Сибирская жуть-3 - Буровский Андрей Михайлович. Страница 52

Ирина проснулась от того, что по ней ходил кто-то маленький и легкий. Уже просыпаясь, она была уверена, что здесь кошка. Девочка открыла глаза и ясно увидела кошку, стоящую в метре, от силы, на кровати — как раз между ней и спящей бабушкой. В комнате было темно, однако силуэт различался совершенно однозначно. Кошка прошла между Ириной и бабушкой, спрыгнула на пол. Ира слышала стук спрыгнувшего животного, видела ее светящиеся глаза так же ясно, как только что чувствовала, как кошка ходит по ней.

Кошка прошла между бабушкой и Светой, залезла под одну из кроватей… Больше ее Ирина не видела — ни в эту ночь, ни вообще никогда в жизни.

Наутро бабушка категорически не верила девочке: «Ну откуда тут взяться кошке!» Ирина и тогда соглашалась, тем более согласна теперь — взяться кошке было совершенно неоткуда. Но, с другой стороны, она и сейчас, взрослая женщина, совершенно убеждена — кошка была!

Это произошло в 1993 году — братва приехала на Николаевское кладбище проведать покойного братка (иногда и бандиты ведут себя вполне как обычные люди). И появилась эта кошка… Начать с того, что кошка вошла в дверь могильной ограды, а вовсе не через решетку. А ведь проемы между прутьями были такие, что кошке было пройти там совсем нетрудно. Потом одни участники событий уверяли, что у кошки были странные глаза с ниточным, необыкновенным зрачком. Другие не помнили ничего подобного, и я не уверен, что эта деталь не была выдумана после всех происшествий.

Кошка села под самым памятником, в ногах у покойного. Взгляд очень внимательный, запоминающий. Кошка переводила взгляд с одного на другого.

— Кис-кис!

Кошка не прореагировала. Не обратила она внимание и на сунутый ей в морду кусок колбасы.

Как-то незаметно оказалось, что внимание всей банды приковано уже не к покойному, а к кошке. Никто уже не решался панибратствовать с кошкой, «кис-кискать» и вообще проявлять к ней обычные для людей чувства: скажем, погладить эту тварь. Всем становилось все понятнее, что никакая это не кошка, а какое-то совсем другое существо, пусть и в обличии обычной кошки.

— Давай, сгреби ее и сунь носом в еду!

Но реализовать эту идею никто не решился, и вообще разбойники чувствовали себя все неуютнее под этим взглядом. Главарь поднялся сразу, как только позволили приличия, и начался поспешный отход. Никому и в голову не пришло применить оружие или, скажем, задержаться и еще немного пообщаться с этим животным.

Следующая история — еще ближе к нашему времени и относится к 1995 году. Связана она с одним довольно неприятным мальчишкой по имени Слава. Мальчика этого произвела на свет тридцатилетняя мама; папа, узнав об этом событии, немедленно исчез из города, но бабушка — папина мама — внука признала с огромным удовольствием, потому что папа был ее единственным ребенком и особой надежды, что он еще когда-нибудь женится, у бабушки не было. Мама тоже была единственным ребенком, и ее мама тоже была одинока…

Одним словом, герой нашего рассказа, чудо-ребенок Славик, к семи годам имел не очень молодую маму и двух молодых бабушек, шестидесяти лет и шестидесяти одного года. Три молодые женщины (не считать же в наше-то время шестидесятилетних старухами?), лишенные близких мужчин, хозяйственных забот и не особенно отягощенные какими-то высшими интересами, получили на них всех один общий свет в окошке — чудо-Славика. В разговоре со мной одна из бабушек долго объясняла, что все отрицательные качества Славика — это от дурной наследственности. Что тут поделать, если золотого мальчика Славика произвел на свет скотина, негодяй, зоологический эгоист, подонок, как все мужики, кобель, который обработал ее доченьку…

На мой вопрос, что же теперь делать с бедным Славиком, ведь он вырастет и тоже станет мужчиной, страшно подумать, мамина мама только испуганно охнула и посмотрела на меня осуждающе.

А на вопрос, обречен ли, по ее мнению, Славик стать таким же чудовищем и подонком, как все остальные мужчины, бабушка закрыла лицо руками и закричала тоненьким голосом:

— Ни в коем случае!

Как вы понимаете, я сразу же перестал быть желанным гостем в их доме, но и правда — что делать бедному Славику?! Он ведь при всем желании не сможет сделать себя девочкой…

Но баловать Славика считалось жизненно необходимым, и уж где-где, а на даче Славик делал только то, что он хотел, и не только на собственном участке, а решительно везде, куда бы он только не забредал. То есть он топтал овощи в огородах, жрал или портил чужие яблоки, обижал животных и детей, а если его пытались остановить, «плювался». Этот глагол изобрели специально для описания художеств Славика, который плевал на тех, кто ему делал замечания, и пинал их ногами. Плевал совсем не в переносном смысле, а вполне материально — слюной.

В трудных же случаях жизни, если врагов было слишком много и Славик сам не мог с ними справиться, он просто-напросто дико орал:

— Бабушка!

Бабушка прибегала и в зависимости от обстановки или крушила ненавистного врага, или хватала Славика в охапку для временного тактического отступления.

Справиться со Славиком оказался в состоянии только один дачный сосед, мрачный мужик лет пятидесяти пяти, отставной полковник авиации из Западной группы войск. Когда Славик попытался полить керосином его персидского кота, полковник отнял у Славика керосин и пообещал в другой раз вылить ему керосин в задницу. Славик плюнул на полковника, укусил его за палец и пнул, угодив под колено. На вопли Славика прибежали уже обе бабушки — орал он попросту чудовищно, и на этот раз причины были: полковник вооружился пучком крапивы (причем его руки-клешни не нуждались ни в какой защите; так прямо голой рукой он сграбастал крапиву, этот полковник). И этим пучком полковник с большой экспрессией охаживал по голому заду Славика, зажав его между колен.

Дико вопящие бабушки отняли еще более дико вопящего Славика, и весь оставшийся вечер стонущее дитя лежало на животе, а бабушки меняли примочки на его заду. Впрочем, врач не дал справки об избиении ребенка — никаких следов не было, что тут поделать. А чудовище-полковник сказал, что Славика нужно держать на весу за одну ногу, а второй рукой пороть, пока Славик не исправится и не станет похож на любого нормального мальчишку. С полковником я тоже как-то общался и, поздравив его с победой над Славиком, уточнил — пороть там надо целую семью, начав по старшинству именно с бабушек: это будет самым справедливым. Полковник, в целом соглашась, высказал свое мнение о том, чего именно не хватает бабушкам, помимо здоровенной порки, и какие изъяны в их личной жизни необходимо ликвидировать, потому что эти изъяны и довели их до жизни такой…

Вот этот самый семилетний Славка, очень противный, избалованный мальчишка, и погнался за нашей знакомой — за кошкой. Погнался просто потому, что кошка прошла себе по дачной уличке, между участками, и Славик захотел с ней поиграть. Не один человек видел, как важно шествовала кошка и как мчался Славик, размахивая пластмассовым игрушечным ведерком. По собственным словам Славика, он не хотел сделать ничего плохого — только хотел надеть это ведерко на голову кошке и проверить, поместится она в ведерке или нет. Справедливости ради: для Славика это и в самом деле куда как скромные планы.

О дальнейшем известно немного… в смысле, достоверного немного: что Славик, забежав в березовую рощицу за кошкой, тут же вылетел оттуда с диким ревом и кинулся спасаться к бабушкам. Самое внимательное изучение не подтвердило, что взбесившаяся кошка рвала Славика когтями и зубами и вообще покушалась на его молодую жизнь и драгоценное здоровье. Никто и пальцем не прикоснулся к Славику, и тем не менее он пребывал в совершеннейшей панике и уверял, что у него болит живот, кишечник и, кажется, еще болят и уши…

Ни один из бесчисленных врачей, которым показывали Славика, не был в состоянии найти у него решительно никакого не то чтобы заболевания, даже малейшего отклонения от нормы. Разумеется, бабушки негодовали на врачей и рассматривали их как чудовищ, забывших клятву Гиппократа и презревших всякие человеческие чувства. Если анализ не давал никаких оснований для беспокойства, делался только один вывод — что надо изучить что-то другое… И вскоре Славик превратился в самого изученного мальчишку во всем Красноярском крае, а может быть, и во всей Российской Федерации. Ничего не находилось, никакие заболевания не угрожали «бедному мальчику», а он тем не менее киснул и чахнул уже несколько дней. Как нетрудно догадаться, чего никак не изучали у Славика, так это состояние его психики и нервную систему: обе бабушки приходили в неистовство при одном только намеке на такую необходимость, считали личным оскорблением любое упоминание о пользе такого исследования.