Герои Малахова кургана - Буссенар Луи Анри. Страница 17
Известен его ответ императрице, подшучивавшей над его шевелюрой.
– Мои волосы, государыня, принадлежат истории!
Увы, он ошибся, история забыла о нем и его волосах.
Прежде всего это человек битвы, бросавшийся в середину врагов, солдат, с безрассудной смелостью рисковавший своей жизнью.
Тяжело раненный в сражении на Альме, он велел посадить себя в седло и, бледный, окровавленный, каким-то чудом остался на лошади до конца битвы. Превосходный исполнитель, он самый нерешительный из всех главнокомандующих.
Огромная ответственность, желание пощадить солдат, переговоры с английским главным штабом, предчувствие всяких затруднений – все это парализует в нем всякую инициативу и отдает его во власть событий. Но теперь, в начале кампании, ничего этого не видно. Дела идут хорошо, на завтра назначена бомбардировка.
Сопровождаемый своим штабом, главнокомандующий обходит траншеи. Он идет пешком, держа руку на перевязи, рядом с Боске, который на целую голову выше всех окружающих. Они подходят к центральной траншее. Двести артиллеристов ждут около орудий. В группе офицеров находится молодой капитан, бледный после недавнего ранения.
Над двумя потертыми галунами на его рукаве нашит третий золотой галун. Это – повышение по службе, столь же недавнее, как рана.
Несколькими секундами ранее прихода генералов прибегают, запыхавшись, пятеро зуавов. С ними мальчик в форме зуава с огромным букетом осенних цветов в руке. При виде их капитан делает дружеский жест, как вдруг раздается команда: – На караул!
Громко звучит Труба, и звуки ее сливаются с громом пушек, мортир, с ружейной стрельбой.
Канробер подходит к капитану, салютующему ему саблей, останавливается подле него и громко произносит:
Именем Императора объявляю вам, поручики, подпоручики, унтер-офицеры, бригадиры, канониры и барабанщики, что вы должны повиноваться присутствующему здесь – капитану Шампоберу, как своему непосредственному начальнику во всем, чего он потребует от вас по долгу службы и по правилам военного регламента!
Потом добавляет ласково:
– Капитан, я счастлив пожать руку такому храбрецу, как вы! Ваша рана вылечена?
– Да, ваше превосходительство!
– Чудесно! Что делают здесь эти зуавы? – добавляет главнокомандующий, улыбаясь им как старым друзьям.
– Они спасли меня там, на Альме, ваше превосходительство, после того как защищались и отбили орудия вместе с капонирами!
– И хотели первыми поздравить вас с повышением? Браво, мои смелые шакалы! Браво!
Затем, остановившись перед статным зуавом, начальником маленького отряда, главнокомандующий замечает на его груди крест Почетного Легиона и говорит ему:
– Как, у тебя крест, и ты еще не капрал?
– Ваше превосходительство, я только сегодня вышел из лазарета!
– Твое имя?
Боске вмешивается и отвечает:
– Генерал, имею честь представить вам Сорви-голову, героя второго полка зуавов, храбреца, который спас нас при взрыве замка графа Нахимова! Старый сержант, прекрасный солдат, умный, но горячая голова…
– Тем лучше… мы сделаем из него офицера! Но так как ты, будучи сержантом, не можешь стоять на часах и нести солдатскую службу, я делаю тебя капралом… в ожидании лучшего… Вольно, ребята! Отдохните теперь и повеселитесь! Завтра утром приглашаю вас к бомбардировке!
– Да здравствует Канробер! Да здравствует отец солдат! До здравствует Боске!
Эти восторженные крики раздаются далеко кругом. Перед уходом оба генерала обмениваются несколькими словами, и Канробер делает утвердительный жест.
– Это хорошо! Превосходная мысль! – добавляет он. – Потрудитесь заняться этим!
Боске кричит своим громким голосом:
– Сорви-голова!
– Есть, ваше превосходительство!
– Завтра на рассвете мы бомбардируем Севастополь! Ты начнешь действовать и повторишь свой маневр на Альме… Понял?
– Точно так, ваше превосходительство! – отвечает сияющий зуав. – Я должен зайти впереди французских траншей и стрелять в русские орудия, в русских артиллеристов!
– Прекрасно! Ты выберешь себе сотню людей из самых лучших стрелков… засядешь с ними… выберешь удобное место… я предупрежу твоего полковника… Остальное – твое дело, и ты устроишься, как захочешь!
– Я устроюсь на спине у русских, генерал!
– Желаю тебе удачи, Сорви-голова!
– Благодарю вас, ваше превосходительство, за вашу доброту!
Гордый своей миссией, Сорви-голова идет к капитану Шампоберу, радушно встречающему его.
– Господин капитан, как я счастлив! Вы знаете, мы пришли к вам от всего нашего полка, видевшего вас на деле и искренне уважающего!
Собачка, испуская радостный визг, скачет, лижет его прямо в лицо и бегает, словно бешеная.
– Митральеза! Милый мой пес!
Тото Буффарик поднимает вверх свои цветы, подает их офицеру и кричит:
– Господин капитан, это от зуавов второго полка и от моей семьи… Мы празднуем ваши эполеты и выздоровление!
Капитан хватает мальчика за плечи и целует в обе щеки.
Артиллеристы оглушительно кричат:
– Да здравствуют зуавы!
И все вместе вопят:
– Да здравствует капитан Шампобер!
Капитан, совсем растроганный, пожимает протянутые руки, хочет ответить ласковыми словами, благодарит, как вдруг трубач зуавов, Смоленый Клюв, яростно кричит:
– Берегись, бомба!
С неприятельской стороны, на высоте тридцати метров, летит металлический шар, из которого курится дымок. Слышно, как свистит воздух в кольцах снаряда. Бомба быстро приближается. Все присутствующие бросаются на землю.
Бум! Снаряд разрывается с грохотом пушки, вырыв глубокую яму в два метра и разбросав целый ливень обломков: железа, камней, щепок.
К счастью, никто не задет. Все поднимаются на ноги, и капитан, смеясь, говорит:
– Ну! Бомба, наверное, желала участвовать в нашем разговоре! Благодарю, зуавы! Друзья мои, спасители! Благодарю, канониры, дорогие товарищи по оружию! Я желал бы выразить вам мои чувства, но время не ждет, эти черти русские не дают передышки. Слушайте! У меня есть кварта крымского вина, несколько окороков и корзина шампанского… поселимся всем этим по-братски, выпьем за ваш успех, за счастье тех, кто думает о нас, за наше отечество, за славу французского знамени!
– Вы правы, господин капитан, – отвечает Сорви-голова, – время не ждет, и минуты бегут. Мне надо идти в полк!
– Но ты едва оправился от ужасных ожогов!
– Как вы от удара саблей!
– Но ведь я капитан, у меня ответственность…
– А я сделан капралом и командующим…
– Как? Уже командующим?
– Да, командующим отрядом, который я должен собрать в несколько часов и о котором вы услышите завтра. На рассвете мы откроем охоту на казаков, пока вы будете истреблять их работу пушками!
– Браво, милый Сорви-голова! Вы пойдете к маркитантам.
– Да, господин капитан! Я обойду торговцев… там, наверно, сидят мои верные товарищи, которые будут отличными рекрутами для нового патруля!
– Вы составите настоящий адский патруль!
– Это название мне нравится, господин капитан! Вы – крестный отец патруля и будете гордиться своим крестником!
– Поблагодарите там за меня сестру Елену, тетку Буффарик, мадемуазель Розу, всех этих самоотверженных женщин, заботы которых спасли и вас, и меня от смерти. Мы лежали там оба, умирающие, измученные лихорадкой, с верной Митральезой около нас!
Дежурный офицер спешно подъезжает к капитану и подает ему конверт.
Капитан разворачивает бумагу и читает: «Приказ командиру третьей батареи. Ровно в шесть часов бросить три бомбы на бастион и продолжать безостановочно огонь».
Он пожимает руку зуаву и говорит:
– Я должен дать сигнал к битве, до свидания, друг мой!
– До свидания, господин капитан!
Вся союзная армия охвачена лихорадкой. Новость облетела войско. Солдаты испытывают дикую радость при мысли о бомбардировке. Никто не сомневается в успехе. На завтра назначают друг другу свидание в Севастополе. Ночь кажется томительно длинной. Никто не смыкает глаз. В три часа утра солдаты выбегают из палаток и закусывают. Через два часа они солидно завтракают, запивая завтрак двойной порцией вина и глотком водки. Последние приготовления закончены.