Весь невидимый нам свет - Дорр Энтони. Страница 82

Три разных предмета сфотографированы на одинаковом белом фоне, к каждому прикреплена аккуратная бирка с номером.

14-6962. Брезентовый солдатский мешок, серый, с двумя лямками.

14-6963. Игрушечный деревянный домик, раздавленный с одного угла.

14-6964. Тетрадь в мягкой обложке, на которой написано одно слово: Fragen [52].

Домик ему незнаком, вещмешок может быть чей угодно, а вот тетрадь узнается с первого взгляда. В нижнем углу чернильной ручкой выведены инициалы: «В. П.». Фолькхаймер двумя пальцами трогает фотографию, как будто тетрадку можно вытащить и пролистать.

Он был просто мальчишка. Как они все. Даже самые рослые.

В письме объясняется, что организация ищет ближайших родственников погибших солдат, чьи имена неизвестны, чтобы передать им вещи. У организации есть основания полагать, что он, оберфельдфебель Франк Фолькхаймер, командовал подразделением, в котором служил хозяин вещмешка. Сам вещмешок был найден в американском лагере для военнопленных во Франции, в округе Берне, в 1944 году.

Знает ли он, кому принадлежали эти вещи?

Фолькхаймер кладет фотографии на стол и стоит, уронив мощные руки. Он слышит рычание мотора, стук дождя по будке. Звон комаров. Топот сапог и многоголосые мальчишеские крики.

Треск помех, потом выстрелы.

Но это же не по-человечески, оставлять его так? Пусть даже мертвого.

Какое же у тебя будущее…

Он был маленький, белобрысый, с торчащими ушами. Когда мерз, застегивал воротник и прятал руки в рукава. Фолькхаймер знает, чьи это вещи.

Ютта

Ютта Ветте преподает алгебру шестиклассникам в эссенской школе: переменные, теория вероятностей, параболы. Одевается каждый день одинаково: черные брюки с нейлоновой блузкой, бежевой, серой или голубой. Иногда, под очень хорошее настроение, желтой. Кожа у нее бледная, а волосы по-прежнему белы, как бумага.

Муж Ютты, Альберт, добрый, медлительный, лысеющий бухгалтер, коллекционирует игрушечные паровозики и возится с ними все свободное время. Они уже отчаялись иметь детей, но в тридцать семь Ютта все-таки забеременела. Их сыну Максу шесть лет, он любит собак, копаться в земле и задавать вопросы, на которые невозможно ответить. В последнее время у Макса новое увлечение: он складывает из бумаги замысловатые самолетики. Приходит из школы, встает на колени на кухонном полу и с неизменным, почти пугающим упорством складывает самолетик за самолетиком, проверяет разные формы крыльев, хвоста, носа. Очевидно, больше всего ему нравится сам процесс, превращение чего-то плоского во что-то летающее.

Начало июня, четверг, учебный год почти закончился. Они всей семьей в бассейне. Небо затянуто серыми облаками, в лягушатнике галдят малыши, родители болтают между собой, читают газеты или дремлют. Все хорошо. Альберт, в плавках, с полотенцем на шее, стоит перед буфетом и думает, какое мороженое взять. Макс плывет неумело, молотя руками по воде, и часто оглядывается – смотрит ли на него мама. Наконец он вылезает, заворачивается в полотенце и садится рядом с нею. Макс худой, маленький, с торчащими ушами. На ресницах блестят капли воды. Смеркается, холодает; купальщики собираются семьями и идут к велосипедам или к автобусной остановке. Макс с хрустом жует печенье из картонной коробки.

– Я обожаю печенье-зверушек, Mutti [53], – говорит он.

– Знаю, Макс.

Альберт отвозит их домой на маленьком громыхающем «НСУ Принц-4». Ютта достает из сумки стопку итоговых годовых контрольных и садится на кухне их проверять. Альберт ставит воду на макароны и начинает жарить лук. Макс достает из ящика лист чистой бумаги и начинает складывать самолетик.

В дверь стучат: раз, два, три.

У Ютты бешено колотится сердце. Карандаш зависает над тетрадью. Какие глупости! Это просто соседка, приятельница или Анна, маленькая подружка Макса, которая вместе с ним строит сложные города из пластмассовых кубиков. Только Анна стучит иначе.

Макс, держа самолетик в руках, несется к двери.

– Кто там, малыш?

Мальчик не отвечает – это значит, что пришел кто-то незнакомый. Ютта идет в прихожую и видит, что в двери стоит великан.

Макс скрестил руки на груди, потрясенный и заинтригованный. Самолетик лежит на полу у его ног. Великан снимает кепку. Его огромная голова блестит лысиной.

– Фрау Ветте?

На нем непомерных размеров серый спортивный костюм с бурыми лампасами по бокам, молния на куртке застегнута до подбородка. Он робко протягивает ей выцветший вещмешок.

Уличные хулиганы. Ганс и Герриберт. Исполинский рост незнакомца вызывает в памяти их всех. Ютта уверена, что этот человек много куда заходил без стука.

– Да?

– Ваша девичья фамилия Пфенниг?

Еще то того, как она кивает, до того, как он говорит: «У меня тут для вас кое-что», ей становится ясно, что речь пойдет о Вернере.

Великан идет за ней, шурша нейлоновыми штанами. Альберт поднимает взгляд от плиты и удивленно вздрагивает, но говорит только «здравствуйте» и «осторожнее», указывая шумовкой на лампочку, в которую великан едва не врезался лбом.

Он предлагает поужинать, великан соглашается. Альберт отодвигает стол от стены и ставит четвертую тарелку. Фолькхаймер на деревянном стуле с подлокотниками напоминает Ютте картинку из Максовой книжки: слон, втиснувшийся в самолетное кресло. Вещмешок, который он принес, остался в передней.

Разговор начинается медленно.

Он ехал несколько часов на поезде.

Сюда от вокзала шел пешком.

Нет, хереса он не будет, спасибо.

Макс ест быстро. Альберт – медленно. Ютта прячет руки под себя, чтобы не видно было, как они дрожат.

– Когда они нашли адрес, – говорит Фолькхаймер, – я спросил, нельзя ли мне съездить самому. Тут письмо приложено, видите?

Он вынимает из кармана сложенный лист бумаги.

За окном проезжают машины, щебечут птицы.

Ютте не хочется брать письмо. Не хочется слышать того, ради чего этот огромный человек ехал так долго. Целыми неделями она не позволяет себе думать о войне, о фрау Елене, о страшных месяцах в Берлине. Теперь она может покупать мясо каждый день, а если в доме становится прохладно, поворачивает вентиль на кухне, и батареи сразу становятся горячее. Ей не хочется быть как те старухи, которые только и думают что о прошлых несчастьях. Иногда она смотрит в глаза старших коллег и гадает, что они делали, ко гда электричество выключалось, а свеч не было, когда в дождь протекал потолок. Что они видели. Лишь очень редко она позволяет себе думать о Вернере. Во многих смыслах память о брате пришлось упрятать подальше. Учительнице математики в семьдесят четвертом году лучше не рассказывать коллегам, что ее брат учился в учреждении национал-политического образования Шульпфорты.

– На востоке, да? – спрашивает Альберт.

Фолькхаймер говорит:

– Мы вместе учились в школе, вместе попали на фронт. Были в России. Еще в Польше, на Украине, в Австрии. Потом во Франции.

Макс жует нарезанное дольками яблоко. Он говорит:

– А сколько в вас роста?

– Макс, – одергивает его Ютта.

Фолькхаймер улыбается.

– Он ведь был очень способный, да? – спрашивает Альберт. – Юттин брат?

– Очень, – отвечает Фолькхаймер.

Альберт спрашивает, не хочет ли он добавки, предлагает соль, снова предлагает хереса. Он младше Ютты, в сорок пятом, девятилетним ребенком, бегал курьером между бомбоубежищами.

– Последний раз я видел его в Сен-Мало, на северном побережье Франции.

Из ила Юттиных воспоминаний выплывает фраза: «Сегодня я хочу написать тебе про море».

– Мы провели там месяц, и мне кажется, тогда он влюбился.

Ютта выпрямляется на стуле. Мучительно ясно, что слова ничего не передают. Северное побережье Франции? Влюбился?

Ничего на этой кухне не исцелится. Есть горе, которое невозможно унять.