то это можно организовать. Почему мы не запрашиваем специального разрешения на основании важнейшей потребности? У меня есть друзья в Вашингтоне. Ваши друзья — довольно важные люди, крупные бизнесмены, было бы нетрудно выбить поставку под важнейшую потребность. Конечно, возникнут некоторые расходы. На дела в Вашингтоне. Вы понимаете, дела всегда требуют расходов.

— Что за дела?

— Вы понимаете, о чем я говорю.

— Нет, — отрезал Риарден. — Не понимаю. Почему бы вам не объяснить?

Мальчишка посмотрел на него неуверенно, взвесил все в уме и выдал: