Крылья (СИ) - Славина Ирена. Страница 6

— Что ты делаешь завтра?

Я смотрела прямо перед собой: воротник черной куртки с капюшоном, металлический язычок молнии, треугольный вырез толстовки, открывающий горло, подбородок… Что-то подсказывает мне, что если я посмотрю выше, откинув голову, он…

«Пока не знаю. Планировала сходить с Анной куда-нибудь. Кажется, в театре появилась какая-то новая пьеса. Это ее здорово отвлекает», — приготовилась беззаботно зачирикать я, но не успела…

Он взял меня за руку, и запас воздуха в легких, который я планировала истратить на ответ, тут же вырвался наружу. Я почувствовала тепло его руки сквозь тонкую вязь перчатки.

Теперь я была более чем уверена, что если я отклею взгляд от язычка молнии и посмотрю на него, откинув голову, он поцелует меня.

Парней, с которыми я целовалась, можно было пересчитать на пальцах одной руки. И чаще всего их выбирала не я, а бутылочка, вертящаяся по кругу на школьных вечеринках, или рука ведущего в «кис-брысь-мяу». Эти поцелуи были ненастоящими, суррогатными, пластмассовыми. «Толик, или как тебя там, я тебя сейчас поцелую, только, бога ради, убери свой язык подальше», — вот что обычно жужжало в моей голове, когда малознакомое лицо наклонялось ко мне, обдавая запахом табака и мятной жвачки.

Но сейчас все мысли, как после взрыва, разнесло в стороны. Не осталось ничего, кроме чувства сладкой опьяняющей тревоги, словно я стояла на краю обрыва, смотрела вниз и знала, что еще мгновение — и я прыгну. Адреналин проникал в артерии, звуки улицы куда-то исчезли, мои пальцы переплелись с его пальцами.

Я подняла глаза.

— Стефан… — выдохнула я. Его имя скользнуло по моим губам мягко, глухо, как полоска бархата. Я плохо контролировала интонации голоса и, кажется, его имя прозвучало, как приглашение. Которое он молниеносно, не раздумывая, принял. Его губы легли на мои, прижимаясь, обволакивая, стирая остатки прозрачной помады. Мне понравилась эта решительность. Я слушала бурю, которая поднималась во мне, и целовала этого парня так, как еще никого никогда, зажмурившись, пьянея, теряя равновесие, как вдруг…

Вдруг я почувствовала, что он остановился. Мои губы продолжали двигаться, но он не отвечал. Я расцепила пальцы, которые почему-то оказались сомкнутыми за его спиной, а не на плечах, открыла глаза и… застыла от ужаса.

Я стояла под козырьком подъезда и держала в объятиях САМУ СЕБЯ. Я держала в объятиях своё тело, которое было без сознания, руки которого только что безжизненно повисли, голова которого свесилась на бок, выронив из-за уха волну темных волос. Я, испуганная до смерти, сидела в теле Стефана, сжав его руками — моё! — пустое, неподвижное тело.

***

Прошла то ли минута, то ли десять, а может быть целая вечность. Я стояла, ошеломленная каскадом новых ощущений: джинсы не обтягивают бедра, а сидят свободно, куртка на плечах непривычно тяжёлая, на ногах невероятно удобные ботинки, гораздо удобней сапог на высоких каблуках.

«Господи милосердный! Я в теле Стефана!»

Снежный вихрь обдал нас снегом, сбивая с ног. Я еле-еле удержала на ногах тело Стефана и свое обмякшее тело. Я прижала его к стене, усиленно соображая, что делать дальше. Дышит ли моё тело, где сейчас сознание Стефана и — Матерь Божья! — вернусь ли я обратно?!

Из темноты вынырнули двое, прошли в полуметре от нас и исчезли в глубине подъезда, даже не глянув в нашу сторону. Я представила, как мы выглядим со стороны: тип в толстой куртке жмёт к стене какую-то черноволосую девицу, кого этим удивишь… Как только стих звук шагов, я схватила свою тонкую болтающуюся руку, пытаясь нащупать пульс на запястье, и к своему ужасу не смогла его найти. Тогда трясущимися руками начала расстегивать молнию на своей куртке и стягивать шарф, пытаясь добраться до горла и нащупать пульсацию сонной артерии. Прижалась ухом ко рту. Тихое дыхание коснулось моего виска, под пальцами на горле шевелился пульс. Я зажмурила глаза изо всех сил и зашептала, обращаясь ко всем святым и чертям сразу: «Пожалуйста, верните меня, я не хочу всего этого, пожалуйста, пожалуйста…» И тут же провалилась в темноту, растёкшуюся вокруг так неожиданно, словно кто-то щёлкнул выключателем.

Мгновение спустя я почувствовала невероятное давление: что-то прижимало меня к стене так, что рёбра едва не хрустели. Я открыла глаза и повторила в сотый раз: «Пожалуйста, я не хочу»…

Стефан стоял напротив, притиснув меня к стене и низко опустив голову. Одна его рука больно сжимала моё запястье, а другая всё еще была на моем горле, впившись пальцами в ямки под подбородком… Я еле дышала.

Он мгновенно отдернул руки, глядя на меня с тревогой, и был бел, как бумага. Он ничего не помнил. И ничего не понимал.

— Лика… — начал он. — Я, кажется…

Он был напуган не меньше моего. Но я была не в состоянии сказать ему то, что следовало: «ты не виноват, это всё я», «ничего такого не случилось», «ты не сделал мне больно». Я вообще была не в состоянии говорить. Отчаяние наполнило меня под завязку. Если бы внутри меня существовал город, то сейчас его бы просто сравняло с землёй, со всеми его домами, улицами и мостами… Его бы просто стёрло с лица Земли.

Твердь под ногами качнулась, как в лифте: я медленно погружалась в свой персональный ад.

3. Дар

Я бежала по тёмной улице, едва разбирая дорогу. Наверное, так летит сквозь лесную чащу перепуганная насмерть птица: не чувствуя усталости и боли, вне времени и пространства, без всяких мыслей – только хрип и хлопанье крыльев...

Дальше, дальше от этого места, где только что подо мной разверзлась земля и рука какого-то невидимого демона ухватила меня за лодыжку...

Я бежала, пока могла дышать, потом морозный воздух сделал своё дело: грудную клетку словно стеклом набили и я рухнула на обледеневшую скамью в каком-то незнакомом парке. Дыши, Лика Вернер, дыши. Пейзаж, пространство, предметы — всё постепенно начало обретать очертания. Чёрный металл скамейки, мой оранжево-красный шарф: один конец чудом цепляется за шею, другой — болтается у самой земли, разбитые ладони, разорванные на коленях джинсы...

Я — запертая в милицейской машине, в теле арестованного мужика, — это всё было реальностью, всё до последней детали! Тогда я смогла, бог знает как, обмануть себя, смогла убедить себя, что всё это было посттравматическим бредом, хотя и до чёртиков реальным. Но не в этот раз.

Снег таял на шее и лице и сползал ледяными струями за шиворот. Слезы текли по щекам так, что, когда я наконец добралась домой, на моем бесцветном, распухшем лице не осталось ни капли косметики.

***

Две недели я провела дома, свалившись с такой ангиной, какой у меня сроду не было: не могла ни есть, ни говорить. Анна, как цербер, никого ко мне не подпускала, даже самых близких подруг. Я не сопротивлялась. Александра всё поймёт, Ида всё простит, я объясню им всё. Если хватит слов.

Впрочем, однажды Анна всё же принесла мне телефон. «Он очень просил», — призналась она, поправила одеяло и вышла. Я знала, что это Стефан еще до того, как услышала голос.

— Привет, Лика.

У меня задрожали руки.

— Я тогда наверно… вырубился. Мы целовались, а потом — ничего не помню. Вообще. Но у тебя было такое лицо, как будто случилось что-то ужасное. А когда ты убежала, мне вообще в голову начали лезть самые мрачные мысли. Что тогда произошло?

Меня накрыло. Я боролась с желанием бросить трубку, вжаться лицом в подушку и завизжать. Но он не был ни в чем виноват, и мне хотелось, чтобы он знал это.

— Н-ничего не произошло. Ничего такого. Просто ты потерял сознание и… рухнул на меня, — соврала я.

«Просто я потихоньку схожу с ума, шарики за ролики и всё такое. А если это не помешательство, то одержимость, что, поверь, не сильно утешает…»

— Что ты сказал? — очнулась я, не услышав вопроса.

— Давай встретимся, поговорим…