Улпан ее имя - Мусрепов Габит Махмудович. Страница 17

А одну лисицу – старую, у нее местами поблескивали седые волоски, Мусреп-охотник ругал, словно жену:

– Ах ты, старая плутовка в грязных желтых штанах! Чего ломалась? Попалась на глаза старому Мусрепу, сразу ложись, а не виляй, не прыгай…

Улпан надоело его слушать, надоело плестись в стороне, еле сдерживая нетерпеливого гнедого, и она обратилась к охотнику:

– Я хотела по пути проведать своего марала…

– Езжай, езжай, дочка, – согласился он.

Немного в стороне Улпан обнаружила следы марала и поехала за ним, но тут издалека увидела Туркмен-Мусрепа, он приподнимался на стременах, кого-то высматривая.

Ехал неторопливой рысью, и рядом бежали обе его борзые. Да, это он, его черная смушковая шапка, его доха из жеребковой шкуры, и лошадь его – рыжая, немного пританцовывает, когда идет рысью.

Улпан обрадовалась встрече. Вот с кем она всегда чувствует себя свободно, хоть этот Мусреп, кажется, и не скрывает особенно, что неравнодушен к ней… Но опасности в нем Улпан для себя не чувствует. Откуда-то она знает – Туркмен-Мусреп никогда не признается ей, не откроется. Тут не возраст его помеха, да и других препятствий тоже, пожалуй, нет. Наверное, так бы относился к ней старший брат, если б он у нее был. И она так бы относилась к старшему брату.

Она дала волю гнедому, и конь быстро донес ее до неглубокого лога, в который съехал Туркмен-Мусреп.

– Агай, – спросила она, осадив возле него Музбел-торы, – вы на волков? Тогда почему так поздно выехали? Проспали, наверное?

Любуясь девушкой, он ответил:

– Я не с волком, я с тобой хотел встретиться, Улпанжан… Чтобы попрощаться. Завтра я собираюсь домой.

– А разве ваш дом не здесь? Вы покидаете нас?

– Кто сказал – покидаете? Разве в силах кто-нибудь тебя покинуть? Скоро я вернусь.

– Если вам надо, езжайте, – согласилась она. – Но сегодня вы будете нашим гостем. Я нарезала целую охапку курая, чтобы вы могли сделать певучую сыбызгы…

У Мусрепа не хватало духу – сразу начать разговор, ради которого он ее и разыскивал. Поэтому он охотно согласился:

– Сыбызгы? Конечно, сделаю и заставлю ее петь.

– Но это будет вечером… А сейчас… Может, поищем волка?

Мусреп не собирался сегодня охотиться – борзые просто увязались за ним, когда увидели, что он садится на коня. Но он был готов исполнить любую просьбу Улпан.

– Давай поищем, – согласился он. – А ты не боишься волков?

– Вы же рядом будете…

– Не совсем рядом… Но смотри – чтобы ты слушалась каждого моего слова!

– Без вашего приказа я шагу не ступлю. Я ваша рабыня, агай, меченная вашим клеймом!

Мусреп спрыгнул и потуже затянул подпругу на гнедом, а удлиняя стремя, нечаянно коснулся девичьей ноги. Нога была теплая, и Мусреп вздрогнул, словно обжегся, и отдернул руку.

Рядом с ними на снегу протянулась цепочка маральих следов, и Улпан – в благодарность за то, что Мусреп согласился взять ее с собой на охоту, великодушно предложила:

– Агай… Хотите вблизи посмотреть моего марала?

– Если покажешь…

До этого они ехали рядом, стремя в стремя, а теперь Улпан опередила своего спутника и принялась громко звать, как зовут в ауле коз:

– Шоге!.. Шоге!

Марал услышал знакомый голос, выскочил из зарослей ракитника, сделал несколько больших прыжков, замер на поляне. Точеные желтоватые рога блестели на солнце, как золотые кинжалы – потому-то, наверное, Мусреп-охотник, и назвал его белым маралом с золотыми рогами. Но к зиме он оброс темноватой шерстью, приобрел серебристо-серую масть, только лоб стал белее, не зря говорил о белом лбе Есеней тогда, в юрте Артыкбая.

Марал безбоязненно появился на зов Улпан, но теперь встревожился. Неужели она тоже стала ездить с собаками?.. И мужчина рядом с ней, а от мужчины всегда опасность… Мужчины – враги! И собаки – враги.

– Шоге! Шоге! Шоге!

Но, раз она появилась не одна, марал не расположен был ласкаться к Улпан, показывать перед ней свою удаль, в три прыжка пересекая поляну… Если хочет встречаться с ним, пускай никого не берет с собой. Он подпрыгнул, повернулся, не касаясь ногами земли, и снова исчез в зарослях.

Барс и Садак не обратили на него внимания. Они были с малых лет натасканы на волков. А это? Какой-то козел, каких и в ауле вполне достаточно…

Мусрепу красавец-марал понравился, понравилось и то, с каким доверием он относится к Улпан, и, предвидя, о чем ему предстоит с ней говорить, Мусреп несколько преувеличенно принялся высказывать свой восторг:

– Ни одного изъяна! – воскликнул он. – А мы вместо того, чтобы любоваться его красотой, натравливаем на него собак, хотим наполнить его мясом свой казан, как будто мало для этого овец или откормленных на забой лошадей!

Они поехали дальше, и некоторое время желто-пегие безразлично трусили впереди, носом – к земле, поднимали головы, принюхиваясь к дальним запахам… Но внезапно оба пса одновременно замерли, оглянулись на хозяина и дружно кинулись навстречу ветру.

Мусреп давал последние наставления девушке:

– Улпанжан, собаки сейчас откуда-нибудь выгонят волка. Ты не упускай ту, которая за ним погонится. Ближе, чем на полверсты, не подъезжай. Если волк свернет к лесу или к озеру, путь не пересекай. Собаки все сделают сами. Скачка продлится верст десять, потом волк постарается укрыться в лесу. Но в эго время с другой стороны появлюсь я… Ты все поняла?

– Чего же тут не понять?..

Они скакали рядом, не выпуская из вида собак, постепенно отдаляясь от густого леса на противоположную сторону низины, заросшей тальником и ракитником.

– Агай! – возбужденно крикнула она. – Одна из собак остановилась!

– Ты, Улпан, лети следом, не отставай от того, что бежит вдали, один… Это – Барс.

Улпан хлестнула гнедого, и Мусреп остался позади. То, что ему хорошо было известно и множество раз повторялось в его жизни, было в новинку Улпан – ей не с кем было ездить, да и не дело девушек – охота на волка. И сейчас она мчалась, не выпускала из вида Барса, прижавшись к гриве коня, будто вот так – в седле, в неудержимой скачке, и появилась на свет.

Все шло по заведенному порядку.

Садак – на запах – пошел вбок по направлению к волку, Мусреп – за Садаком. По его поведению – Улпан не поняла бы, но Мусреп догадался: Садак не был так напряжен, как в прошлый раз, когда им попался матерый, он бежал как-то немного расслабленно, что ли, немного небрежно. Наверное, собаки подняли волчицу. А сука есть сука… Будет бежать куда глаза глядят… Барсу немало придется попетлять, но уйти – не позволит! Садак, конечно, чует и Улпан с ее конем, и Барса… А волчица! В середине зимы ее запах он различил бы с расстояния дневного перехода. Встретился бы с ней в такую пору, он скорей всего и не подумал бы ее разорвать, у него другое было бы на уме…

А Улпан уже давно шла за Барсом, и расстояние между ними и волчицей сократилось, но все же еще далековато до того, чтобы ее настичь. А равнина словно была создана для такой скачки, когда первый снег не закрывал коню и бабки, не мешал бежать ни волку, ни собаке. Если бы Улпан отпустила повод, Музбел-торы догнал бы волчицу. Но что тогда делать?.. Мусреп говорил – все сделает пес, сам, а она не должна пытаться повернуть волка. И в самом деле, если догонит, вдруг волк с оскаленной пастью кинется на нее? Что тогда? Тем более, существует поверье, будто волки всегда готовы кинуться на молодую девушку…

Захваченная погоней, не спуская глаз с приметной желто-пегой собаки, Улпан не замечала, где оказалась. Не поняла она и того, что волчица убедилась – бегством ей не спастись – и свернула к лесу. Пришлось сдержать коня, Улпан опомнилась и всмотрелась, что происходит. Расстояние между собакой и волчицей сильно сократилось, и все же волчица, видимо, первой достигнет леса. И ускользнет. А осталось с версту, не больше. Крикнуть, что ли? Вот если бы появился Мусреп-агай, он бы знал, что делать! Но его не видно. А лес уже на расстоянии полета стрелы. Не удалась охота! Но что там – вихрится снег… В логово юркнула волчица? А желто-пегих – две… Что там? Не подрались ли они между собой, упустив волчицу?