Черно-белый танец - Литвиновы Анна и Сергей. Страница 74

Едва они сели за столик, Настя начала:

– Короче, слушай. Краткий конспект нашей беседы...

Сеня перебил:

– Не гони, Настя! В хороших домах о делах до ужина не говорят. Давай сначала перекусим.

Он подозвал официанта. Заказал самое дорогое мороженое и бутылку какого-то иностранного красного вина. Сразу потянулся наливать.

– Нет. – остановила его Настя. – Это ты не гони. Давай сначала все обсудим, а пить... пить я вообще не буду.

Сеня отставил бутылку. Ухмыльнулся – почти такой же беззаботной ухмылкой, как на счастливых каникулах после первого курса.

– Ну, тогда докладывай, прекрасная юнга!

Настя взглянула в его юные, озорные глаза – даже тюремные морщинки вокруг них сегодня исчезли! – и поняла, что заготовленный доклад из памяти исчез. Растворился, стерся. Вот Сенька – это важно, а какой-то Сивоглотов...

Она буркнула:

– В общем, ничего интересного. Ни с кем этот вохра ни ел, ни с кем не пил. В будку свою – никого не пускал. Посторонних не видел.

– Не врет? – уточнил Сеня.

– Кажется, нет. – пожала плечами Настя. – Он прямо кипит весь: как, говорит, не повезло мне: такое дело пропустил!

– Как-то, значит, пропустил. – вздохнул Сеня. Помолчал, подумал. И снова улыбнулся: – Ну и черт с ним, с этим Сивоглотовым. У нас в заначке еще кое-что имеется!

– Что же?

Сеня скривился:

– Слушай, ну давай все-таки – как в хороших домах, а? Сначала поедим, а потом – и о деле. А то мороженое тает. Жалко.

– Много ты знаешь о хороших домах! – пробурчала Настя. Но за мороженое все-таки взялась.

Сеня небрежно перешвырнул через стол конверт.

– Это что? – удивилась Настя.

– Мой тебе долг. – горделиво ответил Арсений. – Возвращаю. С благодарностью. Спасибо.

Настя заглянула внутрь: в конверте лежали три благородные кремовые бумаги с Кремлем – сотенные купюры.

Она не знала, что Сеня специально ходил в бухгалтерию: просил обменять деньги на самые крупные банкноты.

Она удивилась:

– О, так быстро! Где достал?

– Меня взяли обратно в «Советскую промышленность», – пожал плечами Сенька. – Ну, правда, не совсем взяли, не в штат, – поправился он, разливая по бокалам вино. – Прописки у меня московской нет. Да и, – он понизил голос и скорчил гримасу, – судимость... Но сказали: будут печатать без всяких ограничений. Правда, под псевдонимом... Вот и печатают... Ну, давай, за встречу. – он потянулся к ней бокалом. – Чертовски рад тебя видеть.

– Я за рулем, – слабо запротестовала Настя.

– Брось! Оставишь тачку здесь. Тебе отсюда до дома пешком два шага. Я тебя провожу. Да что там провожу! На руках донесу.

– И о чем ты пишешь? – спросила она, поднимая бокал. В самом деле, почему бы не оставить машину во дворике у факультета? Там спокойно, на ночь калитку, ведущую с проспекта Маркса во двор, запирают...

– Пишу я... – проговорил Сеня и жадно выпил. – Обо всем на свете пишу. По пять заметок в неделю сдаю. Третьего дня у Бориса Николаевича интервью взял.

– У Ельцина? И напечатают?

– Пей, пей, до дна!... Уже напечатали! Я умно к нему подошел: о политике – ни слова, все интервью – только о программе «Каждой семье отдельную квартиру к двухтысячному году». Он же все-таки, Ельцин наш, в Госстрое работает. Ну, он мне и наговорил. И о том, что программа эта не выполняется, и не выполнится никогда. Во всяком случае, пока коммунисты у власти... Ну, про коммунистов в газете пришлось смягчить... Вот, Борис Николаич мне свою визитку оставил. С прямым телефоном, между прочим. Очень я ему понравился.

Арсений достал из кожаного портмоне визитку, показал издалека Насте. Она обратила внимание, что в кошельке у Сеньки – приличная стопочка денег, да все в основном сиреневые (двадцатипятирублевые) купюры.

– А как у тебя дела? – небрежно поинтересовался он.

Настя не могла не признать, что таким – веселым, наглым, борзым – Сеня нравится ей куда больше. Он был точь-в-точь как тот нахальный матрос, что умыкнул ее шесть лет назад из собственного дома. А может, даже лучше – потому что стал взрослее и мудрее.

– Только не говори мне, – она не ответила на его вопрос, – что тебе в «Советской промышленности» платят огромные гонорары.

– Платят. И не только там. – покивал Арсений, снова разливая вино. Настя и не заметила, как выпила свой бокал. – Знаешь, меня тут один парень нашел – я его еще по той, прошлой жизни знаю. В «Смене» он работает. Андрюхой зовут. Красавчик, между прочим, редкостный. И умница. Так он мне из своего кармана башляет за некоторые матерьяльчики, что я в газету делаю. За интервью со всякими знаменитостями, звездами эстрадными. Только, т-с-с, это строго между нами. За беседу с Игорем Николаевым три сотни вот заплатил. За интервью с Корнелюком – двести. С Кузьминым – тоже двести...

– Ты берешь деньги за публикации??

– А что тут такого? Тебе что, Кузьмин не нравится?

Его, похоже, слегка забрало вино. Как, впрочем, и Настю.

– «Две звезды, две светлых повести...» – напел Сенька. – По-моему, это про нас с тобой.

– А как же этика журналистская? – вяло запротестовала она.

– А я, в отличие от некоторых, факультетов журналистики не заканчиваю. Кстати, меня там у вас даже восстановить отказались. Ясен Николаич головой покивал и говорит: «Очень жаль, Арсений, но я не имею права. Давайте подождем еще пару лет. Возможно, ситуация изменится...» Так что я для факультета – социально чуждый элемент. И мы о журналистической этике – или как ее там? – без понятиев.

Выпитое вино ударило ей в голову. Арсений тоже, кажется, захмелел – потому что вдруг начал разливаться соловьем:

– Ты что, Настька, не видишь?... Сейчас самое переломное время. Кремль качается, по швам трещит. Митинги. Всюду орут: «Долой шестую Статью!» (Имеется в виду шестая статья Конституции СССР, провозглашавшая в государстве ведущую роль Коммунистической партии.) А подразумевают: «Долой КПСС! Долой Горбачева! Долой привилегии!» Скоро и провинция ударит! Шахтеры, металлурги!... Так что кончается время всяких там аппаратчиков. – Арсений презрительно оттопырил губу. – Таких, как твой муж – службистов, «гэбешников», мидовцев!... Конец придет всей этой шатии, что в распределителях отоваривается, по загранкам ездит, в спецполиклиниках лечится, в спецбуфетах жрет! Они – герои вчерашних дней!...