В тебе моя жизнь... - Струк Марина. Страница 106

— О, когда мы поехали с маменькой в ту церквушку прежде, чем нанести визит старому князю Загорскому, то обнаружили, что приход держит там другой священник — средних лет, меня же венчал седой. Да и приходской книге нет ни одной записи с нашими именами. Сами понимаете, что это означает, — Марина подтянула колени к груди и обняла их, прижавшись подбородком к сомкнутым ногам. Ей было тяжело рассказывать о том, как жестоко она обманулась, человеку, который предупреждал ее, что шутки с Загорским плохи. — Дело в том, что Сергей Кириллович нашел, видимо, развенчанного попа да разыграл со мной венчание, а я-то поверила ему… А на деле вышло вон как. А вскрылось все после его…, в общем, в конце июля. Я не знала, что мне делать, к кому обратиться за помощью. Мне некуда было идти. Последняя моя надежда была Ольховка, но она… она стала вашей по закладной. И так я решилась стать вашей женой…

Она перевела взгляд на Анатоля в конце своей сумбурной речи и заметила, что не отрывает своего взгляда от ее лица. Заметив в его глазах неверие, Марина прошептала:

— Вы мне не верите?

— Я не верю собственным ушам! — возразил ей Анатоль. — Разве возможно это? Разве способен человек чести на подобный поступок?

Что-то странное было в тоне его голоса. Марина же, приняв это на свой счет, быстро прошептала с горечью в голосе:

— Значит, Загорский не был человеком чести, ибо все указывает на его обман.

Анатоль вдруг резко подался к ней, приблизив свое лицо к ее, словно хотел заглянуть в ее глаза. Она заметила, что он разозлен, и отпрянула, испугавшись, что он сейчас опять, как тогда в спальне в Завидово, может ударить ее.

— Не смейте так говорить, — прошипел он ей в лицо и, слегка оттолкнув ее с пути, поднялся на ноги, пошатываясь, отошел к столику, на котором стоял поднос со спиртным, и снова налил себе выпить. Он с такой силой сжал стекло бокала, что Марина испугалась, вспомнив, как долго у нее ныла щека после той памятной ночи.

Анатоль резко повернулся к ней и ткнул в ее сторону бокалом так, что из него расплескалась на ковер янтарная жидкость.

— Вы не смеете так говорить о нем! Слышите? Я не знаю, почему так сложилось, что…, — тут он замолк, видя, какой надеждой вдруг вспыхнули ее глаза.

— Вы считаете, что этого не могло быть? Что он не обманывал меня?

Анатоль помолчал, только сделал большой глоток бренди, которое огненным теплом разлилось у него в желудке. Он пытался сообразить, как ему поступить и что сказать ей сейчас. Он прекрасно понимал, как она страдала, считая, что Загорский поступил с ней подло, ведь это было явным свидетельством того, что она была вовсе безразлична тому. Очередная забава на некоторое время.

Также по Марине было заметно, что она ухватится за любую возможность оправдать Сергея в своих глазах, и только в его власти было дать ей это или окончательно низвергнуть Загорского в ее воспоминаниях. Да уж неразрешимая задача. Такая же, как стояла перед его супругой в свое время: горькая правда, способная разрушить многое, или сладкая ложь.

Анатоль почувствовал, как пот течет по его лбу, поднял руку, чтобы утереть его, и заметил, что по-прежнему сжимает в кулаке лист бумаги. Он обнаружил это письмо сегодня, когда забирал плед из кареты, тогда, у кладбища. Из пледа выпала книга Вальтера Скотта, которую он забыл в карете еще летом и безуспешно искал. Видимо, кто-то из слуг положил в экипаж плед, не заметив книгу, цветом обложки схожую с бархатом сидения, и так она пропала из поля зрения на долгие месяцы. И тут нашлась. Вместе с вложенным внутрь письмом Сергея, которое он получил из рук Натали, но так и не решился вскрыть, а положил в книгу, чтобы прочесть после. А потом он и вовсе потерял из виду этот роман вместе с вложенным письмом. И вот теперь нашел…

Анатоль перевел взгляд на Марину, которая смотрела на него, не отрывая взгляд. Ее волосы разметались по плечам, сквозь тонкую ткань рубашки он видел очертания ее тела, и это снова напомнило Анатолю о том, как он хотел ее. И вот она тут рядом и в то же время далеко от него, вовсе не с ним.

Разве я могу конкурировать с памятью о Сергее? Он вспомнил свои мысли тогда у церкви, когда они провожали гроб с телом Загорского в его последний путь. Теперь судьба давала ему в руки тот единственный шанс, который поможет ему в борьбе за сердце и душу Марины. Разве может он упускать его? Сергей мертв, ему теперь все едино. А Анатолю еще жить, и провести свою жизнь он хотел только с этой женщиной. Только с ней.

Анатоль поставил бокал на столик, шагнув к супруге, опустился на колени рядом с ней. Он ласково провел ладонью по ее щеке, глядя в эти большие глаза, полные надежды.

— Чужая душа — потемки, Марина Александровна, — прошептал он. А потом вдруг перегнулся через плечо Марины и бросил в огонь письмо, жгущее его руку, словно каленое железо. Затем он снова опустился на пол рядом с Мариной и решительно проговорил:

— Как-то, когда я только вернулся с дежурства во дворце, ко мне пришла одна посетительница под густыми вуалями…

Он говорил и говорил, открывая ей правду о визите к нему Натали и о ее рассказе, и наблюдал, как с каждым его словом все тускнеют глаза Марины, как она сжимает свои ладони в отчаянье. Он знал, как ей больно сейчас, но понимал, что не может прервать эту муку для нее, не может не открыть ей все.

Марина долго молчала, неотрывно глядя в огонь. Она не плакала, как он ожидал, и это слегка напугало его. Он положил руку на ладонь Марины и слегка сжал ее.

— Мне очень жаль, — прошептал Анатоль. Марина резко вскинула голову и посмотрела ему в глаза.

— Почему вы не открылись мне ранее? До того, как все случилось?

Он немного смутился, но все же ответил:

— Помилуйте, разве я мог прийти к вам с этим? К вам, юной порядочной барышне? Открыть всю эту грязь…

Марина кивнула, словно удовлетворяясь его объяснением, и он выдохнул, с удивлением обнаружив, что сидел до сих пор, едва дыша. Он легко погладил ее руку, но она вдруг отняла ее и, опираясь на кресло, с трудом поднялась. Он тоже встал рядом с ней.

— Я, пожалуй, пойду к себе, — тихо сказала Марина. — День был нынче тяжелый.

Анатоль кивнул ей и предложил проводить до комнаты, но она отказалась, заверив, что найдет дорогу сама, дошла же она все-таки сюда. Он смирился с ее ответом, осознав, что Марина хочет побыть сейчас наедине с собой, и чем раньше она останется одна, тем лучше. Он помнил, как хочется остаться в абсолютном одиночестве и тишине, когда твоя душа стонет от боли. А ведь сегодня все шрамы, что немного зарубцевались со временем на сердце Марины, снова закровоточили, и он был тому виной. Но это было, по его мнению, лишь к лучшему, ведь через боль приходит очищение. А он дико желал, чтобы душа Марины наконец-то очистилась даже от малейшего следа былых чувств.

Уже на пороге Марина обернулась и спросила, глядя куда-то в сторону, только не ему в глаза:

— Что теперь, Анатоль Михайлович? Ведь вы знаете все. Это дитя...

Она не договорила, словно не в силах продолжать более. Лишь положила ладонь на округлость живота, четко обозначив его в складках капота.

— Я не знаю, — честно ответил ей Анатоль. — Пока я не готов… я не готов принять его. Простите…

Марина коротко кивнула, ничем не выдав своих эмоций, буквально раздирающих ее душу, и вышла прочь из кабинета. Анатоль же повернулся лицом к огню и с силой вцепился в каминную полку.

Она просит невозможного сейчас! Как он может забыть, что дитя, которое она носит, вовсе не его плоть и кровь? Ведь оно всегда будет ходячим напоминанием ему, что другой касался ее кожи, целовал ее губы, трогал ее, любил ее.

Серж, тут же пришло ему на ум, и он застонал не в силах сдержаться. О Боже, Серж, до чего все дошло! До чего я дошел?! Анатоль резко поднял голову и взглянул на себя в зеркало, висящее над камином. Он такой же, как обычно, и в то же время он очень изменился за последнее время, и сегодняшняя ночь тому подтверждение. Гореть мне в аду, если я уже не там, — усмехнулся Анатоль и вдруг замер, заметив краем глаза в отражении зеркала человека в гвардейском мундире, стоявшего позади него в темноте спальни. Лица он не видел, оно было скрыто от него чернотой ночи, но Анатоль знал, кто мог прийти к нему сейчас.