На острие иглы - Стальнов Илья Александрович. Страница 46

– И она предстала? – спросил я.

– Она явилась ко мне в образе странника. Однажды в ненастную ночь ко мне постучал оборванный, но преисполненный гордости и величия путник. Я не мог отказать ему в крове и еде. Он прожил у меня день, неделю. Ненавязчиво, шаг за шагом, повел он меня по темному коридору, открывая одну за другой потайные двери. Он начинал с малого, вел меня по пути знания медленно и уверенно. То, что раньше виделось мне непоколебимым, представало зыбким. А то, что, казалось, рассыплется от дуновения ветра, оказалось на самом деле твердым как сталь. Новые горизонты, новая правда. У меня было чувство, что я знал все это и раньше. Мне казалось, что я не учу новое, а после долгого сна вспоминаю забытое. И однажды я узнал, кто есть мой гость. К тому времени взор мой был открыт и я был уже достаточно разумен, чтобы не испугаться и не возмутиться, а отдаться на волю той силы, частью которой предстояло стать и мне надо сказать, что наставник мне достался лучший из смертных.

Рассказ Карвена был довольно занимателен Да, волею высокого промысла мы отданы Богу или дьяволу, и обязательно придет такой час, когда станет ясно, кому ты обязан жизнью и что предстоит тебе совершить в подлунном мире. Однако касается это лишь избранных. Большинство же людей слабы духом, на них нет печати судьбы. Они с готовностью одновременно служат и Свету и Тьме, одной рукой множа зло, а другой пытаясь сеять добро.

– Кто он был?

– Ты спрашиваешь, кто мой наставник? Великий маг и звездочет Судгар Непокорный Чему же ты усмехаешься, Хаункас? Неужели тебе знакомо это имя? Я знаю, что знакомо. Он, выстоявший во многих боях, погиб в огне, которым был объят Орден не без твоего участия.

Я попытался припомнить, что мне рассказывал Адепт о событиях, когда стараниями Хаункаса Орден погрузился в междоусобицу.

– Меня еще долго будут попрекать этим недоразумением, которое произошло больше десяти лет назад. Полно, брат мой, я никого не убил тогда сам, – небрежно махнул я рукой. – Кроме Эразма Любвеобильного, который хоть и был Мудрым, но вместо служения долгу был больше занят интригами и своим гаремом. Остальные же сами вцепились друг другу в горло. И Судгар погиб, пытаясь помешать тому, чему помешать был не в силах, поскольку, несмотря на выдающийся ум и знание природы и людей, не мог понять одного…

– Что не мог понять великий маг?

– Скрадывая безделье и борясь с зевотой, я несколько дней провел в хранилище знаний. Там не только смог вспомнить то, что знал когда-то, но и узнал много нового. Ведь такие катастрофы, когда Мудрые, Магистры и челядь Ордена, будто ядовитые тарантулы, жалят друг друга, а в самые ответственные моменты Орден оказывается на грани самоуничтожения, происходят в среднем раз в столетие. Находишь ли ты этому объяснение?

– Да. Мы не раз подвергались козням наших врагов, чьи методы порой настолько походят на наши, что у меня возникают сомнения, а не порождение ли мы одной силы? Нередко нас мешали внутренние склоки и неспособность найти взаимопонимание между братьями.

– Именно так. Разрушение заложено в природе Силы. Честолюбие, коварство, интриги – это лишь инструменты, с помощью которых Сила воцаряется в мире. И глупо рассчитывать на то, что инструмент сей не будет обоюдоостр и в мире, и внутри Ордена.

– Ну и что?

– Орден вполне закономерно раздирается самолюбием, тщеславием и жаждой власти, злостью и ненавистью, которые точат всех, даже Мудрых Таков закон. Такова природа Тьмы, и разве следует ей противиться?

– Может быть, в мыслях твоих есть зерно, но истина вряд ли уложится в эти тесные рамки. Братья скованы единой цепью, спаяны единым стремлением, выделены Силой из болота, в котором копошится остальное неразумное человечество.

– О, Карвен, ты тоже любитель играть словами. Но ты знаешь, что все не так. А не удивляло тебя, что Орден, опутавший всю Землю, влияние которого простирается на огромное количество людей и гигантские расстояния, несмотря на самые тяжелые потрясения, не развалился на куски, не распался, не ослаб?

– Не удивляет, ибо с нами Сила Его.

– Ты же знаешь, Мудрый, Сила должна быть проявлена здесь, в материальном мире, Сила должна иметь своих носителей. Без людей даже Камень Золотой Звезды не более чем обыкновенный булыжник. Именно такова цель Ордена – проявить не проявленное. И именно поэтому за десять тысяч лет он должен был бы рассыпаться в прах.

– Ты поражен тлей неверия. Твоя дотошность не делает тебе чести, Магистр… Хорошо, что следует из твоих слов?

– Следует то, что мы проводим время за кубком бургундского и задаем друг другу вопросы, на которые не знаем ответа, – рассмеялся я. – Давай лучше выпьем, Карвен. Поднимаю, по светским правилам, кубок за то, чтобы сбылось все, о чем мы мечтаем и чему суждено сбыться.

Глотая терпкое вино, я искоса поглядывал на аббата. Он поднес свой кубок к губам, пригубил вино, распробовал, поморщился, будто почуяв что-то неладное, потом проглотил содержимое одним махом.

Мы посидели еще несколько минут, перебрасываясь малозначительными фразами.

– Старость, – неожиданно вздохнул Карвен, поведя плечами так, что хрустнули суставы. – Когда-то я мог выпить сколько угодно, но годы вынуждают меня довольствоваться малым. Что-то я нехорошо чувствую себя.

– Вино не крепкое, но ударяет в голову.

– Пожалуй, что так. Доброй ночи. – Карвен задышал чаще, его лицо стало приобретать синюшный оттенок. И тут в его глазах появилось подозрение.

– Доброй ночи, Мудрый. Мне жаль, что так вышло. Прощай.

– Ты… – В эту секунду он понял все и дико уставился на меня, язык уже почти не слушался его. – Ты отравил меня?

Он попытался встать, уперевшись дрожащими руками о стол. Это усилие истощило его силы, и он упал, уронив голову в ладони, а потом повалился на пол.

– Мы встретимся в новом круге, Карвен. И ты не будешь держать на меня зла.

В соседнем помещении, как всегда, грелся у очага горбун и играли в «кости» монахи, которые должны были охранять Мудрого днем и ночью.

– Мудрый просил не беспокоить Он вздремнул и не хочет, чтобы его покой был нарушен кем-то

Старший телохранитель кивнул и вернулся к игре. Перед ним уже была груда монет – ему везло.

Теперь нельзя терять ни минуты. Я чуть не бегом спустился в подвал, ведущий в библиотеку. Вот и нужное место Я нажал на камень – открылся черный проход, из которого потянуло сыростью.

Я готовился основательно и не один раз обшарил эти мрачные, со склизкими стенами потайные ходы Сеть их была сильно разветвлена, и, в случае если враги возьмут монастырь с боем, чего пока никому не удавалось, братья могли бы продержаться здесь сколько угодно. Никто, кроме аббата, колдуна, а теперь и меня, не был знаком с расположением всех ходов-переходов.

Я задел лицом паутину и, выругавшись, стряхнул ее. Где-то внизу капала вода Я протиснулся в проход, справа была келья с узким окошком, около которого лежала истлевшая, человеческая рука. Видимо, этот человек в последний свой миг пытался выбраться, кулаками разбить камни, но не смог Кто он был-отшельник, пленник ли, – теперь уже не узнаешь.

Поднявшись по каменной спиральной лестнице, я добрался до нужного места Отодвинув заслонку, приник глазом к отверстию и смог с трехметровой высоты обозревать все, что происходит в комнате аббата. Тот, кто делал глазок, знал толк в своем деле Из комнаты заметить наблюдение было почти невозможно. Глазок скрывался в медном барельефе, изображавшем библейский сюжет.

Я чуть было не опоздал. Долкмен уже находился в комнате, где очутился благодаря тем же потайным ходам. Еще несколько минут назад он стоял на этой же площадке у этого же глазка и украдкой, с ощущением, что все-таки одержал верх, обманул всех, вышел победителем, наблюдал за мной и Карвеном, терпеливо подслушивая наш разговор и взирая на то, как белый порошок растворяется в вине.

Итальянец прошелся по комнате, прислушался к какому-то звуку, взял кубок, посмотрел в него, поставил на место и рассмеялся. Он нагнулся над распростертым телом Карвена, провел ладонью над его лицом, определяя, действительно ли тот мертв, нет ли дыхания.