Черно-белый танец - Литвиновы Анна и Сергей. Страница 65

...Когда после самолета, двух автобусов, метро, Арсений поднимался по лестнице своей «хрущовки» в Марьино, где он снял квартиру, с подоконника навстречу ему спрыгнула хрупкая фигурка.

– Настя? Ты? – Арсений остолбенел.

– Не видишь, что ли, – проворчала она.

Даже в полутемном подъезде он заметил, что Настя грустна и растеряна.

– Пойдем.

Он распахнул перед ней дверь своего временного обиталища, однокомнатной малогабаритки.

Настя впервые очутилась у него дома. С порога было видно, что это жилище холостяка: неуютное, прокуренное. Пол истерт, истоптан. Рядом с телефоном оторван лист обоев. На голой стене чернильным карандашом записаны номера телефонов. В доме даже не пахнет женщиной.

– Проходи, садись. – пригласил Арсений. – Разуваться, естественно, не нужно.

Единственная комната даже не отделялась от коридора дверьми. Настя скинула шубу, уселась на продавленный диван.

– Ты голодна? – Арсений казался невозмутимым.

– А если даже и голодна? – съязвила она. – Неужели у тебя есть какая-то еда?

Казалось, она вымещает на нем свою злость на кого-то.

– Чего-нибудь найдем. – пожал он плечами. Арсений был ровен, спокоен, и не демонстрировал ни радости от ее появления, ни удивления.

Арсений видел Настю третий раз после возвращения из лагеря. Впервые они встретились, когда он сошел с поезда на Ярославском вокзале. Во второй раз она пригласила его на дачу. Муж, Эжен, был тогда в очередной командировке; у мамани, Ирины Егоровны, нашлась срочная работа в министерстве. На огромной, запущенной даче, стоявшей посреди громадного участка, заросшего соснами, они в тот день впервые оказались втроем: Настя, Арсений и их сын Николенька. Однако сын Арсения не признавал. Куксился, капризничал, бесился. Настя казалась высокомерной, холодной и раздраженной. Арсений пробыл на даче пару часов, забрал свои старые вещи и уехал на электричке.

И вот теперь Настя сама пришла к нему. Она знала, что он уехал в родной город, но как вычислила, что он вернется именно сегодня?

Арсений быстренько сварганил из чего бог послал королевский (на его взгляд) ужин: вареная картошка и кильки в томате. Нашел даже полбутылки холодной водки.

Настя залпом выпила водку. Тарелку с едой отодвинула. Арсений пожал плечами, начал есть. Настя вдруг вскрикнула:

– Прекрати!

Он едва не поперхнулся.

– В чем дело?!

– Прекрати! Ведешь себя так, будто ничего не случилось!

Арсений покорно отодвинул тарелку:

– Хорошо, прекратил. Только разве что-то случилось?

Хотя видел, конечно: случилось. Настя никогда еще не выглядела так жалко. А на ее лице Арсений заметил свежий кровоподтек. Повинуясь приступу любви и жалости, он протянул руку через стол, погладил ее по щеке. Она на секунду прислонилась к его руке, а потом вдруг зло оттолкнула ее.

– Так что все-таки стряслось, Настя? – участливо спросил он.

Она вдруг уткнулась лицом в ладони. Однако плакать не плакала. Оторвала руки от лица, сказала глухим, ненавидящим голосом:

– У него есть любовница. Я давно это знала.

– У Эжена?

Настя смерила Арсения презрительным взглядом:

– У кого ж еще!

– Тебя это трогает?

– Да! Меня это трогает! – с вызовом выкрикнула Настя. – Потому что он – мой муж! Он!!! А не ты!

– Сейчас у всех есть любовницы. – со спокойненькой усмешкой произнес Арсений.

– Да уж. По твоему поведению я это поняла.

Арсений оставил ее выпад без ответа. Он понимал: Насте надо выплеснуть эмоции.

И ее рассказ не заставил себя ждать:

– Мы с ним были дома. На Бронной. Мама с Николенькой – на даче. И, знаешь, кто-то повадился звонить по телефону. Звонит – я беру трубку: алло, алло – не отвечают. И это не сбой на линии. Слышно, как кто-то дышит, а однажды даже хмыкнул презрительно. И вроде бы женский голос. И так раза три подряд. Я говорю Эжену: снимай сам трубку, пожалуйста. И в следующий раз звонок – он ответил. И с ним – заговорили. Я слов не слышала, но по всему: по тону его, по усмешкам – поняла: звонит женщина. Поговорили они, и Эжен сразу засобирался: белую рубашечку надел, галстучек. А сам веселый, насвистывает...

«Кажется, Настя перевела меня в разряд своих „подружек“, – подумал Арсений. – Подружек, которых у нее нет. И не было. Ну, кроме Милки... Она решила, что теперь со мной можно обсуждать свои семейные дела и жаловаться на проходимца-мужа. Ну, что ж: если это шаг для того, чтобы снова покорить ее, я согласен. Согласен слушать».

– ...Я спрашиваю Эжена: ты куда? Он говорит: по работе. «Что за работа в воскресенье?» А он только хмыкнул и ушел. А я... Я решила за ним проследить... Тем более, что машина в сервисе, он на метро собрался ехать... Ну, я оделась – и быстро за ним... Нагнала. Он в метро спустился – на «Пушкинскую», я за ним. Он едет – я в соседнем вагоне. Он ничего вроде бы не замечает, газетку читает... Ну, доехали мы так с ним до «Юго-Западной»...

– Слушай, – прервал ее Арсений, – а ты с Фетисовым играть в хоккей не пробовала? Или там петь дуэтом с Пугачевой?

– Ты к чему это? – уставилась она на него подозрительным взглядом.

– Да ни к чему. Проехали. Продолжай, пожалуйста.

Настя секунду помолчала, словно колебалась: обидеться на Арсения или продолжать. Решила все-таки сделать вид, что не поняла его выпада и продолжила:

– В общем, довела я его до самого дома. Здоровенная такая девятиэтажка, длинная, серая. Он совсем уже собрался было в подъезд зайти – а потом вдруг разворачивается и быстро ко мне идет. Я не то что убежать, даже подумать ни о чем не успела. Так и замерла на месте. Он подходит вплотную. Рот оскален: ах ты, – говорит, и добавляет по-матерному, – следить за мной вздумала? Домашней полицией себя вообразила? Я тебе покажу полицию! И бьет! Прямо в лицо! Кулаком!...

Губы у Насти задрожали, на глаза навернулись слезы. Однако она справилась с собой и закончила:

– Я упала, а он, ни слова не говоря, спокойненько развернулся и пошел своей дорогой!... Даже подняться мне не помог!

– Бьет – значит любит, – ровным тоном резюмировал Арсений. Против воли он почувствовал злорадство. «Вот ты и получила, Настя, что хотела. Любящий муж, здоровая советская семья, и дом полная чаша».