Тайный воин - Флевелинг Линн. Страница 30

— Но как связана с ней эта вещь? — окончательно запутавшись, спросил Аркониэль.

— Не знаю. И не думаю, чтобы Айя знала, хотя именно это ей показал оракул в Афре. Зло, что тебе придется хранить, связано с судьбой будущей королевы. И ты не имеешь права на ошибку.

Ранаи глотнула еще воды. Голос ее все больше слабел, лицо заливала бледность.

— Есть еще кое-что, известное только мне. Когда Хирадин был хранителем, его снова и снова посещало некое видение. Перед смертью он открылся Агазару, а тот, не понимая, что это означает, пересказал все мне, прежде чем я поняла достаточно, чтобы его остановить. Возможно, такова была воля Иллиора, потому что в противном случае это знание было бы утрачено. Дай мне руку. То, что я скажу тебе, навсегда останется в твоей памяти. Мои слова должны быть переданы всем твоим преемникам, потому что твой род — последний. А я сейчас передаю все тебе и вместе с этими словами отдаю мой дар.

Ранаи крепко сжала руку Аркониэля, и в комнате вдруг потемнело. Голос волшебницы доносился до него из тьмы, и он стал сильным и отчетливым, как голос молодой женщины:

— Слушай же рассказ о видении Хирадина. «И вот явился прекрасный, Пожиратель Смерти, чтобы обнажить кости мира. Сначала явился он в облике Мужчины, увенчанный пугающим шлемом тьмы, и никто не мог устоять перед ним, кроме Четверых».

Голос Ранаи изменился, теперь он звучал как мужской. Тьма раскололась, и Аркониэль очутился на лесной поляне, лицом к лицу с человеком в поношенной одежде. Незнакомец держал в руках проклятую чашу и протягивал ее Аркониэлю. «Первым должен быть хранитель, сосуд света во тьме, — сказал незнакомец. — Потом — Копье и Авангард, которые должны пасть, но не падут, если Проводник, Невидимый, выйдет вперед. И последним снова должен быть хранитель, чья доля будет куда горше, горька как желчь, когда они встретятся под Опорой Неба».

Голос умолк, видение исчезло, и Аркониэль, растерянно моргая, огляделся. Он был в знакомой комнате. Но услышанные слова врезались в его память, как и обещала Ранаи. Аркониэль только и думал о них и о голосе чародея, что звучал, казалось, прямо в его голове. Но что все это означало?

Глаза Ранаи были закрыты, лицо расслаблено. Лишь через мгновение Аркониэль осознал, что волшебница мертва. Если ей и был ведом смысл видения, она унесла это знание с собой, к вратам Билайри.

Аркониэль прошептал поминальную молитву, потом встал, чтобы отыскать Айю. Но когда он поднялся, одежда его рассыпалась в пепел. Даже башмаки обратились в золу, сожженные мощью старой волшебницы, и Аркониэль остался абсолютно нагим.

Завернувшись в одеяло, он подошел к двери и впустил Айю. Она с одного взгляда поняла, что произошла обхватив лицо Аркониэля ладонями, она заглянула ему в глаза, потом кивнула.

— Она передала тебе свою жизненную силу.

— Она убила себя?

— Да. У нее не было преемников. Пропустив свою душу через твою в момент смерти, она пыталась влить в тебя часть своей силы.

— Дар… — пробормотал Аркониэль, садясь рядом с Ранаи. — Я думал, она имела в виду…

Он резко замолчал. Да, но он всю жизнь полностью доверялся Айе… и теперь чувствовал себя предателем, потому что должен был многое скрывать от нее.

Айя тоже села на край кровати и печально посмотрела на мертвую женщину.

— Никто лучше меня не понимает, что происходит. Делай, что должен.

— О чем ты? Я не собираюсь тебя убивать!

Айя хихикнула.

— Конечно, у Светоносного есть еще для меня работа. И вот тебе доказательство. Многие, очень многие лишь смутно догадывались, кем станет Тобин. Иллиор выбирает тех, кто будет помогать. До сих пор я считала себя единственной избранницей, но, похоже, я лишь посланница. Я должна собрать и объединить других для защиты, пока Гончие не поймали их всех.

— Но как?

Айя сунула руку в мешочек на поясе и, достав маленький камешек, пихнула его в руку Аркониэлю. Он давно уже сбился со счета, сколько же таких подарков она раздала другим волшебникам.

— Все эти годы ты был здесь в безопасности. Теперь я пришлю сюда и остальных. Как ты себя чувствуешь?

— Да по-прежнему. — Аркониэль повертел камешек между пальцами. — Ну, может, немного испугался.

Айя встала и обняла его.

— Вот и я тоже.

Глава 14

Несколько раз Тобин возвращался в тронный зал, однако призрак так больше и не появился. Но Тобин был еще ребенком и, как все дети, с легкостью забыл о своих страхах. Призраки, боги или Айя — кто-нибудь да скажет ему, когда наступит время выйти из тени. А пока он был просто Тобином, любимым кузеном молодого наследного принца, племянником короля, которого до сих пор и в глаза не видел. Компаньоны веселились как могли, а Корин был всеобщим любимцем.

Как бы наставник Порион и Ворон ни заставляли молодежь трудится, зима была порой особых удовольствий. В темные месяцы года театры Эро представляли зрителям свои лучшие постановки; это были настоящие чудеса, в которых участвовали живые звери и механические приспособления, вспыхивали ослепительные фейерверки. Театр «Золотое дерево» превзошел все другие театры длиннейшей пьесой, в которой играли исключительно настоящие кентавры с гор Ашека, — такое представление Тобин и Ки видели впервые.

Рынки благоухали жареными каштанами и пряным сидром, ослепляли яркими красками шерстяных тканей из северных земель, за Мисеной. Уличные торговцы предлагали сласти из меда и свежего снега, лакомства сверкали на солнце, как кусочки янтаря.

Канцлер Хилус был весьма добродушным опекуном, он всегда заботился о том, чтобы у Тобина было достаточно карманных денег — гораздо больше, чем Орун считал возможным выдавать ему. Все еще не привыкший иметь золото и тем более тратить его, Тобин, пожалуй, так и оставлял бы монеты пылиться в своей комнате, если бы Корни не заставлял его посещать собственных любимых портных, оружейников и прочих торговцев и мастеров. Ободренный вниманием принца, Тобин избавился наконец от черных поблекших бархатных занавесей в своей спальне, заменив их на новые, выбранные по собственному вкусу: голубые и белью с серебром.

Он также стал посещать мастерские на улице Ювелиров и опять начал заниматься скульптурой и украшениями. Однажды он даже решился показать брошь, которой особенно гордился, ауренфэйскому ювелиру, чьей работой всегда восхищался. Изящное бронзовое украшение изображало голые переплетенные ветви. Впрочем, несколько листочков на них все же осталось, и еще Тобин рассыпал на броши крошечные белые кристаллы. Когда он делал украшение, он думал о звездном небе над поляной Лхел и о том, как зимними ночами между ветвями ее дуба сверкают звезды.

Мастер Тирал был худым седовласым человеком со светлыми серыми глазами и носил ярко-голубое сенгаи. Тобина просто очаровал этот необычный народ, и он уже научился различать с полдюжины кланов по головным платкам и по способам оборачивать длинные полосы шерсти и шелка вокруг головы. Тирал и его помощники наматывали свои сенгаи на манер тюрбанов, низко надвигая их на лоб и оставляя длинные концы свисать на левое плечо.

Тирал, как всегда, радушно поздоровался с Тобином и предложил положить принесенную вещицу на квадрат черного бархата. Тобин развернул бронзовую брошь и осторожно положил на бархат.

— Это ты сделал? — спросил Тирал; он говорил с мягким, щебечущим акцентом. — И это, да? — спросил он, показывая на золотую лошадку на шее Тобина. — Можно посмотреть?

Тобин протянул ему лошадку и нервно ерзал на месте, пока мастер внимательно рассматривал обе вещицы. Оглянувшись на прекрасные ожерелья и кольца, выставленные в витринах ювелирной лавки, Тобин уже начал сожалеть о своей дерзости. Он привык к тому, что друзья восторгаются его работой, но они ведь не художники. А вот что скажет о его неуклюжих попытках искусный мастер?

— Расскажи-ка мне об этой броши. Как ты добился таких четких линий? — спросил Тирал, глядя на Тобина с выражением, которое он не смог сразу понять.