Оскал Анубиса - Чернецов Андрей. Страница 41

– Нет, – поблагодарил Енски, вытирая кошку махровым полотенцем с вензелем отеля. – Все хорошо.

– Ой, какая прелесть! – заворковала девушка, глядя на мокрое животное. – Какая, она стала ушастая!

Профессор вытер кошку и посадил ее на диван вылизываться.

Когда Алекс переоделся, и археологи мирно устроились на диване с запотевшими стаканами сока в руках, он спросил у Бетси:

– Как, говорите, зовут вашу собаку? – он кивнул в сторону Хентиаменти.

– Анубис.

– Вот и прекрасно! – воодушевился он. – Тогда кошку будем звать Баст.

Собака подняла голову и пристально посмотрела на профессора, потом лениво потянулась и направилась в сторону кошки. Баст, совершенно не обращая на пса внимания, с упоением вылизывала свою чистую шерсть. Анубис издал утробное ворчание. Кошка лениво повернулась в его сторону и уставилась на него немигающим взглядом желтых глаз.

Немая сцена.

Молчаливый диалог.

Анубис развернулся и пошел к ногам хозяйки. Бетси потрепала его по холке:

– Молодец, хорошая собака.

Енски, наблюдавший все это через мутное стекло бокала, сказал:

– Элизабет, вы не находите, что мы с вами тоже жили как кошка с собакой. Даже сейчас волею судьбы у вас собака, а у меня кошка. Странно все это, не правда ли?

– Странно. Еще более странно, что вы, профессор, вдруг так резко изменили свою точку зрения, – с легким налетом подозрением отозвалась она.

– Ничего странного, девочка, – устало сказал он. – Человек должен меняться. Обязательно должен. Иначе никогда не сможет разбудить в себе спящего Бога или, что еще хуже, он станет неинтересен, заплесневеет и выйдет в тираж. И никогда больше не сможет заниматься археологией или любым другим делом. О нем не напишут книгу, не сделают фильм, о нем не вспомнят внуки и забудут друзья.

– Но что-то же заставило вас измениться, – начала мисс МакДугал и тут же прикусила язык.

Это звучало обидно. Скорее даже невежливо. Она ясно дала понять собеседнику, что не ожидала от него такой способности. Старый профессор уловил обличительные нотки и грустно усмехнулся.

– Именно так. Что-то заставило. Настоящему человеку не нужны катализаторы, не нужны обстоятельства, которые приходят извне. Он меняется сам. Потому что ему хватает разума не стоять на месте, а идти и идти вперед, дальше. Ему хватает сил убивать в себе свинью. У меня для такого не хватало ни сил, ни разума, поэтому у меня для изменений нашлась уважительная причина.

– Какая? – спросила Бетси.

– Все очень банально и даже как-то скучно, – он повертел бокал в руках и поставил его на стол. – Внуки. Мои будущие внуки. Им нечего будет сказать о собственном деде. Он прославился только тем, что постоянно воевал со своей самой лучшей студенткой. Своим упрямством и занудством. Невеселая картина…

Откуда-то издалека в раскрытое окно ветер принес заунывный призыв муэдзина.

– Ладно, пора. Я только покормлю кошку, и поедем поздравлять всех с Рождеством.

Время поздравлений, распития вина и пива, дружеских улыбок тянулись для профессора как липкий сон. Ему хотелось вечера. Утренняя арабка, так откровенно возжелавшая его внимания, волновала воображение Алекса Енски. Он задумчиво улыбался и углублялся в размышления, которые больше смахивали на мутные картинки на запотевшем зеркале. Даже полосатая любимица Баст потерялась где-то в лесной чаще смутных ожиданий почтенного археолога.

В условленное время он спустился в холл отеля. Мона уже была там, в досадливом нетерпении поглядывая на циферблат больших часов, висевших над стойкой портье. Но как только девушка увидела профессора, то широко, по-американски улыбнулась. Алекса снова что-то царапнуло внутри, но он так был увлечен болезненным очарованием египтянки, что не обратил на это никакого внимания. Галантно взял ее под руку и поинтересовался:

– Так что же мы будем праздновать?

– Мой день рождения, – загадочно улыбаясь, ответила она.

– День рождения, – повторил Енски. – Я не буду спрашивать, сколько лет исполнилось такой очаровательной леди, потому что точно знаю, вам не может быть больше семнадцати лет.

Он и усадил ее на диван в холле.

– Я покину вас на несколько минут.

Профессор вышел из гостиницы и быстрым шагом направился в ближайший цветочный магазин.

– Пожалуйста, 17 роз, – нетерпеливо указал рукой на самые шикарные красно-бордовые розы.

– О! – зашелся в сладком благоговении перед клиентом продавец. – Пожилой господин празднует день рождения своей дочери, да продлит Аллах ее дни… Могу предложить для вашей красавицы изумительные розы из Голландии…

После слов о несуществующей дочери мир для Алекса потемнел, как перед дождем. Такое неосторожное замечание напомнило уже немолодому профессору, какая пропасть лет лежит между ним и Моной.

«А, может быть, я еще и ничего, раз молодые девушки засматриваются на мои седины» – подумал он и отмахнулся от настороженных мыслей, как от назойливо жужжащей пчелы. Выйдя из магазина, Алекс поймал такси и, велев водителю подождать, вернулся за Моной в отель.

Завидев профессора с цветами, Мона все поняла, и приготовилась принять розы.

– Конечно, в сравнении с вашей красотой любые розы завянут от зависти.

Девушка ничего не ответила, а только глубоко вдохнула бархатный аромат букета и, подняв глаза на Алекса, сказала:

– Наши.

Сердце профессора зашлось от восторга. Мона с розами источала вокруг себя горько-ядовитое очарование опасности. Черные глаза были пустыми, а губы блестели от влажной улыбки. Сама она напоминала грациозную черную кошку, затаившуюся в ожидании добычи.

Алекс почувствовал азарт и погрузился в его водоворот, как отважный ныряльщик, прыгнувший с высокой скалы в бездонную бездну моря.

– Мы едем ко мне на яхту! – голосом, не терпящим возражений, сказала египтянка.

Яхта была что надо.

Белая красавица стояла у причала в лучах розового заката и казалась бархатной и нежной как персик. Внутренний дизайн поражал размахом и количеством вложенных денег. Кают-компания, где собственно и был накрыт стол, была оформлена в стиле космического корабля. Там не было привычных иллюминаторов, там была смотровая площадка звездолета. Даже мягкие диваны были расставлены таким образом, что бы можно было любоваться звездами. Алекс немного огорчился, словно малый ребенок, когда, присмотревшись, обнаружил, что звезды – это всего лишь удачная имитация, обычные крохотные голубые, зеленые и красные лампочки на темно-синем фоне.

В прохладном воздухе плавал чуть заметный запах ванили. Сервированный к ужину стол сверкал хрусталем и серебром. Енски с неудовольствием отметил, что стол накрыт больше чем на две персоны. Более того, хозяйка не стала себя утруждать, и приказала сервировать шведский стол.

«Похоже, у девчонки действительно сегодня день рождения» – подумал он.

– Располагайтесь, профессор, – сказала Мона и позвонила в колокольчик.

На ее зов тут же, как джин из кувшина, образовался слуга. Она царским жестом передала ему розы, чтобы стюард поставил их в вазу.

– Может быть, чай? Или чашечку бодрящего кофе, пока не собрались гости? – любезно осведомилась хозяйка и присела рядом с ним на диван.

– Не стоит себя утруждать, – буркнул Енски.

На несколько секунд повисла неуклюжая тишина. Собеседники словно стеснялись друг друга. Алекс открыл было, рот, чтобы развлечь Мону разговором, как она тоже начала беседу. Они одновременно рассмеялись. Вдруг египтянка перестала смеяться и очень серьезно начала:

– Алекс, я ждала этого момента всю свою жизнь, – и тут же спохватилась. – Вы не против, если я буду называть вас Алекс?

Он покачал головой в знак того, что не возражает и добавил:

– Вы даже можете обращаться ко мне на «ты».

Мона взяла его руку в свои ладони, на мгновение замолчала и, вскинув голову, с жаром воскликнула:

– Я люблю тебя Алекс! Я была еще совсем маленькой девочкой, когда увидела тебя впервые здесь, в Луксоре. С тобой тогда была еще маленькая невзрачная блондинка, – он понял, что она имела в виду мать Гора, – я умирала от ревности и ждала, ждала. И вот, наконец, дождалась… – голос ее постепенно становился тише и тише, а лицо ближе и ближе.