Улпан ее имя - Мусрепов Габит Махмудович. Страница 15

На полпути им встретился аул Артыкбая. Нельзя было не заехать к старику, и уж тем более нельзя – не подарить ему добытого волка. Ухватив заднюю лапу, Мусреп поволок его за собой в юрту.

– Артеке, – сказал он, – этот волк – ваш…

Да, не был избалован – не то, что дружбой, а простым человеческим вниманием старый батыр. Он сел в постели, обе руки протянул Мусрепу:

– Ойбай, родной! Жена, ставь казан, будем той делать. Первый раз за пятнадцать лет в моей юрте появилась волчья шкура!

Может быть, он преувеличивал – наверное, сородичи оставляли ему долю охотничьей добычи. Но уж искреннюю его радость никакому сомнению подвергнуть было невозможно.

К вечеру и Есеней навестил Артыкбая.

С волка уже сняли шкуру и распялили на кереге – решетчатой стене. Морда дотягивалась почти до ууков – верхних жердей, соединяющих решетку с шанраком, а хвост стелился по полу.

– Туркмен, это ты подарил волка Артеке? – ревниво спросил Есеней.

– Да, я… – небрежно ответил Мусреп. – Только этот вот и подвернулся…

– Хорош… Матерый! – не мог не отметить Есеней. – Пусть ваш достаток, Артеке, умножится три раза по девять раз! Но мы тоже не с пустыми руками…

Откинулся полог, и в юрте появился Мусреп-охотник, выставив перед собой двух красных лис.

– Где моя Улпан?.. – заговорил он. – Где моя белоснежная? Иди сюда… Прими мой аип… Ассалаумаликем, Артеке! Ваша семья, ваш скот – все живы-здоровы? Улпанжан, твой агай [32] провинился перед тобой. Возьми и прости меня. Здравствуй, Несибели. Ты, наверное, не устаешь смеяться надо мной? Ладно, смейся. Люди любят посмеяться над глупой старостью…

Улпан подошла к нему и приняла лисиц.

– Вы отдаете, а я беру… – сказала она, улыбаясь. – А теперь возвращаю их вам обратно. Не надо мне аипа… – И она снова положила лисиц на подставленные руки охотника.

Усаживаясь на почетном месте, Есеней вмешался в разговор:

– Аипы бывают возвратные и бывают невозвратные, говорю я как бий… – Он явно намекал, что гнедой с серым хребтом – Музбел-торы так и остается за Улпан. На охоте, с самого утра, Есеней придумывал – как бы втянуть девушку в беседу…

И Улпан уже чувствовала, что нельзя, неудобно отмалчиваться, и ответила шуткой:

– А можно считать возвращенным коня, который вернулся в косяк, в свой?

Есеней понял – она имеет в виду, что Музбел-торы, вместе с лошадьми Артыкбая, присоединяется к табунам Садыра. Он принял ее шутку и сам в шутку намекнул:

– Вернуться к своим?.. Это значит, хочет увести весь косяк.

Улпан насторожилась, но не показала вида. Что хочет старик сказать? Намекает на калым, который он готов заплатить? Надо постараться отогнать у него эту мысль!

– Лошади, приобретенные целым косяком, – сказала она, – не приносили добра нашей семье.

Туркмен-Мусреп прислушивался. Что-то будет… А Мусреп-охотник ничего не понял из этих иносказаний, лис он держал в руках, и завел речь о своем:

– Улпанжан! Пусть я буду твоей жертвой, да пропади он пропадом, этот аип! Считай – я делаю подарок твоему отцу. Возьми лисиц. Не возьмешь – брошу…

Что оставалось делать? Улпан взяла, унесла лисиц в соседнюю юрту и тут же вернулась – разливать чай.

За дастарханом снова шла речь об охоте. Мусреп-охотник говорил, как ушел от Есенея красавец-марал:

– Есеке, как жалко! Белоснежный марал, а рога как будто из золота! А все – ваши собаки… Не грызлись бы между собой, не ушел бы марал! Хорошие собаки – кто в обход идет, кто следом, кто – наперерез… А ваши? Пошли скопом в погоню, устали, передрались, еле мы их разогнали. Собаки, собранные из разных мест – это не охотничья стая, вот марал и ушел.

Артыкбай с тревогой прислушался к его словам.

– Марал, говоришь? Белоснежный? Ойбай! Ведь его наша Улпан однажды спасла. Джигиты целый день гоняли его, загнали, наконец, а он кинулся в озеро. Не он ли?..

– Наверное, он, – сказала Улпан.

Артыкбай правду сказал, что марала спасла Улпан. Когда он прыгнул в озеро, охотники, не зная, как теперь взять его, послали к Артыкбаю за луком и стрелами. Улпан не разрешила им взять лук, и на своем иноходце помчалась к озеру.

Марала этого она знала и раньше. Встречала изредка в лесу, и он привык к девушке. Девушка не гонялась за ним, не натравливала злобных собак. Правда, марал не подпускал ее близко, но и не убегал. Продолжая щипать траву, листки ракитника, он, хоть и настороженно, но – казалось Улпан – вполне дружелюбно посматривал на нее.

На берегу Улпан застала джигитов – человек пятнадцать. Метались с яростным лаем собаки, чуя близкую и недоступную добычу. Но вода в эту пору была уже холодная, и в озеро никто лезть не решался – ни охотничьи псы, ни их хозяева.

Улпан долго с ними не разговаривала:

– Все – прочь отсюда! – крикнула она властно. – Что за позор? Сорок дворов курлеутов хотят разодрать бедного марала на сорок кусков. Не смейте его трогать! Это мой марал!

Джигиты, хоть и не очень обрадовались ее вмешательству после целого дня трудной погони, но спорить не стали – разошлись и увели собак. Марал выждал некоторое время, пока они не скрылись с глаз, пока не растворился в воздухе их запах – запах опасности. Потом вылез на берег, отряхнулся. Весь день преследовали его, но от Улпан он не кинулся стремглав, а устало побрел к лесу.

Разговор о марале принял неожиданно несколько иной смысл, и Туркмен-Мусреп внимательно следил за всеми его поворотами.

А началось с того, что Мусреп-охотник воскликнул:

– Если б вы только видели глаза этого марала! Черные-черные… И смотрят на тебя, прямо в душу заглядывают…

Он-то имел в виду марала и только марала, но Есеней, неожиданно для самого себя, высказался:

– Ты сказал, что глаза у него черные. А лоб? Белоснежный чистый лоб! – Смутившись от того, что уж слишком это впрямую относилось к Улпан, Есеней повернулся к Туркмен-Мусрепу и словно бы невзначай добавил: – Если бы ты не отделился от нас со своими желто-пегими, ничто не спасло бы белого марала.

Но Мусрепу в этом разговоре не хотелось принимать сторону Есенея, и он повернул по-своему:

– Е-гей… Почему ты думаешь, что не спасло бы? Я сегодня тоже видел его. Красавец! Выскочил из ракитника, всего шагах в пятидесяти. Но я не стал за ним гоняться, и собак отозвал… – Он перехватил благодарный взгляд Улпан и продолжал: – На таких мирных животных я своих борзых не натравливаю. Волки и лисицы – эти мои. А марала не надо трогать.

Улпан без слов, одними глазами спрашивала Туркмен-Мусрепа: «Это правда? Этому можно верить?» Обрадовался и Артыкбай:

– О, Улпанжан!.. Хорошо, что есть Мусреп – и он думает так же, как ты. Весь наш аул зовет марала – марал Улпанжан. Его не только не трогают, его все берегут.

Мусреп-охотник торжественно пообещал:

– Я тоже не трону, я тоже… Если в другой раз взгляну на твоего марала, как на дичь, не увидеть мне больше моего сына, который лежит дома в люльке!

Улпан предупредила его:

– Агай, еще есть самка с двумя маралятами, живет возле Тузды-коля [33]… Их тоже нельзя… Смотри…

Есеней поначалу был доволен тем, какой оборот принял разговор за дастарханом. Полный особого значения… А потом? И всему виной Туркмен-Мусреп! Хвалил бы красоту марала, сравнивая ее с красотой девушки, а красоту девушки – с красотой и благородством марала. А он?.. «Жаль натравливать собак… не терзать в кровь… добивать…» Все понимает, а нарочно – в сторону, будто речь просто об охоте… Ведь и сама Улпан, кажется, была не прочь – поддержать разговор… А оба Мусрепа – один из хитрости, другой от глупости – завели разговор в непроходимые дебри. Сам-то он тоже… Не вмешался! А какие удобные были повороты… Когда Улпан сказала, что косяк лошадей, приобретенный целиком, не приносил добра их семье, надо было ответить: одна и та же беда не повторяется дважды, если есть сильная рука, которая в состоянии любую беду отвести. Ну ладно… Не последний раз они в юрте Артыкбай-батыра, не последний раз разливает Улпан чай. А когда он прикажет привезти им кумыса, она сядет у резной чаши с ложкой в руке. Он будет десять дней думать, а придумает такое, чтобы в разговор никто, кроме Улпан, не мог вмешаться. Он заставит ее то засмеяться, то задуматься, а то как стрелой поразит, то в жар ее бросит то в трепет…

вернуться

32

Агай – старший брат, дядя, может употребляться уважительно к мужчине, старшему по возрасту.

вернуться

33

Тузды – коль – соленое озеро.