Начало всех Начал - Никитин Юрий Александрович. Страница 20

— Так ограничь его, Господь! Если не хочешь вообще стереть с лица земли… почему-то.

— Увы, — ответил Творец сожалеюще, — тогда не достичь того, чего Я хочу.

— А чего Ты хочешь, Господь?

— Многое хочу, — ответил Творец сумрачно. — Многое. Очень даже многое.

— Ты не можешь сказать?

— Могу, — ответил Творец, — но понять ты это не сможешь. У Меня есть План, но осуществить его может только человек.

— Этот комок глины?

— Он недолго останется комком глины.

Люцифер оглянулся на дерево.

— А какая роль отведена этим яблокам?

Творец ответил с неудовольствием:

— На самом деле яблоки как яблоки. Да и не яблоки это вовсе, а так… плоды. Но нужен, как Я уже сказал, запрет. Это первый запрет! И пока единственный. Я смутно прозреваю, что человека развивать можно только через систему запретов. Чем их больше, тем человек сможет подниматься выше, совершенствоваться и становиться сильнее.

— Куда подниматься?

Творец покачал головой.

— Ты тоже увидишь. Потом. Сейчас у человека первый и единственный пока запрет: не есть плоды с этого дерева. Этим он отличается от животных. У них запретов нет. А у него есть.

Люцифер сложил крылья в задумчивости.

— Так что же здесь хорошего? Им больше можно, чем человеку?

— Да, — согласился Творец. — Животные делают все, что хотят. Они, увидев такие плоды, не могут удержаться, чтобы не съесть. Животная часть Адама тоже будет понуждать съесть эти плоды! Но он должен уметь делать и то, что животные не умеют.

— Что?

— Воздерживаться, — ответил Творец терпеливо.

— Воздерживаться?

— Это очень важно, — сказал Творец задумчиво.

Люцифер поинтересовался:

— А почему не выдать все запреты сразу?

Творец улыбнулся, и весь сад вспыхнул дивным огнем.

— Под всеми запретами даже я рухну. Нагрузки нужно увеличивать постепенно! Духовность вырастает в преодолении так же, как и мускулы.

Глава 10

Ева пошла собирать ягоды, а Адам, набегавшись и наигравшись с животными, рухнул под дерево с раскидистыми ветвями и уже готов был заснуть, как вдруг заметил неподалеку человека, чуть повыше ростом его самого, а еще сразу было заметно, что травинки под ним не сгибаются.

— Все верно, — сказал человек одобрительно, — я ангел.

— А почему так похож?

— Хочу понять человека, — сказал ангел. — Ведь недаром же тебя создал Господь?

— Тебя зовут Рафаил? — спросил Адам. — Мы с тобой уже разговаривали.

— Как узнал? — спросил Рафаил в удивлении. — Я же сейчас совсем другой!

— Разговариваешь иначе, — объяснил Адам. — Хорошо разговариваешь. Гавриил, например, никогда со мной не говорит, хотя я вижу, как он за мной наблюдает. А Кассиль вообще не отвечает даже на вопросы, хотя я не раз обращался к нему.

Рафаил ответил весело:

— Мы разные, Адам! Мы разные.

— Это я вижу, — ответил Адам недовольно. — А почему разные?

— Сам Господь разный, — пояснил Рафаил, голос его стал серьезнее и почтительнее. — А ты что, всегда одинаковый?

Адам подумал, помотал головой.

— Вообще-то нет.

Рафаил засмеялся.

— А с кого ты сделан?.. Вид у тебя усталый… Это тоже для нас непонятное… Мы не устаем. А было бы интересно!

— Ничего интересного, — ответил Адам.

— Ладно, Адам, не хмурься, жизнь хороша, в саду так прекрасно! И ты должен быть счастлив, что это все принадлежит тебе. Весь мир, все деревья, кусты, травы, звери, птицы, рыбы и даже вон те далекие горы и стекающие с них реки… Ладно, спи! Я вижу, у тебя глаза уже слипаются.

— Да, — пробормотал Адам. — Так хочется спать…

— Интересно, — сказал Рафаил завистливо, — что это за ощущение… Наверное, очень приятное чувство?

— Не знаю, — ответил Адам, засыпая, — но спать… хорошо…

Рафаил снова вздохнул, человек лежит под деревом со счастливой улыбкой на лице, дышит спокойно и ровно, совсем не заботясь, что кто-то обнюхивает его с интересом, кто-то чирикает над головой, а любопытные муравьи деловито осмотрели добычу, оценили и даже попробовали затащить в норку.

Сон Адама был странным и тревожащим: он не ощущал тела, не видел ни себя, ни сада, с холодком ужаса и обреченностью понимал, что вообще ничего нет, а есть только Яйцо, это и есть начало начал, когда нет ни времени… ни пространства. Но вот лопнуло Яйцо… а скорлупки брызнули во все стороны… и несутся через черную бездну… через ничто. Брызги материи бесконечно долго неслись… медленно остывая… сворачиваясь, загустевая… уплотняясь, и все это время его снедала жуткая тоска одиночества.

Затем то… что образовалось из Яйца… начало стареть и усложняться. Ибо когда появляется Время… все начинает стареть и обязательно усложняться. И когда стало трудно следить за всеми своими частями, где все усложняется, усложняется, усложняется, Он осознал, что он… осознает, а следовательно, существует.

И снова эоны времени плыли мимо, он то погружался надолго во внесознание, то снова начинал осознавать себя, пока в некое мгновение просветления не представил себе яркую вспышку… которую уже видел мириады раз, но теперь представил ее… и она возникла по его воле. Возникла и остановилась, отделив часть пространства.

Он чувствовал странное состояние. Впервые он создал нечто своей волей. До этого просто существовал, сперва даже не помня себя, но чувствуя очень смутно, потом все ярче и ярче, даже сейчас он чувствует, как он распространяется через пустоту… но впервые удалось отстраниться, выделив свою мысль, и эта мысль создала по его воле то, что возникало только само собой…

Да будет твердь, велел он, и тут же в пустоте появилась глыба. Ничем не отличающаяся от мириад тех, что неслись через пространство, но эту глыбу создал он, сейчас! И может создать еще. И еще, эта глыба, если смотреть внимательно, тоже вся из пустоты, но эти крохотные кирпичики удалось сцепить так, что они не разлетаются. Дергаются, дрожат от жажды вырваться из незримого плена, но остаются на местах, и глыба — вот она…

Нет большого и малого, все относительно, он сдвинул себя мысленно, и глыба выросла невероятно, он видел, как она трясется, заново приспосабливаясь к новому состоянию, как внутри от давления разгорается жар, а верхняя корка плавится, течет, двигается, из разрывов плещет огненная лава, а легкая материя, выброшенная вулканами, не улетает, а окутывает вокруг глыбу, что становится все непохожее на то, что создал он своей волей.

Он все еще видел себя целиком: разлетающегося во все стороны огромными кусками материи, дрожащими комочками, из которых состоит все, пространством, формировал туманности и галактики, но все как-то непроизвольно, само собой, но этот комочек, который он создал своей волей, привлекал внимание все больше.

Да будет, сказал он себе и задумался на короткое мгновение, во время которого раздвинулся тысячью мириад галактик, создал мириады спиральных галактик, погасил сто тысяч солнц и заставил вспыхнуть триста тысяч сверхновых. Он чувствовал, как растет, усложняется, каждый миг появляются частицы, которых раньше не было, а мысль становится все острее, яснее, и он повторил себе уже отчетливее: да будет усложнение и здесь…

Образования над глыбой, что уж и не глыба, за это время приобрели другую форму, он назвал это водой. Вода оставалась чистой, прозрачной, но он концентрировал мысль на усложнении, гонял тучи, а свирепые молнии, толстые и ветвистые, пронизывали воду, поднимая со дна чистый песок и глину.

И когда он увидел, что усложнение не само по себе, как в нем самом все это время, раскручивая галактики и оставляя за ними странные следы, а по его воле, возликовал, назвал это жизнью, и с той минуты уже не впадал в бессознательное, как случалось раньше, а усложнял, усложнял, все больше и больше занимаясь этой точкой на своем неизмеримом теле.

Океаны, так он это назвал, наполнились множеством усложнений, что, усложняясь еще больше, сцеплялись, становились единым, из них получались такие удивительные создания, что он в восторге взрывал галактики и тысячи звезд, создавал тысячи черных дыр и швырял сгустки материи из конца в конец своего стремительно растущего тела.