В тебе моя жизнь... - Струк Марина. Страница 118

Матвей Сергеевич не слышал, как Марина открыла дверь и что-то проговорила, стоявшему поодаль лакею. Он переживал крах своих надежд, которые он так тщательно лелеял в глубине души все то время, что он лежал без движения в своей спальне. Он обманул Марину — вовсе не радикулит мучил его тело. Воспаление легких вдруг прихватило старого князя в тот же вечер, когда он прочитал письмо внука. Если бы не болезнь, то он тут же бы помчался в Петербург в дом Ольховских. Но его скрутила горячка, а потом и вовсе стало худо так, как никогда в жизни. Он надеялся на то, что смерть приберет его и воссоединит с его близкими, но спустя несколько дней спала горячка, а чрез некоторое время пришла весть о браке Марины и Анатоля.

Матвей Сергеевич не был дураком. Он прекрасно помнил, как горят глаза Марины при виде его внука, помнил, как они смотрели друг на друга, кружась в вальсе по бальной зале, как ищут друг друга взглядами на балах и раутах. Столь спешный брак, по мнению Матвея Сергеевича, в виду всех изложенных обстоятельств в письме, был вызван лишь тем, чтобы прикрыть кое-что, что вскорости прикрыть было бы нельзя. А значит, ему было ради чего жить дальше — узнать, правда ли, что на земле будет продолжать жить кровь рода Загорских.

С того дня он всеми силами цеплялся за жизнь и все-таки сумел выкарабкаться на удивление всем докторам, ведь воспаление легких в его возрасте должно было прикончить его. А окончательно оправившись от болезни и ее последствий, поехал сюда, в Завидово. И вот он, результат…

— Pardonnez-moi, — легко коснулась плеча старого князя Загорского рука Марины. Он обернулся и увидел, что она держит на руках младенца. Марина немного отогнула кружево одеяльца, и Матвей Сергеевич увидел большие голубо-серые глазенки недовольно глядевшие на него.

— Bon Dieu! Ce n'est que trop vrai! [237]— губы у старика задрожали от еле сдерживаемых эмоций. — Это просто копия моих внуков в младенчестве. Il n'y a pas a dire [238], кровь Загорских.

Он протянул руку и коснулся щечки младенца. Тот скривился и издал громкий вопль, что заставило князя быстро отдернуть руку.

— Видимо, пальцы холодные, — виновато улыбаясь, проговорил Матвей Сергеевич, глядя, как Марина присаживается в кресло напротив и успокаивает дитя. — А это…?

— Девочка, — коротко ответила Марина, предвидя его вопрос. — Ее имя Елена.

Глаза старика повлажнели при упоминании знакомого имени. Он достал из кармана фрака платок и быстрым движением вытер невольно выступившую влагу. Потом он резко взял Марину за руку, немного напугав ее своим неожиданным движением, и крепко поцеловал ее ладонь.

— Благодарю вас, вы вернули меня к жизни, — проговорил Матвей Сергеевич. — Такой дар небес после всех моих потерь!

Они еще долго сидели у камина, наблюдая вдвоем за маленьким продолжением рода Загорских. Отмечая каждый знакомый жест, каждую знакомую мимику лица девочки. Умиляясь ее красотой и невинностью.

— Воронин знает? — коротко спросил Матвей Сергеевич, когда ребенка унесли к кормилице спустя какое-то время. Марина кивнула, а затем проговорила:

— Он принял Елену, как свою дочь, и всеми силами пытается забыть о том, что она не его. Даже заставил меня принести ему клятву на образах, что никто и никогда не узнает об обратном.

— А вы открылись мне… — старый князь помолчал, а потом вдруг полез рукой за ворот рубашки и с трудом достал небольшое распятие на черном шнурке. — Я клянусь на этом кресте, Марина Александровна, что никто и никогда не узнает от меня правды об отцовстве Елены, раз уж так рассудила судьба.

Он поднес распятие к губам, а потом снова спрятал его за полотном рубашки. Руки снова сжали серебряный набалдашник трости.

— Я прошу вас только об одном — не вычеркивайте меня из жизни моей внучки. Она единственная отрада для меня нынче. Позвольте мне быть рядом с ней иногда, стать свидетелем того, как она подрастает.

— Я не вправе давать вам таких обещаний, — покачала головой Марина. — Будь моя воля, я бы даже и речи не заводила об этом. Леночка — ваша плоть и кровь, и я никогда бы не мешала вашим свиданиям. Но мой супруг… только он имеет право дать вам ответ на вашу просьбу.

— Я поговорю с ним, — кивнул князь. Затем он перевел разговор на те дни, что Марина и Сергей провели перед его отъездом, но о самом венчании он не спросил, словно оно было под запретом для обсуждения. Марина была благодарна ему, что он всячески обходит эту неловкую тему для них обоих, и рассказала ему о том, что Сергей открылся ей в своих мыслях и переживаниях, что поведал о том страшном скандале, что случился в их семье и привел к расколу.

— Он ненавидел меня! — воскликнул Матвей Сергеевич, и Марина, почувствовав боль в его голосе, положила свою руку на его ладонь, приободряя его.

— Нет же, нет. Он был обижен, это правда, но ненавидеть…, — она покачала головой. — Будь у вас побольше времени, вы бы выяснили все ваши разногласия, и я уверена, былая близость была бы не за горами. Как он мог ненавидеть вас, когда ваши характеры так схожи? Он понимал всю природу ваших поступков, но слепая гордыня мешала ему увидеть, что многие из них были продиктованы лишь любовью к нему.

— Вы — дивный ангел, моя дорогая! — растроганно прошептал Матвей Сергеевич, и Марина вздрогнула, вспомнив почти те же самые слова, слетевшие с губ Сергея после своей исповеди. Это воспоминание отдалось легкой болью в сердце, и князь не мог не уловить перемену в ней при своих словах.

— Вы очень любили моего внука? — спросил он, и Марина кивнула.

— Всем сердцем и всей душой. Я не думаю, что смогу полюбить так снова.

Неожиданно для самих себя Матвей Сергеевич и Марина потянулись друг к другу и обнялись, словно обмениваясь своими эмоциями, своими силами. Ей стало так покойно в его столь крепких для его возраста объятиях, что она невольно расплакалась. Князь лишь гладил ее по голове, успокаивая и приговаривая:

— Ну, почему вы не написали ко мне тогда? Почему не попросили о помощи?

— Мне было стыдно, — едва слышно прошептала Марина.

— Вы мать моей внучки, что тут стыдиться? — шептал ей в ответ старый князь, и Марине стало вдруг так горько от осознания его правоты. Почему она не попыталась обратиться к нему прежде, чем пойти под венец с нелюбимым человеком? Ну, даже если бы князь Загорский отказал ей, разве честь дворянина позволила бы ему опозорить ее? Она бы ничего не потеряла бы в этом случае, и кто знает, что бы приобрела…

— Я переговорю о своем деле с Анатолем Михайловичем, когда приеду в Петербург, — сказал на прощание Матвей Сергеевич, когда пришло время покидать Завидово спустя несколько дней. Марина не могла отпустить в дорогу уставшего пожилого человека и упросила его остаться, а князь не мог так скоро расстаться с внучкой, которая почти сразу же привыкла к нему и улыбалась, когда он с ней тетешкался на удивление слугам. — Пусть у него будет время обдумать все прежде, чем он примет решение.

Но Марина поняла его без слов. Он не хотел говорить с Анатолем в Завидово, чтобы она, Марина, была рядом, ведь Воронин не сумеет сразу понять, почему она открылась старому князю, и возможно, будет скор на расправу. Марина вздрогнула, вспомнив свою первую брачную ночь и те удары, поплотнее закуталась в шаль.

— Я буду молиться о том, чтобы милосердие не оставило его душу, чтобы он склонился к вашей просьбе, — сказала она князю. Тот в последний раз поднес руку Марины к своим губам, потом поцеловал в лоб и вышел из гостиной вон, где по его настоянию («Никаких прощаний на крыльце! Не хватало горячки!») они попрощались. Старый князь так напоминал Марине своего внука — движениями, мимикой, интонациями голоса, что в ее душе опять всколыхнулась былая тоска. Даже его слова о горячке были так схожи с теми словами, что говорил тогда, прощаясь, Сергей.

— Господи, — прошептала Марина. — Пусть будет раб твой Анатоль справедлив. Пусть не разлучит плоть от плоти, прадеда от правнучки…