Крылья (СИ) - Славина Ирена. Страница 7

— Нет!

«Стефан, я не знаю, что со мной будет, если меня снова «перебросит» в тебя. Я просто умру на месте. После того, как «вернусь». ЕСЛИ вернусь…»

— Я могу приехать к тебе, — не унимался он.

— Стефан, пожалуйста… Мне просто нельзя с тобой видеться!

— Кто сказал? — спросил он, и по голосу я поняла, что он вызывающе улыбается.

— Я сказала. Это моё решение.

— Почему? Если у меня раздвоение личности, и вторая моя часть — маньяк-насильник, то я хочу об этом знать, — шутливо начал он.

— Дело не в тебе, — перебила я. — Просто мне нужно время.

«Ну или психушка. Тоже вполне подойдёт».

— Лика, я не совсем понимаю, на что тебе нужно время, если ничего не случилось, — он искренне недоумевал. — Позвони мне, когда… когда захочешь. У Хельги есть мой номер. Через две недели я возвращаюсь в Дрезден, я хотел бы увидеть тебя до того, как…

— Хорошо, — перебила его я, зная совершенно точно, что не позвоню.

«Прости, Стефан… Я не хочу никаких парней. Никаких встреч. Никаких разговоров. Ни сегодня, ни завтра, никогда. Потому что мне очень — ОЧЕНЬ! — страшно».

***

Зеркало не врало: я давно не выглядела так хреново. Блёклые, торчащие во все стороны волосы, бледная сухая кожа, кажущаяся еще более бледной на фоне волос, фиолетовые круги под глазами. И серые, нездорово тусклые глаза. «Мои свинцовые пули», — любил говорить о них папа, когда я приходила к нему, рассерженная или огорчённая чем-то. Теперь максимум, на что эти глаза могли рассчитывать: две старые оловянные пуговицы.

Ох, папа... Мысли об отце тут же придали мне сил. Нет, я не могу позволить себе сломаться. Я не должна сломаться. «Всему есть объяснение», — сказал бы он. Так и есть. Если это кошмар, мне нужно проснуться. Если это помешательство, мне нужен врач и банка разноцветных колёс. Если я монстр, мне нужно научиться жить с этим.

— Анна, знаешь… Боюсь, мне снова нужна будет помощь врача.

Мы сидели с ней на кухне, друг напротив друга, две грустные, больные, измотанные тетки, одной семнадцать, другой сорок семь. Я с кружкой ройбуша, Анна — с чашкой остывающего кофе, в который она, надеясь, что я ничего не замечу, подлила коньяка.

— Хорошо, я позвоню ему. Боль в горле всё не проходит? Снова температура?

— Я не про терапевта. Мне нужен психотерапевт.

«А может быть самый натуральный психиатр. Со смирительной рубашкой и двумя глыбоподобными санитарами наготове…»

Анна залпом выпила кофе. Она пыталась не выказывать волнения, но актрисы из нее не вышло бы.

— Зачем он? Снова вернулись плохие сны? Или… зачем?

— Сны, — соврала я.

— Хорошо. Позвоню ему.

Я изобразила на лице нечто, отдаленно напоминающее улыбку, и, глядя на круговорот чаинок в замкнутом пространстве чашки, спросила:

— Анна, ты веришь в то, что душа может существовать отдельно от тела?

Анна поднесла ко рту чашку и, обнаружив, что в ней не осталось ни капли, медленно поставила на стол.

— Вообще-то, в это верят девяносто процентов жителей этой планеты.

— Я не про религиозность и жизнь после смерти...

— Про что же?

Я вцепилась в кружку так, словно ее кто-то собирался отнять.

— Что скажешь насчет временного... э-э-э... выхода из своего тела... при жизни? Иногда мне кажется, что со мной что-то не так. И это как-то связано с тем, что моя душа...

Я замолкла, пытаясь решить для себя, поступила ли я правильно, начав весь этот затейливый разговор, или в очередной раз сглупила.

Секунду Анна пытливо смотрела на меня, сдвинув брови, но очень быстро ее лоб разгладился, а руки покровительственно сжали мою ладонь.

— Лика, это просто сны, — сказала она решительно. — И я отказываюсь верить, что мы с тобой — такие серьезные, взрослые и реальные — не сможем управиться с такими... мелочами.

«Мелочи» были упомянуты с ноткой какого-то особенного презрения. Так, что я сразу почувствовала в Анне некую союзницу, готовую, если понадобится, вытащить из загашника какой-нибудь видавший виды кольт и начать отстреливаться от моих реальных — и не очень — врагов.

***

— Анна, вам стоит хорошо подумать над моим предложением. Впрочем, это даже не предложение, а — с учетом аналогичных инцидентов в прошлом и возраста пациентки — настоятельная рекомендация.

Я прикрыла за собой дверь, сбросила рюкзак и только-только приготовилась сразиться со шнурками на ботинках, как вдруг поняла, что эта заумная реплика, которую только что изрек голос Караванского где-то, если уши не подвели, на кухне, — имеет ко мне самое что ни на есть прямое отношение.

— Вы уверены? — робко ответила Анна.

Оставив в покое шнурки, я бесшумно подошла к стене, разделяющую гостиную и кухню, намереваясь не пропустить ни слова.

— Давайте еще раз, — сказал Караванский, хрустнув пальцами. — Какие-либо серьезные психические отклонения я, в принципе, не зафиксировал…

Я выдохнула.

— Но та непоколебимая уверенность, с которой Лика рассказывает о своих… скажем так, видениях, меня настораживает. Без тщательного обследования нельзя исключать эндогенное психическое заболевание, связанное с нарушением обмена веществ головного мозга, и некоторые другие отклонения. Поэтому я вам очень рекомендую подумать о полном обследовании в стационаре.

Я перестала дышать.

Значит, психоневрологический диспансер. Не совсем то, на что я рассчитывала, изливая душу Караванскому. Верней, совсем не то. Серьезных психических отклонений не зафиксировано, но меня всё равно настойчиво приглашают в психушку.

Я очень сомневалась, что разговоры с психотерапевтом смогут хоть как-нибудь пошатнуть мою уверенность в тех «перемещениях», что со мной случались. Всё, в чем я нуждалась, — профессиональное, непредвзятое, обоснованное подтверждение моей «нормальности», и я наивно полагала, что нескольких «разговоров по душам» с врачом будет для этого достаточно. К стационару я была совершенно — категорически! — не готова.

«Да ну хватит, ну зачем так убиваться-то, — я попыталась привести себя в чувство, потирая виски и лоб вспотевшими ладонями. — Вылечиться-то хочешь небось? Хочешь. Ну так значит давай прекращай истерить, ей-богу… Там же не монстры в больнице, а врачи. Причем, в небывалом количестве на метр квадратный. Уж кто-нибудь умный обязательно найдется, кто тебе голову подлечит-подправит, покушаешь галоперидольчика, пожуешь феназепамчика…»

Я чуть не рассмеялась в голос от собственных нравоучений.

— А что за видения у моей девочки? — голос Анны был едва различим (тиканье часов или рисунок на обоях — казалось, и те были куда более осязаемы чем этот бесцветный голос...)

— Хорошо, — секундное колебание. — Ей кажется, то есть она уверена, что ее душа на несколько минут может… как бы это сказать… перескакивать в тела других людей. Что уже само по себе плохо коррелирует с психическим здоровьем…

Я медленно опустилась на корточки, очень надеясь, что колени не будут оглушительно хрустеть, и прижалась затылком к стене.

«Плохо кор-ре-лиии-ру-ет с психическим здоровьем, — передразнила я Караванского. — А не пошли бы вы, уважаемый доктор...»

***

Я не сразу заметила Анну, которая наверняка что-то услышала и теперь стояла передо мной с полыхающим от возмущения лицом. Я онемела. Быть пойманной на подслушивании! К такому позору я точно была не готова.

Волнение здорово подпортило мне качество «изображения»: я видела бледное пятно Анниного лица, а вокруг него расходилась кругами глубокая бархатная темнота. Анна, не понятно почему, всё еще не начала свою гневную проповедь, вместо этого она испуганным севшим голосом спросила:

— С вами всё в порядке? Вам больно?

Я, немного ошарашенная этим ее «вы», кивнула головой.

— Что-то голова немного… — начала я и… замолкла.

Мой голос звучал точь-в-точь как голос доктора Караванского.

Темнота, до этой секунды сжимавшая все углы обзора, начала рассеиваться. В горле на полпути застрял вопль: я сидела, закинув ногу на ногу, на кухонном диване. Передо мной стояла Анна. На моем носу поблескивал предмет, с которым моя переносица до сих пор была не знакома, — очки в золотой оправе. Я находилась в теле доктора Караванского.