Большая маленькая ложь - Мориарти Лиана. Страница 84

Теа. Рената переезжает в Лондон. Браку конец. Сама бы я приложила больше усилий, но это я. Ничего не могу с собой поделать, у меня дети на первом месте.

Харпер. Естественно, на следующий год мы поедем к Ренате в Лондон! Когда она устроится, разумеется. Она говорит, на это уйдет какое-то время. Да, я дам Грэму второй шанс. Какая-то дрянная девчонка не разрушит мой брак. Не сомневайтесь. Он заплатит. И не только сломанными ребрами. Мы все сегодня идем смотреть «Король Лев».

Стью. Величайшая загадка вот в чем: почему эта французская пташка не попыталась подъехать ко мне?

Джонатан. Ко мне-то она точно пыталась подъехать, но это не для протокола.

Мисс Барнс. Не имею понятия, что случилось с ходатайством. После вечера викторин никто о нем не заговаривал. Мы все с нетерпением ждем нового семестра и хорошего старта. Я подумала, можно будет проводить специальные уроки по конфликтным ситуациям. Это представляется разумным.

Джеки. К счастью, теперь детей оставят в покое, и они смогут учиться читать и писать.

Миссис Липман. Пожалуй, мы все научились быть немного добрее друг к другу. И всё документировать. Всё.

Кэрол. Так, очевидно, книжный клуб Мадлен не имел никакого отношения к эротической литературе! Все это было шуткой! Они оказались такими ханжами! Смешно сказать, но вчера одна моя приятельница, с которой мы ходим в церковь, упомянула, что состоит в христианском клубе эротической литературы. Я уже прочитала три главы из нашей первой книги и не буду врать: это очень смешно и довольно-таки, как это сказать? Пикантно!

Сержант уголовной полиции Эдриан Куинлан. Честно говоря, я подумал на жену. Интуиция подсказывала мне, что это жена. Я бы побился об заклад. Значит, нельзя всегда доверять интуиции. Вот такие дела. Теперь у вас есть все, что необходимо, верно? Надо немного отвлечься. Я вот подумал – не знаю, уместно ли это, – но не желаете ли составить мне компанию и вы…

Глава 84

Год спустя после вечера викторин

Селеста сидела за длинным столом с белой скатертью и ждала, когда ее вызовут. Сердце ее глухо стучало. Во рту пересохло. Дрожащей рукой она взяла стакан воды и сразу же поставила на место, поскольку не знала, сможет ли, не расплескав, донести его до рта.

В последнее время она уже несколько раз выступала в суде, но сейчас был другой случай. Она не хотела расплакаться, хотя Сьюзи говорила ей, что это хорошо, и понятно, и вполне допустимо.

– Вы будете говорить об очень личных, мучительных переживаниях, – сказала Сьюзи. – Это трудная задача.

Селеста бросила взгляд на небольшую аудиторию из мужчин и женщин в костюмах и галстуках. У них были невозмутимые профессиональные лица, у некоторых был скучающий вид.

«Я всегда выбираю кого-нибудь из аудитории, – сказал ей как-то Перри, когда они говорили о публичных выступлениях. – Дружелюбное лицо где-то в толпе, и, поднявшись на сцену, я говорю с ним или с ней так, как будто нас только двое».

Она припомнила, как удивилась, узнав, что Перри нужны какие-то приемы. Выступая на публике, он всегда казался таким безупречно уверенным и спокойным, как харизматичная голливудская звезда на ток-шоу. Таков был Перри. Оглядываясь назад, она подумала, что он, по сути дела, жил в состоянии постоянного умеренного страха – страха быть униженным, страха потерять ее, страха быть нелюбимым.

На миг ей захотелось, чтобы он был здесь и слышал, как она выступает. Она никак не могла отделаться от мысли, что, вопреки предмету обсуждения, он гордился бы ею. Настоящий Перри гордился бы ею.

Было ли это иллюзией? Вероятно, да. В последнее время она пребывала в мире иллюзий, или, быть может, это всегда было ее особенностью.

Самым трудным за последний год было то, что она пыталась предугадать каждую свою мысль и каждую эмоцию, а потом начинала сомневаться в них. Всякий раз, оплакивая Перри, она думала, что предает Джейн. Глупо и неправильно горевать о человеке, который сделал то, что сделал он. Неправильно сокрушаться о слезах сыновей, когда есть другой мальчуган, который даже не знает, что Перри – его отец. Правильные эмоции – это ненависть, гнев и сожаление. Вот что она должна чувствовать, и она радовалась, испытывая эти эмоции, что бывало не так уж редко. Но потом вдруг ловила себя на том, что скучает по нему, что с нетерпением ждет его возвращения домой из командировки, и ей приходилось напоминать себе, что Перри обманывал ее, и, вероятно, не один раз.

Во снах она кричала на него: «Как ты смеешь! Как ты смеешь!» И наносила ему удар за ударом. Она просыпалась с лицом, мокрым от слез.

– Я все еще люблю его, – говорила она Сьюзи, словно признаваясь в чем-то отталкивающем.

– Вам никто не запрещает любить его.

– Я схожу с ума, – заявляла она.

– Вы справитесь с этим, – уговаривала Сьюзи, терпеливо выслушивая подробные истории Селесты о каждом проступке, за который Перри наказывал ее.

«Я знаю, что в тот день должна была заставить мальчишек убрать лего, но я устала. Не следовало говорить то, что я сказала, не следовало делать то, что я сделала». Ей зачем-то понадобилось бесконечно возвращаться к самым банальным событиям последних пяти лет, чтобы попытаться разобраться в них.

– Это было несправедливо, да? – часто спрашивала она у Сьюзи, словно та была судьей, а Перри сидел с ними и слушал этого независимого арбитра.

– А вы думаете, это было справедливо? – скажет, бывало, Сьюзи, совсем как хороший терапевт. – Вы считаете, что заслужили это?

Селеста смотрела, как мужчина, сидевший справа от нее, поднял свой стакан воды. Его рука дрожала даже сильнее, чем у нее, но он упорно донес стакан до рта, невзирая на то что позвякивали кубики льда и вода пролилась ему на руку.

Это был высокий, приятной наружности мужчина с худощавым лицом, лет тридцати пяти, с неуместным галстуком под красным джемпером. Должно быть, еще один консультант, как и Сьюзи, но он патологически боится публичных выступлений. Чтобы подбодрить его, Селесте захотелось положить руку ему на плечо, но незачем было смущать его, ведь он, в конце концов, профессионал.

Она опустила глаза вниз и увидела, что у него немного задрались черные брюки. На нем были светло-коричневые носки и начищенные черные туфли. Такого рода портновский дефект вызвал бы у Мадлен истерику. Селеста позволила Мадлен выбрать себе на сегодня новую белую шелковую блузку, узкую юбку и черные строгие туфли. «Никаких пальцев, – сказала Мадлен, когда Селеста собралась надеть босоножки. – Для такого события пальцы неуместны».

Селеста молчаливо согласилась. За прошедший год она разрешала Мадлен делать для себя множество вещей. «Я должна была догадаться, – повторяла Мадлен. – Должна была догадаться, как много тебе приходилось выносить». И пусть Селеста без конца уверяла подругу, что вряд ли та могла бы об этом узнать, что Селеста ни за что не допустила бы, чтобы она узнала, Мадлен продолжала бороться с неподдельным чувством вины. Все, что Селеста могла сделать, – это позволить ей быть рядом с собой.

Селеста стала высматривать в аудитории дружелюбное лицо и остановилась на женщине лет пятидесяти с ярким птичьим лицом, которая одобрительно кивала, слушая вводные слова Сьюзи.

Она немного напомнила Селесте учительницу первого класса из новой школы мальчиков, расположенной рядом с ее квартирой. Перед началом занятий Селеста договорилась с ней о встрече. «Они боготворили отца, и после его смерти у них появились проблемы в поведении», – сказала ей Селеста на первой встрече.

«Естественно, проблемы будут, – согласилась миссис Хупер. Казалось, ничто не может ее удивить. – Давайте будем встречаться раз в неделю, чтобы контролировать ситуацию».

Селеста едва удержалась от того, чтобы не броситься к ней на шею и не зарыдать в ее симпатичную цветастую блузку.

За прошедший год хлопот с близнецами прибавилось. Они настолько привыкли к тому, что Перри часто и надолго уезжал, что потребовалось много времени, пока они поняли, что он никогда не вернется домой. Когда что-то не ладилось, они реагировали как отец – сердито, грубо. Каждый день они жестоко дрались и каждую ночь засыпали в одной постели, положив головы на одну подушку.