Оскал Анубиса - Чернецов Андрей. Страница 42

И неизвестно чем бы это все кончилось, если бы не вошел слуга:

– Госпожа, к вам гости, – объявил он с бесстрастным лицом.

«Мне бы таких слуг, – подумал Енски. – Моя прислуга уже все косточки мне бы перемыла»

Мона подхватилась и выскочила к трапу. Алекс услышал голоса вновь прибывших и приготовился к стандартной процедуре знакомства.

Это оказалась семейная пара среднего возраста. Он немедленно забыл их трудно запоминаемые имена. Супруга отличалась особенно пышным телом, и страдала одышкой, а супруг, на взгляд Енски, был уж слишком подвижен. Они тот час же засыпали профессора ворохом вопросов, и он даже не заметил, как постепенно кают-компания наполнилась гостями и огромным количеством цветов. Их аромат заполнял комнату. За все время, пока археолог общался с гостями, он чувствовал на себе взгляд Моны. Девушка ни на секунду не выпускала его из своего поля зрения.

Стало душно. Кондиционеры не справлялись с таким количеством народа и цветов. Алекс почувствовал, что ему нужен воздух или, по крайней мере, холодная вода.

Он стал протискиваться по направлению к туалетной комнате. Там плеснул себе в лицо воды. Поглядел на свое отражение в зеркале.

На него смотрел старик.

У него даже глаза были старыми.

Нет-нет, они, конечно же, были так же прозрачны и чисты, как в юности, но в них осела бездна тоски. Глаза не врут, в который раз убедился Енски в простой истине. «А это значит, что врет кто-то другой», – продолжил он свою мысль. Еще раз умылся. От неосторожного движения вставная челюсть чуть снова не выпала. Алекс чертыхнулся и вытер лицо.

– Значит, врет кто-то другой, – вслух повторил он.

Енски стал задумываться, откуда у студентки исторического университета такие деньги. И почему день рождения именно сегодня. В сочельник. И почему необходимо разыгрывать весь этот спектакль с горячей безответной любовью. Алекс, наконец, с хрустальной ясностью увидел всю абсурдность ситуации, только никак не мог уловить, где же корысть. Что нужно этой женщине?

Вышел и медленно прикрыл за собой дверь. На мгновение ему показалось, что он попал на русскую ярмарку. Гости веселились. Лица горели от восторга, громко играла музыка. На импровизированной сцене две молодые египтянки исполняли танец живота. Вокруг столпились мужчины и горячо их подбадривали. Старший Енски удивился, как быстро слетела шелуха цивилизации с приглашенных. Его посетило ощущение, что он попал в Каир времен бурного правления сластолюбивого короля Фарука. Даже суперсовременный дизайн маленького корабля померк и стал шершавым.

Моны нигде не было видно.

«Что я здесь делаю?» – спросил себя он и стал протискиваться к выходу.

На палубе в полумгле профессор разглядел силуэты Моны и какого-то молодого человека. Они горячо шептались. Алекс вышел на освещенное пространство и Мона, увидев его, с беспечной улыбкой сказала:

– О, эти несносные слуги! Иди, Ахмед, и принеси нам мороженого!

– Где вы пропадали? – слегка надув губки спросила она.

Глаза.

Глаза плавают, как вырванное сердце в формалине.

Почему они такие мертвые?

Таких глаз у женщины не бывает.

Все это неслось в голове у профессора, как ветер перед бурей. Алекс прекрасно понимал, что девушка видела, как он выходил в ванную комнату. И еще Енски ясно видел, что это был не слуга. Он чувствовал, что каждая улыбка прекрасной египтянки – всего лишь плохо нарисованная картина. Фреска на стенах гробницы.

– Я приводил себя в порядок, – с сухой вежливостью ответил он. – Ведь мы, англичане, не привыкли к такого рода празднествам. И потом, Мона, ты знаешь, что я уже далеко не молод.

Ее глаза скользнули по Енски сверху вниз, а мимолетная улыбка подтвердила, что со зрением у нее все в порядке.

«Это я сам себе вру», – подумал профессор.

– Тогда, чтобы сгладить твое впечатление о моих соотечественниках, я покажу тебе, как восходит Сириус, – и она потащила его к левому борту яхты.

– Леди, – мягко отстранился профессор, – восток с другого борта яхты. И для восхода Сириуса еще рановато. В этих широтах он восходит значительно позже.

На месте, которое они только что покинули, сверкнуло что-то металлическое, и раздался мягкий плеск волн. Алекс заглянул Моне через плечо.

– Что это было? – озабоченно спросил он.

Египтянка широко открыла глаза и недоуменно ответила:

– Я ничего не слышала.

– Девочка, – Алекс мягко привлек ее к себе и наклонился к очаровательному ушку. – Ни за что не поверю, что ты настолько стара, что не услышала такого громкого звука, – он откинул прядь волос, вспыхнул факелом и осыпался пеплом в одно мгновение.

Око Гора!

Крошечная татуировка на мягкой подушечке уха.

Алекс затаил дыхание и постарался собрать все свое самообладание в слабый старческий кулак.

– Ведь так, дорогая? – заглянул ей в глаза.

Зазвонил мобильный телефон. Он извинился и отошел на пару шагов, чтобы ответить на звонок. За его плечом снова раздался плеск. Археолог повернулся лицом к Моне. Она яростно жестикулировала темному силуэту на капитанском мостике.

– Папа! – раздался в трубке взволнованный голос Гора. – Почему ты так долго не брал трубку? Я беспокоился.

– Все в порядке, сын. С Рождеством тебя! – на сердце у Енски потеплело.

– Папа, знаешь, что-то на душе неспокойно было. Хотелось услышать твой голос и убедиться, что с тобой все в порядке, – с тревогой говорил сын. – Как у тебя дела?

– Я нашел богиню, – глядя на Мону, сказал Алекс. Та смущенно заулыбалась.

– О господи! – воскликнул Гор. – Кто это женщина?

– Это кошка. Серая кошка, которую зовут Баст, – со смехом сказал Енски. Ему вдруг до колик захотелось оказаться в номере и погладить полосатую бестию.

– Где ты ее нашел? – с облегчением спросил Гор.

– Это долгая история.

Они попрощались, уговорившись, что в скорости созвонятся.

Мона выглядела как спущенный воздушный шарик.

«Женщины очень похожи на капризных детей», – подумал Енски и сказал:

– Как ты думаешь? Если я тебя сейчас украду, твои гости заметят, что тебя нет?

Девушка с сомнением пожала плечами.

– Тогда, будем считать, что не заметят.

Алекс взял ее за руку и мягко, но настойчиво увлек за собой.

«Уж у себя в номере, да наедине, я выпытаю у тебя, откуда эта милая татуировка», – думал он.

Время было уже за полночь. После шумного праздника в коридоре гостиницы стояла пугливая тишина. Шаги душились в самом зародыше плотной ковровой дорожкой. Они пробрались к номеру профессора, как ушлые заговорщики.

Профессор открыл дверь номера и, не боясь прослыть некультурным, первым заглянул в полуоткрытую дверь.

Ему открылась прелестная домашняя картинка. Баст улеглась на маленьком высоком столике у стены в прихожей, разбросав по полу все вещи, которые там некогда стояли. Задрав полосатую мордочку, она с интересом наблюдала за чем-то предмет, спрятанным от профессора полуоткрытой дверью. Ее хвост покачивался, как очковая змея, зачарованная свирелью.

– Моя кошечка, – начал профессор, но его сюсюканье было перебито нахальным урчащим возгласом кошки, что в переводе на нормальный английский звучало примерно, как: «Не мешай! Смотри, какая мышка висит!».

– Что ты там увидела? – спросил он и заглянул за дверь.

На сотую долю секунды ему предстала дурацкая картина из американского комикса.

В распахнутом оконном проеме его номера, свесившись вниз головой, висел нинзя! По-другому это нельзя было назвать. Человек в черном комбинезоне и черной маске, с каким-то неимоверно тяжелым арбалетом в руках, напрашивался именно на такое сравнение.

Алекс Енски, тотчас облившись холодным липким потом, вывалился в коридор, с грохотом захлопнув дверь. Мгновением позже в нее воткнулась тяжелая стрела, проломав доску на уровне груди профессора. Он повернулся к Моне и, с совершенно окосевшим взглядом и истерически подхихикивая, развел руками: