Туарег - Васкес-Фигероа Альберто. Страница 27

Один из этих служащих безмолвно проскользнул у него за спиной, трижды постучал в дверь кабинета и вошел, закрыв за собой дверь.

Губернатор уже перестал притворяться, что изучает доклад, и смотрел в окно на минарет мечети. Не вставая с кресла, он слегка наклонил голову в сторону посетителя, почтительно остановившегося у края ковра, и спросил:

– Что нового, Анухар?

– Никаких известий о туареге, ваше превосходительство. Он исчез.

– Это меня не удивляет… – сказал губернатор. – За месяц любой из «Детей Ветра» способен пересечь пустыню из конца в конец. Наверняка он вернулся к своим. Нам хотя бы известно, кто это?

– Гасель Саяйх, имохар Кель-Тальгимуса. Обычно он кочует по весьма обширной территории недалеко от гор Хуэйлы.

Губернатор Хасан бен-Куфра окинул взглядом большую карту региона, висевшую на стене, и хмуро покачал головой.

– Горы Хуэйлы! – повторил он. – Оттуда до границы рукой подать…

– Границы в этом районе практически не существует. Никто ее точно не определял.

– В тех местах вообще нет ничего определенного, – заметил губернатор, встав и не спеша прохаживаясь по огромному кабинету. – Искать беглого туарега в тех пустынных краях все равно что гоняться в океане за какой-нибудь рыбешкой… – Он повернулся и посмотрел на собеседника в упор: – Сдайте дело в архив.

Анухар эль-Мохри, энергичный секретарь, прослуживший больше восьми лет непосредственно под началом губернатора, позволил себе выразить несогласие:

– Военным это не понравится, ваше превосходительство… Он убил капитана…

– Они презирали капитана Калеба эль-Фаси, – напомнил ему губернатор. – Тот был негодяем… – Он взял новую сигару «Давидофф» и неторопливо ее зажег. – Как и сержант эль-Хайдери…

– Только такие люди и умеют держать в узде сброд из Адораса…

– Теперь этим займется лейтенант Разман…

– Разман? – изумился эль-Мохри. – Вы отправили Размана в Адорас? Он не продержится и трех месяцев. – Секретарь хмыкнул. – Так вот почему он чуть не свалился в обморок там, за дверью. В результате его сначала изнасилуют, а потом перережут горло.

Губернатор опустился в одно из массивных черных кожаных кресел, занимавшее угол кабинета, выпустил в воздух облако дыма и отрицательно покачал головой.

– Может, и нет… – предположил он. – А вдруг он зашевелится, станет бороться за свою жизнь и поймет, что в здешних краях вредно читать «Beau Geste» [30] и строить из себя Дюпрэ… – Он сделал долгую паузу. – На меня возложили миссию: вымести отсюда весь старый декадентский романтизм вместе с нездоровым патернализмом и заставить эту провинцию и этих людей работать на общее благо. Здесь есть нефть, железо, медь… и тысяча других богатств, в которых мы нуждаемся, если хотим превратиться в сильную, прогрессивную и современную нацию… – И убежденно добавил: – С такими людьми, как лейтенант, мне с этим делом не справиться, тут нужны люди вроде Малика или капитана Калеба… Как ни печально это признавать, но туарегам незачем продолжать свое существование в разгар двадцатого века, так же как и амазонским индейцам или американским краснокожим. Вы представляете себе, чтобы индейцы сиу носились по прериям Среднего Запада, преследуя стада бизонов, среди нефтяных вышек и атомных станций? Существуют такие формы жизни, которые выполнили свое историческое предназначение и обречены на вымирание. Хотим мы или нет, это происходит и с нашими кочевниками. Им остается либо адаптироваться, либо исчезнуть.

– Звучит весьма сурово…

– Когда мы начали говорить, что надо выгнать некоторых французов, живших бок о бок с нами целое столетие, это тоже звучало сурово. Многие даже были моими личными друзьями, мы вместе ходили в школу, я знал их имена и пристрастия. Однако настал такой момент, когда пришлось с ними покончить, отставив в сторону сантименты, что мы и сделали. Есть вещи, которые должны быть выше буржуазной морали, и это как раз тот случай. – Он сделал новую паузу, долгую и продуманную. – Президент дал это очень ясно понять, он так мне и сказал: «Хасан, кочевники представляют собой меньшинство, по сути дела, обреченное на вымирание. Превратим их в полезных работников или ускорим их исчезновение, чтобы избавить от страданий и избежать проблем…»

– Однако в своем последнем выступлении… – робко начал секретарь.

– Да будет тебе, Анухар! – Губернатор укорил его, словно мальчишку. – Такие вещи не говорят на публике, когда часть этих кочевников слушает, а мир следит за тем, как мы развиваемся, будучи независимой страной… Американцы, например, превратились в великих защитников прав человека как раз в тот момент, когда покончили с правами своих индейцев.

– Времена были другие.

– Зато обстоятельства схожи. Нация только-только получила независимость, и ей необходимо воспользоваться всеми своими богатствами и отделаться от тяжелого балласта – человеческого груза, не подлежащего восполнению… Мы, по крайней мере, предоставляем им возможность интегрироваться в жизнь общества. Мы не будем их отстреливать, загонять в резервации…

– А тех, кто не захочет интегрироваться? Тех, кто, как этот Гасель, продолжает верить в то, что жизнь в пустыне должна регулироваться именно старыми обычаями? Как мы с ними поступим? Перестреляем, как краснокожих?

– Нет, конечно… Просто-напросто выставим вон. Вы же сами сказали, что границы в пустыне не определены и они их не придерживаются… Пускай себе переходят… Пускай отправляются к своим сородичам в другие страны… – Он помахал в воздухе рукой. – Ну а те, что останутся, пусть привыкают к нашему образу жизни или же пеняют на себя.

– Они не привыкнут… – убежденно возразил Анухар эль-Мохри. – Я с ними в последнее время довольно тесно общался, и мне кажется, что, даже если и найдутся такие, кто откажется, большая часть будет держаться за свои пески и свои обычаи… Он показал в окно, на далекую башню, с которой муэдзин призывал верующих. – Время молитвы… Вы пойдете в мечеть?

Губернатор молча кивнул, подошел к столу, потушил сигару в массивной хрустальной пепельнице и полистал документы, которые перед этим изучал.

– Потом вернемся, – сказал он. – Пусть одна секретарша останется. Это должно быть завтра отослано в столицу.

– Вы будете ужинать дома?

– Нет. Пусть предупредят мою жену.

Они вышли. Анухар отдал несколько распоряжений и сбежал вниз по лестницам, чтобы догнать губернатора в тот момент, когда он садился в черный автомобиль, в котором шофер уже успел включить кондиционер на полную мощность. Они молча проделали короткий путь и помолились, расположившись рядом друг с другом, в окружении бедуинов, державшихся на почтительном расстоянии от них. Выйдя на улицу, губернатор с удовлетворением посмотрел на тенистую пальмовую рощу. Он любил это время суток. Это были, несомненно, самые прекрасные мгновения в оазисе, точно так же как в пустыне больше всего поражали рассветы. Ему нравилось неторопливо прогуливаться по садам, от колодца к колодцу, наблюдая, как сотни птиц, прилетевших издалека, устраиваются на ночь в кронах деревьев.

В это время запахи, можно сказать, подавляемые сильным солнцем, тоже просыпались после летаргии знойного дня. Розы, жасмины и гвоздики свободно источали аромат. Губернатор Хасан бен-Куфра был убежден, что на свете просто не существует другого места, где бы цветы так благоухали, как в этом жарком и пышном краю.

Он жестом отослал шофера и неторопливо свернул на узкую тропку, чтобы на несколько минут отрешиться от груза проблем, возникающих, когда управляешь пустынным регионом и горсткой его полудиких обитателей.

Верный Анухар тенью следовал за ним, понимая, что в такие моменты губернатор предпочитает побыть в тишине. Он заранее знал, где тот остановится, где зажжет сигару и в каком цветнике сорвет розовый бутон для ночного столика Тамат. Эти прогулки превратились в почти ежедневный ритуал, и только если зной был нестерпимым или его превосходительство был загружен работой, он отказывался от единственной имевшейся у него возможности размяться и развеяться.