Боги слепнут - Алферова Марианна Владимировна. Страница 48

И Фортуна улыбнулась безумцам. Уже на закате показался вдали оазис с несколькими хижинами и колодцем, вокруг которого изогнулись тощие пальмы. Безмолвие пустыни вдруг прорезал человеческий крик. Римляне бросились бежать, хотя казалось – сил уже не осталось. Пили жадно, плескались в ямине с водой, хохотали. Кто им помог? Фортуна? Кайрос? Собственное упорство? Или неведомое желание, исполненное Вером, вывело Элия к спасению, и остальных заодно?

– Элий, я с тобой пойду куда угодно! – крикнул Камилл.

– И я! И я! – раздались голоса. – С тобой мы спасёмся!

Лишь Неофрон промолчал.

Обитатели оазиса смотрели на гостей неприязненно. Эти люди наверняка служили Малеку: вечером единственный раздолбанный внедорожник исчез вместе с двумя мужчинами. Прознав про бегство, Неофрон схватился за трофейный «брут», решив истребить всех вероломных, но товарищи остановили разгневанного преторианца. Если бы не дни, проведённые в Малековом подвале, вряд ли бы кто справился с Неофроном. А так его все же удалось утихомирить. Так что Малеков подвал сберёг жизнь обитателям оазиса.

Однако как выбраться из пустыни, никто не знал. Идти пешком – самоубийство. Отсиживаться на оазисе – того хуже. Люди Малека непременно скоро нагрянут. Ночь римляне провели тревожную. Спали и просыпались – мерещилось вдали тарахтенье моторов. Или снилось, что люди Малека накидываются на беглецов. Отбиваясь во сне от разъярённых охранников, Камилл, спутав сон и явь, подбил спавшему рядом Кассию Лентулу глаз.

А рано поутру в самом деле послышался дальний рокот. Но не на земле – в воздухе. Преторианцы вскочили. Одни всматривались в окрестные дюны, другие пялились в небо, ибо звук, все более явственный, шёл именно из синевы, от чёрной птицы, летящей прямо к оазису.

И вскоре все различили огромную рукотворную стрекозу, которая, покачивая крыльями, сделала круг и стала снижаться. Беглецы принялись махать руками и вопить. Неофрон даже выпалил из винтовки.

– Авиетка, – прошептал Элий, не веря глазам.

А стрекоза приземлилась на смешные колёсики и, пробежав ещё немного по земле, остановилась. Беглецы кинулись к самолёту. А из него вылезли авиатор Корд и… Квинт.

Элий кинулся к старым своим приятелям.

– Мы теперь летаем! – вопил Корд, размахивая кожаным шлемом, похожим на шапку циркового возничего. – Летаем, как птицы. Боги больше не препятствуют.

– Боги ничему теперь не препятствуют, – пробормотал Кассий Лентул, поспешая навстречу спасителям.

– Но ведь я проиграл тот бой, – изумился Элий. – Как же ты смог…

– А что я загадал? Вспомни! Я пожелал, чтобы созданный мной аппарат тяжелее воздуха на этот раз полетел. Тот, конкретный аппарат. Ты проиграл, и, разумеется, моя авиетка взорвалась. Но я сделал новую. И вот я здесь. – И Корд полез обниматься с Элием.

Роксана подбежала, бросилась к Квинту, повисла у того на шее. Квинт не сразу её узнал – запрокинул лицо, всматривался в знакомые черты. Нет, не она, совершенно другая женщина с лицом Роксаны. Взгляд изменился, излом губ, разлёт бровей. Будто кто-то смыл прежнее лицо и нарисовал новое, вроде бы похожее, но какое-то ненастоящее, чужое.

– Квинт, Квинт, – шептала Роксана и гладила его лицо и плечи, будто боялась, что тот исчезнет. Она совершенно раскисла, хотя до той минуты держалась неплохо.

Квинт осторожно разомкнул её руки и шагнул к Элию. Они обнялись. Долго не могли разнять рук. Встряхивали друг друга. Каждый не верил, что встретились.

– Летиция видела тебя в своих видениях, – шепнул Квинт на ухо Элию.

Летти… Элий улыбнулся. Как она будет счастлива, когда он вернётся! Мысль об этом счастье согрела его сердце мгновенной хмельной волной.

– Она родила? Мальчик?

– Да. Гай Мессий Деций Постум.

– Постум… – имя неприятно резануло слух. Рождённый после смерти отца. Но все это мелочи.

– Кто его опекун? Руфин?

– Руфин умер. Диктатором назначен Проб.

– Умер? Император умер?

– Теперь император Постум.

Элий не сразу понял. Он стоял, склонив голову набок и прижимая пальцы к виску, ощущая безумное биение крови. Вопли радости постепенно смолкли. Все смотрели на Цезаря и…

– То есть, – выдавил наконец Элий.

– Тебя считали мёртвым. Как и остальных.

Если бы он мог забыть рассказы Квинта! Если бы можно было все это не знать! Если бы можно было. О боги! Как такое могло случиться? В чем провинился Рим? Какие вселенские законы, какие обряды нарушил? Кого оскорбил? Самих богов?

Но чем? Разве мало было жертвоприношений, разве не курился фимиам на многочисленных алтарях? А если не было ни оскорблений, ни обид, ни вины, то как боги допустили подобное? Вслед за Вергилием Элий готов был закричать: «Ужели столько гнева в душах богов?» [42]

Они сидели в тени изъязвлённой ветром скалы. Фиолетовая тень. Серые колючки. Оранжевый песок. Элий закрыл глаза. Ему было тягостно смотреть. Ему хотелось кричать от боли. И чтобы не закричать, он вцепился зубами в край туники.

– Я должен был умереть, – выдавил Элий наконец. – Нет, смерть – это слишком мягкое наказание. Я должен был не просто умереть, а умереть вместе с легионерами в мучениях от лучевой болезни. Как Руфин.

– Не говори ерунды, – оборвал его Квинт. – В чем ты виноват? Что нам не удалось поймать Триона? Хочу напомнить, что, кроме тебя, его никто не стремился ловить. Ищейки «Целия» могли бы взять след. А они нам только мешали. Может, у них были какие-то планы. Да не может быть, а точно. Но ни с тобой, ни со мной этими планами они не поделились. И уже никогда не поделятся.

– В отличие от других, я понимал, чем могут закончиться опыты Триона. Я должен был его остановить. Может быть, даже приказать убить без суда.

– Ты не мог этого сделать. Просто потому, что не мог. И не стоит себя казнить. За мысли никто не судит [43] . И ты не мог осудить Триона за мысли. Теперь – да, теперь и я, встретив Триона, пристрелил бы его как бешеную собаку. Но это теперь.

– Теперь Трион недостижим для нас. Он где-то на территории варваров, и делает новую бомбу. А мы не можем ему помешать.

– Не можем, – подтвердил Квинт.