По дороге к любви - Редмирски Дж. А.. Страница 29

— Да, я иногда тоже.

Мы умолкаем, и в машине вдруг повисает тишина, в первый раз за все время. Мы оба, кажется, это замечаем. Интересно, о чем он сейчас думает? А если о том же самом? Может, ему тоже интересно знать, о чем думаю я, и он хочет спросить меня об этом, так же как я хочу спросить его? Рано или поздно такие минуты наступают, и отношения поднимаются на новую ступеньку, когда два человека начинают по-настоящему понимать друг друга.

Сейчас между нами все совсем не так, как было в автобусе. Тогда мы думали, что скоро все закончится, мы расстанемся и больше никогда не увидим друг друга, поэтому и сближаться незачем.

Сейчас все иначе, и ничто не мешает нам сближаться.

— Расскажи мне про свою лучшую подругу, про Натали.

Несколько долгих секунд я продолжаю глядеть на дорогу, откликаюсь не сразу, не знаю, с чего начать.

— Если, конечно, она все еще твоя лучшая подруга, — вставляет он, словно чувствует мое настроение.

Поворачиваюсь к нему:

— Нет, она мне больше не подруга. Была подруга, да вся вышла. Не знаю, что еще сказать…

— Уверен, найдется что сказать. — Он бросает на меня быстрый взгляд. — Наверно, просто не хочешь рассказывать.

Собираюсь с духом. Ладно, была не была.

— Нет, почему же? Хочу рассказать, честное слово.

Видно, что он доволен, но старается скрыть это.

— Мы с ней со второго класса дружили, — начинаю я. — Представить себе не могла, что эта дружба когда-нибудь закончится, да еще так.

Качаю головой, противно вспоминать.

— И что же случилось?

— Да ничего особенного. Предпочла своего дружка. А меня послала подальше.

Кажется, он ожидал более подробного рассказа, да я и сама собиралась выложить ему все, просто так получилось.

— А почему? Ты поставила вопрос ребром? Или ты, или он? — спрашивает Эндрю, слегка приподняв бровь.

— Да нет, все было совсем не так, и я тут ни при чем. — Долго и тяжело вздыхаю. — Понимаешь, однажды вечером мы с Деймоном, ну, ее дружком, остались на минутку одни, и он хотел меня поцеловать, признался, что давно влюблен в меня. Я рассказала Натали, а она назвала меня лживой сукой и заявила, что не желает меня больше видеть.

Эндрю серьезно кивает, по лицу видно, что он все понял.

— Ненадежная девица, — произносит он. — Наверное, они долго были вместе?

— Да, лет пять.

— А эта твоя лучшая подруга, как думаешь, она тебе поверила? — (Гляжу на него в недоумении.) — Конечно поверила. Подумай сама, она знает тебя практически всю жизнь. Ты что, серьезно думаешь, что она вот так наплевала на дружбу только потому, что не поверила тебе?

Я все еще ничего не понимаю.

— Но так все и было. Она так и сделала.

— Не-а, — мотает он головой, — это была просто ее реакция, Кэмрин. Она не хочет верить в то, что ты ей рассказала, но в душе понимает, что это правда. Ей нужно время подумать как следует, и она сама увидит, что правда, а что нет. Она еще вернется к тебе.

— Ну уж нет, пока она будет раздумывать, я сама не захочу с ней видеться.

— Может быть. — Он щурит правый глаз и перестраивается на другую полосу. — Но на тебя это как-то не похоже. Как мне кажется.

— Думаешь, прощу?

Он кивает.

Обгоняем медленно трясущегося дальнобойщика.

— Не знаю, — говорю я и теперь уже сама ни в чем не уверена. — Я теперь не такая, как была когда-то.

— А какая ты была когда-то?

Но я и этого не знаю. Молчу, придумывая, как сказать, чтобы не упомянуть Иэна.

— Веселая была, общительная… — Я вдруг вспоминаю и смеюсь. — Знаешь, я раньше даже купалась голая зимой в ледяной воде, в озере… каждый год.

Красивое лицо Эндрю морщится, он улыбается, видно, что заинтригован.

— Вот это да, — произносит он. — Представляю себе эту картину… Залюбуешься…

Я хлопаю его по руке. Вечно он смеется. Думает меня подколоть, чтобы я смутилась, но не дождется.

— Это была такая акция по сбору денег для городской больницы, — объясняю я. — Ее устраивали каждый год.

— Неужели совсем голая?

Видно, что за улыбкой его прячется недоумение.

— Ну нет, конечно, не совсем, но в одной майке и трусах в ледяной воде… Можно считать, что совсем.

— Черт, вернусь домой, обязательно запишусь собирать средства для какой-нибудь больницы, — стучит он ладонью по рулю. — Я и не знал, что теряю. — Он немного приглушает улыбку, смотрит на меня. — А почему ты говоришь «раньше»? Больше этим не занимаешься?

«Потому что на это меня подбил Иэн, и два года подряд мы делали это вместе».

— Год назад перестала… Так бывает, занимаешься чем-нибудь, а потом прекращаешь, и все.

Чувствую, он не верит, слишком простое объяснение, думает, наверняка тут есть что-то еще, поэтому спешу сменить тему.

— А ты? — поворачиваюсь я к нему. — Какими безумствами может похвастать твоя биография?

Не отрывая глаз от дороги, Эндрю задумчиво поджимает губы. Обгоняем еще одного дальнобойщика. Чем дальше отъезжаем от города, тем меньше машин.

— Было дело, баловался серфингом на капоте… Но это трудно назвать безумством… скорее, глупость.

— Да, ты прав, глупость.

Он протягивает левую руку, показывает запястье:

— Не удержался, зараза, свалился, ободрал почти до кости.

Гляжу на страшный шрам, дюйма два, от основания большого пальца.

— Тащило по дороге несколько метров, с десяток, может, больше. Голову разбил в кровь. — Он тычет в затылок с правой стороны. — Девять швов, и на руке шестнадцать. Не-ет, больше таким дураком не буду.

— Хотелось бы надеяться, — сурово говорю я, пытаясь разглядеть под волосами шрамы.

Он берет меня за запястье, указательным пальцем направляет мой палец туда, где должен быть шрам.

Подвигаюсь ближе, чтобы ему было удобнее.

— Где-то… вот здесь. Ага, вот он. Чувствуешь?

Убирает руку, но я уже вижу шрам.

Кончиками пальцем осторожно раздвигаю волосы и нащупываю неровную полоску кожи на голове. Шрам длиной около дюйма. Провожу пальцем еще раз и неохотно опускаю руку.

— Наверно, у тебя много шрамов, — замечаю я.

— Не очень, — улыбается он. — На спине есть один, это когда Эйдан огрел меня велосипедной цепью. — (Я стиснула зубы от ужаса.) — А когда мне было двенадцать, посадил Эшера на руль велика, мы поехали и в камень врезались. Велик перевернулся, а мы оба шмякнулись на бетонку. — Он трогает пальцем нос. — Я тогда нос сломал, а Эшер руку, ему зашивали локоть. Мама думала, что мы попали под машину, про велосипед ничего не сказали, чтобы не очень наказывали.

Гляжу на его изящный, чуть ли не идеальный формы нос. Что-то не похоже, что он был сломан.

— Потом есть еще интересный такой, Г-образный шрам на бедре, вот тут, с внутренней стороны. — Он показывает, где примерно. — Но его я тебе не покажу. — Усмехается и кладет на руль обе руки.

Я краснею, потому что уже представила, как он спускает штаны и хвастается своим шрамом.

— Ну и хорошо, — смеюсь я и сама наклоняюсь к приборной доске, поднимаю рубаху и оголяю живот. Вижу, смотрит, и сердце мое начинает отчаянно бухать, но стараюсь не обращать внимания. — Вот, однажды ходила в поход. Прыгнула с отвесного берега в воду и ударилась о камень… Чуть не утонула.

Эндрю протягивает руку, трогает пальцами маленький шрам. По спине у меня, до самой шеи, проходит дрожь, кровь леденеет в жилах.

И на это я не обращаю внимания, насколько получается, конечно.

Опускаю край рубахи, снова откидываюсь на спинку сиденья.

— Я рад, что ты не утонула.

Лицо теплеет, глаза тоже.

Улыбаюсь в ответ:

— Да, было бы хреново.

— Это уж точно.

Глава 15

Я просыпаюсь, когда уже темно, машина едет медленно. Не знаю, сколько я проспала, но мне кажется, всю ночь, несмотря на то что сидела, свернувшись калачиком в кресле и прислонившись головой к двери. Немного только затекли мышцы, как и тогда в автобусе, а в остальном чувствую себя прекрасно.