В тебе моя жизнь... - Струк Марина. Страница 104

Взгляд Анатоля упал на ее живот. Она спала, надежно защитив его своей ладонью, словно во время ее сна что-то могло причинить вред ребенку, которого она носила.

Дитя Загорского.

Как же Анатоль страдал после своего открытия, что Марина в тягости от другого! Как проклинал их обоих, так жестоко обманувших его! Ведь судя по всему, это произошло после того, как Марина приняла его, Воронина, предложение, а значит, вдвойне велика их вина перед ним. Вдвойне горька его доля теперь…

О, если б она знала, как часто он думал над тем, что вдруг у нее случится выкидыш! Если б знала, как часто представлял себе, что из имения приходит письмо, в котором ему сообщают, что барыня упала, заболела или по другим причинам скинула это дитя, зачатое в грехе! Она бы возненавидела тогда его так, как он ненавидел себя в такие моменты, и Анатоль не стал бы осуждать ее за эту ненависть. Но как было отрадно представлять себе то, что могло бы быть, не будь этого ребенка.

Он протянул руку и медленно провел пальцами по ее волосам, разметавшимся по подушке. Как часто он представлял себе, что будет это делать в собственной спальне, после ночи долгой и страстной любви! Как он хотел получить ее в супруги, чтобы иметь на это и многое другое полное право, невзирая на ее чувства. И вот она тут, рядом с ним, полностью в его власти, но разве это принесло ему то счастье, к которому он так стремился?

Пальцы Анатоля сами собой сжались в кулак, да так сильно, что ногти поцарапали ему кожу тыльной стороны ладони. Он поднялся и быстро вышел из спальни, оставив жену одну.

*****

Софью Александровну похоронили через пару дней в канун нового 1837 года. Задержка вышла из-за того, что долго не могли подготовить место для могилы на кладбище — земля настолько замерзла, что ее пришлось греть кострами аж целые сутки, и только потом рыть яму заступами. В благодарность за такую тяжелую работу Анатоль щедро оплатил труд могильщиков.

Марина была безмерно благодарна ему в эти тяжелые для нее дни похорон. Он полностью взял на себя все хлопоты по устройству всех необходимых процедур, ведь Анна Степановна не имела никакого старания сделать все должным образом. Ее волновало только завещание, поскольку оно не было обнаружено в сейфе дома, и та не смогла ознакомиться с ним прежде господина Заболотнева.

Марину же такое поведение матери привело в ужас. Она даже опустилась до скандала с маменькой, который быстро прервал Анатоль, не отходивший от нее ни на шаг после обморока на соборовании, и увез ее прочь из дома на Морской. Анна Степановна же при этом, ничуть не смущаясь, требовала от него позаботиться обо всем.

— Без вашей помощи, mon cher gendre [213], мне не справиться, — все говорила она, следуя за ними в прихожую. — Помогите мне, умоляю вас, Анатоль Михайлович. Этот господин Заболотнев уже перерыл весь дом в поисках завещания моей бедной тетушки.

— Помилуйте Бог, Анна Степановна, стоит ли об этом сейчас, когда тело еще не упокоилось? — холодно возражал ей Анатоль.

— Так я беспокоюсь только о моих деточках, только об их будущем радею! А у меня-то, конечно, горе… горе. Ну, так что насчет моего дела, Анатоль Михайлович?

— Я пришлю к вам своего поверенного. Ему дело передадите, — процедил Анатоль и, видя, что Марина уже еле сдерживает свои эмоции, быстро вывел ее из дома.

Уже в своем особняке Анатоль передал супругу на руки горничным, строго наказав тем проследить, чтобы барыня отдыхала весь день. Дворецкий же получил инструкции отказывать всем по причине нездоровья графини.

— Пусть на Морскую едут только, — решил он. — Там усопшая жила, там и соболезнования пусть приносят.

Он позволил Марине встать с постели лишь однажды — в день отпевания и похорон Софьи Александровны. В то утро было довольно холодно, не столько морозно, сколько ветрено, потому не многие отважились выйти из дому в такую непогоду, чтобы проводить ту в последний путь до самого конца. Лишь показались на отпевании и поспешили в уютные теплые дома. Марина подозревала, что если бы не близкое родство, то Анна Степановна и Лиза не пошли бы на кладбище, а остались бы в тепле. Но им пришлось прийти сюда, и теперь они стояли, сгрудившись в одну группку — мать и ее четыре дочери, чтобы хоть как-то защититься от пронзительного ветра, продувающего аж до самых костей. Папенька стоял чуть поодаль них, в числе других решившихся проводить Софью Александровну хоть и в малом количестве. Марина же стояла одна, по другую сторону могилы, наблюдая, как могильщики аккуратно опускают гроб в темную яму могилы.

Боже, сколько же ей пришлось пережить в этом году! Марина не скрывала своих слез, закрывая рот от ветра тонким платком, как посоветовал ей доктор, навещавший ее каждый Божий день. Сказать по правде, он был против, чтобы она шла сегодня сюда, но Анатоль поддержал свою супругу, заверив, что он проследит, чтобы она всегда по возможности была в тепле. Вот и сейчас он пошел к карете, чтобы взять дополнительный плед, настаивая, чтобы Марина накинула его на плечи, да только замешкался где-то.

«…Черное облако смерти витает над тобой. Но не твоя это смерть, не тебя Господь забрать хочет…», всплыли в памяти Марины пророчества старой цыганки. Господи Боже, обратилась она к небесам, умоляю, останови эту черную костлявую старую Смерть в сборе своего урожая. Разве не достаточно она взяла у меня уже?

На ее плечи опустилась плотная ткань, и Марина вздрогнула от неожиданности.

— Это всего лишь я, не пугайтесь, — раздался у нее над ухом голос Анатоля. Могильщики подали знак, что можно кинуть последнюю горсть земли, согласно обычаю. Все потянулись к большой куче промерзлой земли, чтобы взять в ладонь немного и бросить в могилу на гроб. Подошла и Марина, но живот помешал ей наклониться, а юбки не позволяли присесть так, чтобы не свалиться при этом на землю. Видя ее затруднение, Анатоль наклонился и, взяв в ладонь горсть земли, передал ей, и, не дожидаясь ее благодарности, снова наклонился, но уже за своей.

После, когда они уже возвращались с кладбища домой, Марина попросила Анатоля заехать на поминальный обед лишь на час, сославшись на усталость. Тот согласился и прибавил:

— Доктор считает, что вам необходим полный покой. Я согласен с ним. А где еще можно найти в это время покой, как не в деревне?

Ну, разумеется, устало подумала Марина. Теперь нельзя выходить в свет из-за траура, а потому им обеспечены долгие совместные вечера. И самый лучший выход из этой неприятной для него ситуации — ее отъезд в деревню, тем паче ее более ничего здесь не держит.

Сегодня же, решила она. Сегодня же я поговорю с Анатолем и расскажу ему все, открою ему те причины, что толкнули ее на обман. И даже если он не захочет меня слушать, я все равно добьюсь того, чтобы он узнал. Пора наконец снять этот груз вины перед ним, объяснившись раз и навсегда.

Если бы Марина повнимательнее пригляделась к своему супругу, то заметила бы, что он сейчас нервозен как никогда до этого. Весь час, что они провели в доме на Морской на поминальном обеде, он был весьма задумчив, и по нему было видно, что мысленно он вовсе не в этой столовой и не с этими людьми. В карете весь путь до собственного особняка Анатоль то сжимал, то разжимал руки, что выдавало его состояние с головой, но и тут Марина не придала этому никакого значения. Лишь в холле, когда они передавали верхнюю одежду лакеям, она заметила, что Анатоль ведет себя в меньшей мере странно.

По обычаю перчатки, которые одевались на похороны, следовало непременно сжечь, и Марина сняла свои и передала стоявшему тут же лакею. Тот повернулся к Анатолю, но он словно и не видел его, а попытался было уйти в свою половину в перчатках. Растерянный лакей обернулся к барыне за помощью.

— Анатоль Михайлович, — мягко позвала Марина, и когда тот повернулся к ней, сказала. — Перчатки.

Анатоль перевел взгляд на свои руки, словно сейчас заметил, что все еще в перчатках. Потом посмотрел на Марину и начал аккуратно снимать, не отрывая своего взгляда от ее лица. Она нахмурилась — супруг вел себя очень странно. Не произошло ли чего дурного? Внезапно, когда Анатоль снимал левую перчатку, на пол из нее выпало сложенное вчетверо письмо. Супруги одновременно перевели взгляды на упавшее послание, а потом вновь взглянули друг на друга. Анатоль при этом стал белым, как полотно, его глаза лихорадочно блестели.