Батый - Ян Василий Григорьевич. Страница 36

Князь, сумрачно посматривавший на толпу, тряхнул полуседыми длинными кудрями и степенно поклонился на три стороны затихшей толпе.

– Слушайте, православные, – заговорил он усталым, потухшим голосом. – По важному делу созвал я вас. Не без тревожной причины с утра гудел вечевой колокол. Надо нам вместе, одной волей, одним сердцем решить неотложное дело…

– Говори, говори, князь, а мы рассудим! – послышались голоса.

– Уже давно, с весны, из Дикого поля приходили вести недобрые, что среди половецких ханов идет замятня, бьются половецкие полки с народом неведомым, пришедшим издалека, из-за Волги. Народ этот злобен и силен, побил половецких ханов, погнал их из кочевий по всему Дикому полю и ограбил их дочиста, в прах.

– Слышь-те, православные, что за народ объявился!

– Самых знатнейших ханов потеснили пришельцы, выбили и сделали своими конюхами.

– Какие же это такие люди? Как звать их? Они тоже табунщики?

Князь продолжал:

– Зовется этот пришлый народ – безбожные мунгалы и татары. Разгромили они половецкие вежи, [129] порезали их быков и баранов, а теперь пошли в нашу сторону и стали близ наших застав на реке Воронеже. Видно, хотят идти войной на нас. Прислали татары нам послов бездельных, – про все они расспрашивают, про все выпытывают, все хотят знать – два мужа татарских и одна бабища…

– Давай их сюда! Мы на них посмотрим и скажем, какой дорогой им отъезжать обратно…

– А нуте-ка, приведите сюда татарских посланцев! – сказал князь дружинникам. – Да охраняйте их, как свой глаз, чтобы наши ребята не стали с ними баловаться, долго ли их обидеть! Все же они посланцы могучего царя татарского Батыги.

Глава седьмая

Послы татарские

Несколько дружинников поспешили в княжеский дом. Они вернулись оттуда с татарскими послами и провели их на высокий помост близ вечевого колокола. Послов было трое: первый – старик в меховой шапке, повязанной белой тканью, в длинной, до пят, желтой лисьей шубе; другой – коренастый молодой воин в войлочной шапке с отворотами, в синем кафтане и с кривой саблей на поясе. Что-то необычное чувствовалось в этом воине – короткая шея и богатырские плечи, угрюмое безбородое лицо и властный взгляд. Он посматривал на толпу со спокойствием и равнодушием человека, привыкшего повелевать, казнить и миловать. Третий посол своим видом изумил всех. Это была старая женщина с опухшим лицом и бегающими безумными глазами, на плечах – медвежья шкура, на голове – высокий колпак, на поясе висели на ремешках медвежьи когти и зубы, ракушки, узкие длинные ножи и большой круглый бубен, разрисованный звездами. Ни на мгновение она не оставалась спокойной, все время оглядывалась кругом, точно чего-то искала, и бормотала вполголоса какие-то странные слова.

– Да это ведьма-чародейка! – сказали в толпе.

– Скажи нам, княже, чего хотят посланцы? Чего им от нас надобно?

Князь сказал ближнему думному боярину:

– Распорядись, пускай они народу скажут, зачем пожаловали в наш город…

Возле послов появился переводчик.

Лихарь Кудряш толкнул локтем Дикороса:

– Глянь-ка, узнаешь ли толмача? Ведь он к нам в Перунов Бор приезжал, помнишь торговца-булгарина, что на платки, иголки и бусы меха выменивал? Знать, это был ихний соглядатай, пути и дороги выведывал! Разорви его лихоманка!

Переводчик говорил с послами и вполголоса передавал их ответы думному боярину. Тот, обращаясь к толпе, стал громко объяснять:

– Слушай, князь со княгиней и народ православный, что послы мунгальские от нас требуют. Говорят-де, что ихний царь Батыга Джучиевич над всеми князьями князь, над всеми царями царь. Все народы покорились его деду, хану Чагонизу, и он забрал их под свою руку. Говорят эти бездельные посланцы, что теперь народ русский должен царю Батыге Джучиевичу покориться, а буде не захочет ему бить челом, так Батыга всех растопчет конями, как раздавил всех ханов половецких и сделал их своими пастухами и конюхами…

– Зря похваляется! Не бывать тому! – закричал Евпатий, стоявший близ князя.

– Вестимо, брешет, похваляется, – сказал князь Юрий Ингваревич. – Объясни им, чтобы нам не грозили, а толком сказали, чего они хотят от рязанской земли?

Боярин опять обратился к переводчику, а тот к послам. Молодой монгол говорил резко, топал ногой, хватался за костяную рукоять кривой сабли. Старый посол стоял неподвижно, соединив ладони, а бабища-ведьма дергалась, приплясывала и бормотала непонятные слова.

Боярин снова заговорил:

– Не гневайся, княже, за слова бесстыжие, что я услышал от этих мунгальских посланцев. Требуют они дани неотступной, десятины во всем: и в князьях, и в людях, и в конях, десятое в белых конях, десятое в бурых, десятое в рыжих, десятое в пегих…

В толпе воцарилась тишина, как перед бурей. Четко прозвучали слова князя:

– Когда нас не будет, пусть тогда берут все!

В толпе прокатился гул, послышались возгласы и смех:

– Го-го-го! Вишь, чего захотел! Возьми-ка, выкуси! Гони их, князь, назад в Дикое поле и выпусти на них вдогонку собак!

Поводя злыми глазами, послы наблюдали, как разливается грозный шум на площади.

Князь повернулся к Евпатию и сказал:

– Ты умеешь говорить с нашими крикунами. Успокой-ка их, а то они того и гляди разорвут послов.

Евпатий легко поднялся на вечевой помост и, сделав знак рукой толпе, закричал так громко и четко, что слова его донеслись до крайних мужиков, сидевших на возах с сеном:

– Слушай меня, народ рязанский! Раньше Рязань слободой слыла, деревенщиной, а нынче Рязань зовется стольным городом… А для города нужно обхождение не как у мужиков кривопятых, а вежливое, с улыбочкой. Негоже посланников иноземных встречать словами обидными и провожать собаками. Вы же все молодцы, узорочье и воспитанье рязанское, не ударьте лицом в грязь и выступайте соколами…

– Го-го-го! – зашумели в толпе. – Вот как наш Евпатий разливается!

– Послы мунгальские запросили с нас много, а кто из половецких табунщиков, когда коней продавал, не запрашивал втридорога? Мы им скажем: спасибо, гости дорогие, на добром слове, но не мы хозяева! Не мы решаем! Есть хозяин повыше нас, великий князь Георгий Всеволодович во стольном городе Владимире-Суздальском. Вот к великому князю мы и пошлем послов царя мунгальского Батыги. Отвезем их с почестью, на санях-розвальнях, крытых коврами и полостью медвежьей, на тройке с бубенцами и с колокольчиком. И пусть великий князь суздальский Георгий Всеволодович им свое слово скажет: отдавать ли нам десятого мужика и десятого коня татарам или же еще повременить?

– Верно, Евпат! Верно!

– Проводить гостей в город Владимир!

– А сейчас князь Юрий Ингваревич просит дорогих гостей в свою горницу отведать хлеба-соли, пирогов и калачей… – обратился Евпатий к послам.

Послы удалились с погоста, а народ долго еще не расходился и волновался на площади. Все говорили, что надо грудью стать за родную землю, отогнать охального ворога, пока он не ворвался на рязанские земли.

Князь угостил татарских послов на славу. Слуги приносили всяких сытных блюд без счета. Вместе с послами ужинали и бояре-думцы, и старые дружинники. Послы ели очень мало, остерегались, каждый кусок сперва обнюхивали и ни вина, ни меда вовсе не пробовали.

После ужина к крыльцу подали тройку с плетеным коробом на розвальнях, обтянутым пушистыми мехами, но послы отказались ехать в санях. Они потребовали своих коней и отправились верхом. Князь приказал тройке с санями следовать неотступно за ними, на случай если послам в дороге спать захочется. А охрану послов поручил полусотне верховых дружинников.

Проводив послов до ворот, князь призвал Евпатия и сказал ему:

– Чует мое сердце, грозная туча идет на нас из Дикого поля. Надо сзывать на подмогу всех, кто может держать меч. Вместе с мунгальскими послами я послал во Владимир брата просить великого князя Георгия Всеволодовича подымать весь народ суздальский, ростовский и белозерский, призвать на помощь Великий Новгород и спешить сюда навстречу татарам, пока мы будем вести с ними переговоры. А в Дикое поле к царю татарскому я пошлю сына своего Феодора с дарами и с ловкими думными боярами, чтобы Батыгу улещивать. Ты же, Евпатий, выезжай в Чернигов, кланяйся там земно князю Михаилу и приведи его рать нам на подмогу. Боюсь туда послать кого другого: и войска не приведет, и сам не вернется… Тебя же, Евпатий, я знаю. Своих кровных братьев, рязанцев, ты не подведешь и вовремя придешь с подмогой. Бери из моих конюшен сменных коней, сколько тебе надобно, и скорей возвращайся!