Семь легенд мира - Демченко Оксана Б.. Страница 59

– Наоборот, – виновато вздохнул Вэрри. – Это я у вас, мастер, многому научился. И сами вы внесли немало в корабельное дело. Прежде толком и чертежи до начала работ не делали: все по наитию, каждый раз словно впервые. Вы корпуса стали считать и промерять. Форму сильно обновили, да и с оснасткой поработали. Вы стали грамотно сопрягать прямое и косое парусное вооружение, увеличили высоту мачт и разрезали непомерно огромный главный прямой парус на три яруса. Сократили ширину реев, затрудняющую управление. Полностью разработали нынешнюю систему обустройства сборных мачт. «Лебедь» весьма неплох для судна своих размеров, он оказался куда устойчивее и маневреннее, чем я полагал поначалу.

– Льстишь, – вроде бы сердито буркнул магистр Трай, расплываясь в довольной улыбке. – Давай дальше, старики любят похвалы.

– И, что куда важнее, вы умеете искать новое и не боитесь его. И это тоже не всё. Я пока не способен сам делать вещи, душу в них вкладывая. А вы это могли и тогда, и по сей день не разучились. Чертежи в футляре не старые, а новые. Я после трех лет на вашей верфи ох как много в них переделал, подсмотрев и приметив! Почти украл, выходит. А долг столько лет вернуть всё не удавалось. Тот фрегат, что сейчас создан, много лучше древнего корабля Ладимэ. Я уверен.

– Переделал он, – совершенно довольно кивнул магистр, недоверчиво косясь на гостя. – Я тоже за тобой переделал. Кое-что, не особо и много. Покажу потом. И, надо сказать, еще переделывать стану. Потому как на последней мачте мне косые паруса милее. И команда для такого корабля нужна поменьше, и управлять им удобнее. Это будет зваться барк, мы так с туннрами решили. Их словечко.

– Я Захру уговариваю новые монеты в чеканку пустить. – Кивнул довольно Иган. – Золота у нас вроде должно стать поболее к следующей осени. Гриммо обещал у себя чеканить, чтоб никто заранее не прознал. Я люблю шутки с подданными шутить, особенно не шибко злые. Мы уже и матушку Ладу к заговору подтягиваем. Она княгиня-то единственная из этих Багдэ настоящая, да и в чеканке понимает, и в геральдике. Обещала сделать рисунок для орла монеты. Барком и назовем, слово короткое и приятное. А то прежние корабли мы разбирать будем, а на золоте они красуются. Неправильно это. Ты к нам надолго хоть, демон неуемный?

– Нет. Мои дела здесь почти завершены. Осталось лишь исполнить желание Миры, оно стало началом цепи событии, собравшей всех нас в этой комнате, – улыбнулся Вэрри. – И должно ее завершить. Амир, как солнышко наше, где?

– Лечит скот, на сей раз вроде бы на Кимизе, все как обычно, – вздохнул чуть расстроено бывший дабби. – Неужели уходишь? Мы к чудесам уже привыкли. Жаль.

– Смешные вы, ну что я сделал такого волшебного? – рассмеялся Вэрри. – Захра и Тарсен спасли Таир от голода и мародеров. Ты привез чертежи и дал золото. Трай создал корабль. Вы и без меня будете отлично делать чудеса, хоть каждый день. Вы сами колдуны. А я всего лишь старая легенда. Меня не должно быть слишком много, а то привыкнете.

Айри подошел к столику и взял рисунок барка-монеты. Рука у старой княжны оказалась на редкость уверенная. Линии не двоились, контур не толще волоса шел по идеально правильному кругу. На более крупном изображении, тушью в два цвета, стояли пометки для мастеров, которые станут делать формы. Здесь можно было разобрать, что Лада ни разу не ошиблась и в изображении корабля, пусть и стилизованного должным для монеты образом. Его пропорции и оснастка были безупречны и не оставляли сомнения: это не просто некий образ барка, но рисунок конкретного корабля, который уже в работе, на верфях.

А еще заметно, что Лада хочет по северной манере уговорить князя на выпуск коллекционных монет с камнями и эмалью, есть малый эскиз в сторонке, варианты разной парадности и цены. Наверное, уже обсудила перспективы с Захрой, ведь для отделки выбраны сапфиры. Сколько же будут стоить редкие барки? Пожалуй, этого кормчий пока не может себе представить. Но у него есть министр, способный объяснить новое. Вэрри положил рисунок на место и искренне признался, что барк хорош. И сам корабль, и монета с его изображением.

Иган гордо кивнул.

– Ты уж иногда приходи, – попросил Амир, не поддавшийся на попытку сменить тему. – А то не все доживут до новых чудес. Как вспомню нашу встречу у кромки пустыни Кэ-рабих, прямо душа звенит. Красиво это было, хоть и страшно. Миратэйя тоже не каждому верит, а твое имечко у нее с языка не отлипает. По всем поводам найдет, где ввернуть хоть разок – «Тоэль бы сделал, Тоэль бы сказал, помог, спас…» Я прежде очень опасался – она станет с возрастом такой, извини за некрасивое слово, блаженной. Дар ей большой дан, и в слепоте он слишком уж хорошо развивается. Детство у нее ворует, вот как я думал. Иные кукол мастерят, в мамки-дочки играют, шалят. А она всегда при деле, и дела ее взрослые, большие. Пока Джами с караваном ходила, было чуть лучше, они хоть шалили вдвоем. А в последний наш поход стало просто жутковато. Будущее видит, а вокруг происходящее все хуже замечает. Даже улыбаться она стала как-то иначе, вроде бы отстраненно. Но ты ее повернул к жизни, уж не знаю как. Только в один момент: наскоро устроила больных и ужинать да разговаривать прибежала, так на нее это не похоже было.

– Это как сказать, – улыбнулся Вэрри. – Я полагаю, она меня изменила не меньше, чем я ее. До встречи с Мирой я на людей смотрел иначе. Отстраненно – правильное ты слово выбрал. А поговорив с ней, научился иному. Точнее, понял, чему надо учиться. А про блаженную – даже думать не смей! Она нормальный ребенок, хоть и слишком для своих лет разумный и взрослый. Просто ей с вами иногда тяжело. Хоть сколько зови себя счастливой, но слепая жизнь – трудная. Вы улыбку видите, а ей порой плакать хочется. Оттого, что простое для иных ей сложно. Мира гордая, не умеет просить об одолжении и жаловаться на свою слабость.

– Никогда не жалуется, – подтвердил Тарсен. – Мои ребята ее обожают. И жалеют, само собой, и берегут.

– Лишь дракон не жалел Миру даже в глубине души, считая равной и способной учить его, – добавил бывший дабби. – И тем покорил окончательно.

– В десять лет самое время в драконов верить и невесть о чем мечтать, – буркнул Пригор негромко. – Чего тут странного-то? Мой сын заявлял, что вырастет и станет защищать леди Тайрэ, Риэлову мамку, уже пяти лет от роду. Кинжалом для важного дела сразу обзавелся. Деревянным, правда.

– А Мира сделала недавно прическу, то есть совсем привела в порядок свою челку, – усмехнулся Амир. – Как ты уехал от нас, всё и началось. За собой стала следить, одеждой интересоваться, даже подаренные Джами бусы да перстеньки носить, – задумался дабби уже менее радостно. – Впрочем, пусть ее. И впрямь похорошела.

– Это и правда замечательно, – кивнул Вэрри. – Она ведь милая девочка, особенно если приглядываться без вашей человеческой спешки.

– Вот именно – милая, попробуй сказать иначе, – весело и охотно согласился Тарсен. – На Таире одного глупца, купца карнского, моим ребятам пришлось до самого порта провожать и даже на борту охранять. Правда, пока охраняли, пару-тройку ребер повредили, но я того сам не видел. И что мне его ребра?

– Наш Тарсен девочку больше прочих ценит, – кивнул Гриммо, – если разобраться, у туннров долг есть перед Захрой. А у семьи их верховного ванда – перед маленькой леди. Она этого шумного типа, с кнутом дружного, пять лет назад с того света вытащила.

– Кто стрелу пустил – много позже разобрались, – кивнул Иган деловито. – И, насколько я знаю, разобрались окончательно.

– У нас не принято оставлять счета открытыми, – согласился Тарсен. – Впрочем, я и сам изрядно виноват в покушении. С одной стороны, обычная политика. С другой – моя глупость. Молодой был совсем, языком трепал да на силушку свою рассчитывал. Дядьку с князем Амита тогда только Захра и смогла примирить. Не то горела бы их бесценная золотая сосна высокими кострами… Я позже для Миратэйи по всему Туннрёйзу искал костоправа. Не нашел, уплыл далеко на север. Там и уговорил деда, знаменитого у всех угреев, резчиков по кости моржовой, в корабельные лекари идти. Семью его к нам перевез, сына к морскому делу пристроил. И не жалею о потраченных усилиях. Уймак занимался весь минувший год спиной малышки и добился того, что плечи у нее почти ровные стали. Мы все радовались, и тут аккурат подвернулся купец, про которого я начал рассказывать. Приплыл, крысеныш, покрутился, приценился к тому-сему. Уже и пеньку продал, и пивом сделку обмывал, с покупателем в таверне сидя. Чуть не хозяином островов себя числить стал. Вроде у них большая жизнь, а здесь – глухое захолустье, дикий край. На Миру издали посмотрев, с улыбочкой так, нагленько, сказал: «Какая у вас в сельце снавь убогая и страшненькая, а уж подрастет…» Хотел еще что-то мерзкое добавить, да не успел. Его били все, кто услышал! А прочие, едва узнав причину, помогали, вместо того, чтобы разнимать. Денежки в пазуху запихнули, да к Таиру подходить запретили впредь, если не хочет висеть на том, что из пеньки вьют. Малышка так много для людей делает, что ее научились видеть такой, какова она внутри, в душе. И страшно обижаются на чужаков за их злую слепоту, способную оценивать лишь внешность.