Комплекс Росомахи - Зосимкина Марина. Страница 47

заправляю полученной микстурой клизму и накачиваю Алекса, пока он еще не

очухался. Достаю с полки и ставлю на стол рядом с початой бутылкой рюмку, а

упаковку от пилюль аккуратно помещаю в мусорное ведро. Что еще? Вроде все,

ничего не забыл. Впоследствии я, правда, несколько волновался, что на некоторые

нюансы могут обратить внимание, но все обошлось. Я, видите ли, после удачной

операции, решил немножко похозяйничать у них в квартире, вдруг, думаю, найду

свою вещь, но его коровища мои карты спутала. Вижу – тащится через двор,

сумками увесилась. Я ее из окна кухни засек. А у меня в руках в это время коробка

с какой-то рыболовной шнягой была – блесна, крючки, катушки. Должен же я был

все места проверить, вдруг придурок Алекс разобрал раритет на мелкие детали и

попрятал их по разным местам? Подошел с коробкой поближе к окну, там светлее,

ну и увидел толстуху. Вот я от неожиданности и просыпал всю эту хрень на пол. Но

собирать уже не стал, некогда. Все так и оставил. Схватил клизму, а она здоровая

дура, пол-литра, куда ее с собой брать? Я же на машине приехал, вышел из нее в

рубашке с коротким рукавом, пиджак в салоне оставил, брюки тесные, в карман не

сунешь. В первый момент попытался ее в карман запихнуть, но неудачно все

смотрелось, то здесь торчит, то там топорщится, а я еще и разнервничался из-за

спешки. И вот ведь проклятье, в руках тоже этот баскетбольный мяч не понесешь,

вдруг кто встретится на лестнице случайно, внимание обратит и запомнит. Пакет

какой-нибудь искать, чтобы туда ее сунуть и вынести, времени не было. Пришлось

в квартире оставить. А что? Хороший выход. Оставил я этот медицинский снаряд

на той же полке, откуда и взял. И ничего! Никто ничего не заметил! А может, мадам

и вливание себе через зад уже сделала от запора, тогда вообще все шито-крыто.

Гениально, вы согласны? Хотя надо бы наведаться как-нибудь, прибрать за собой.

Не всегда же вдовица дома пребывает.

Тут он вдруг спохватился.

– Ой-ой-ой, сколько времени-то уже! Мне домой пора. Извините, Алина

Леонидовна, вынужден вас оставить. Даже не знаю, что вам посоветовать в вашей

ситуации. Конечно, вам придется немножко несладко. Завтра уже прибудет техника

и начнет крушить стены, но поверьте, ничем помочь вам, увы, не могу. Но за

беседу спасибо. Да, большое спасибо. А дел-то у меня сколько накопилось на

завтра! Понедельник тяжелый день. Правда, для вас, дорогая Алина Леонидовна,

он будет потяжелее, и это меня как-то примиряет с действительностью.

– Завтра воскресенье – безучастно поправила его Алина.

– Что? – переполошился вдруг Додик. – Что ты сказала? Воскресенье? Не

понедельник разве?

Почему это его так взволновало?

Он забормотал озабоченно, что двое суток – все-таки не одна ночь,

ненадежно, мало ли… Вдруг все же кто забредет ненароком… Никаких гарантий,

никаких гарантий…

Алина не стала прислушиваться. Она присела прямо на холодный и грязный

бетон, прислонилась к холодной и грязной стене и приготовилась плакать. Не сию

минуту. Позже. Когда этот урод уйдет совсем. Сначала она вволю наплачется, а

потом подумает. Выход найдется. Ну не может никак она поверить, что это конец.

Не верится и все тут. Но поплакать все-таки нужно.

Она просто бодрилась. Верилось ей или не верилось, но ужас в груди

разбухал, мешая дышать, и Алина всерьез боялась, что трезвый ум потеряет

контроль над бедным испуганным сердцем, и она начнет метаться в злой темноте

и биться головой в глухие бетонные стены, не для того, чтобы покончить с

кошмаром поскорее, раскроив себе череп, нет, просто в приступе вопящего

отчаяния и страха.

Додик не уходил, почему-то медлил. Потом вдруг, что-то решив, принялся

выламывать, расширяя неровные края отверстия, на месте которого когда-то был

врезан замок и через которое они до сих так плодотворно общались. Он пыхтел,

что-то шипел себе под нос, пару раз ругнулся. Видимо, у него не все получалось.

Потом пробормотал: «Должна пролезть» и вновь обратился к Алине:

– Вы знаете, что я для вас придумал, Алина Леонидовна? Мне искренне вас

жаль, поверьте. Я представил себе, как вы двое суток будете находиться в этом

помещении, без света, без удобств. И будете ждать и прислушиваться к звукам.

Это же ад, настоящий и истинный ад! Я не хочу, чтобы ваши последние часы были

так трудны, я принесу вам свою микстурку. Очень советую. Я вам вот сюда

бутылочку просуну, а вы выпьете. Зачем вам, право, ждать такой жуткой кончины?

Это же действительно страшно и больно очень будет. Но особенно страшно, в

моем представлении. А микстурку мою выпьете, и уснете. Ничего не попишешь,

деточка, так надо. Ничего не попишешь. Я скоро.

И Алина услышала его удаляющиеся шаги. Потом стало тихо.

Женя Анисимов уже минут десять маялся возле ступенек магазина

«Продукты 24 часа», не зная, чего ему хочется больше: войти внутрь поглазеть на

витрину аптечного киоска и заодно пошарить глазами под упаковочными столами,

вдруг кто уронил мелочишко мимо сумки, или же остаться снаружи, подышать

воздухом, подождать, может, кто из ребят подвалит, а там видно будет.

Женя жил в этом доме с самого рождения. В двухкомнатной квартире. И в

настоящее время он в ней жил один. Молодой военный пенсионер, а также

несостоявшийся финансовый директор.

Возможно, именно поэтому раскрутить его на обмен-продажу с

последующим выездом в соседний подвал или на фиктивный брак с той же целью

пока еще не удалось никому. Хотя попытки были и будут, он реалист.

Раньше было не так, раньше он жил с семьей. Нормальная семья, не

пьющая. Мама, деда Коля и бабушка Таня.

Деда Коля работал инженером на машиностроительном заводе и много чего

мог делать дома руками. Да он все делал дома, всю мужскую работу. Такого даже

не водилось, что надо было вызывать водопроводчика или телевизионного

мастера.

Бабушка сначала была заведующей небольшим меховым ателье, где до

перестройки тачали шубы и дохи из искусственного меха под леопарда, а потом,

когда у ателье появилась молодая хозяйка, приняла ее предложение и осталась у

нее начальником производства.

Мама училась. В Тимирязевской академии, что ли. Она хотела стать

ветврачом, но потом как-то не сложилось у нее с обучением, и она отправилась

сначала в недвижимость, потом в страхование, а в последнее время была

рекламным агентом в каком-то строительном журнале.

Мама у Жени была очень красивая. У нее были такие большие, влажные

карие глаза и всегда смеющийся рот.

А как-то дома разразился скандал. Мама плакала в ванной, а дед бегал по

прихожей мимо двери ванной и орал на нее, что она шалава, идиотка, что жизнь

ее не учит, и другие грубые слова на нее орал. Бабушка сидела на кухне и капала

себе валокордин, а потом решила вмешаться, чтобы маму защитить, но дед на нее

замахнулся в сердцах, бабушка отпрыгнула в сторону и тоже заплакала.

Потом мама умерла. Женьке тогда было восемь. Ее увезла неотложка, и

мама больше не вернулась. Медики ругали бабушку, что так долго не вызывала

скорую, а бабушка только плакала. Мамино лицо больше не улыбалось, оно было

серым с зеленоватым оттенком.

Злая врачиха сказала на выходе: «Слишком долго лило».

Женька потом подслушал, как бабушка в своей комнате плакала и говорила

деду: «Это Бог нас наказал, Коля». Дед молчал и как-то странно прихрюкивал,

Женя потом понял, что это он так плакал. Маленький Женя решил, что дедушка

никогда не плакал, вот и не получается у него по-настоящему. То ли дело он, Женя!

Он так может зарыдать, что все сразу начнут бегать вокруг и задавать вопрос: «А