В тебе моя жизнь... - Струк Марина. Страница 172

— Я приеду, как только смогу, — напомнил Анатоль супруге, глядя на ее отражение в зеркале, перед которым та стояла, заканчивая свой туалет. Шелк ее палевого платья ярко блестел в свете свечей, ключицы белели в вырезе платья. Такая хрупкая, такая прекрасная. И она принадлежит только ему.

Марина поймала его взгляд в отражении и еле удержалась, чтобы не нахмуриться. Снова плотно сжаты губы, снова упрямо выпячен подбородок вперед. Она прекрасно знала это выражение лица супруга. Вот сейчас он подойдет к ней и коснется губами либо обнаженной в вырезе кожи, либо ее ладони, потом проведет рукой по спине. Марина прекрасно знала, что он будет думать в этот момент, и эта его любование своей собственностью доводило ее просто до бешенства, которое Марина с трудом скрывала от его глаз. Иногда она даже раздумывала, действительно ли он любит ее, как женщину, как именно Марину, а не приз, который он вырвал из рук соперника в нелегкой борьбе, не красивую оболочку, которая вызывала восхищение и зависть окружающих.

Перед отъездом они, как было заведено Мариной, зашли в детскую пожелать Леночке доброй ночи. Та тянула к ним руки, заинтересованно перебирала пальчиками то драгоценности матери, то ордена отца. Яркие, с блестящими камнями они всегда вызывали в ней любопытство.

— Хочу такую тяшку, — всегда говорила Леночка, восхищенно глядя пальчиками драгоценности, сокращая слово «блестяшка», что не могла еще выговорить полностью.

— Папа непременно купит тебе много тяшек, как ты станешь постарше, — отвечал ей Анатоль, ласково целуя ее в затылок. — Много-много тяшек.

Потом Марина и Анатоль целовали по очереди дочь в обе щечки и покидали детскую, чтобы отправиться на очередной вечер в свете. Так было и сейчас, только вот уезжали они из дома в разных экипажах в разные дома.

Анатоль помог супруге сесть в карету, накинул на ее ноги плед, потому как с Невы в этот майский вечер порядочно дул ветер, отобрав эту обязанность у лакея, что сейчас стоял рядом. Потом, прежде чем закрыть дверцу, он поймал вдруг рукой Маринин затылок и привлек ее голову к себе, заставляя посмотреть в свои глаза. Марина видела по его глазам, что он хочет что-то сказать ей, но он молчал, лишь поцеловал ее в губы долгим и слегка грубоватым поцелуем, затем отпустил и закрыл дверцу.

Всю дорогу до особняка Львовых она размышляла над странной любовью своего супруга к ней, его поведение в последнее время вызывало в ней только раздражение и чувство вины. Ведь он прав в своих подозрениях, она так и не смогла смириться с мыслью, что отныне у них с Сергеем разные пути. Каждый раз, встречаясь с ним в свете, Марина по крупицам собирала доказательства, что любовь Сергея к ней не остыла, что его сердце по-прежнему принадлежит ей — легкое касание руки в кадрили при смене партнеров, глаза, которые так и кричали ей о его чувствах в ответ на ее немые признания. Она понимала, насколько грешно поступает по отношению к своему супругу, а также по отношению к Сергею, не в силах отпустить его в новую жизнь, где ее, Марины, не будет более. Понимала, но ничего не могла с этим поделать. Ведь эти знаки помогали ей отвлечься от того, что окружало ее, заставляли забыть, что другой мужчина делит с ней жизнь. И поэтому собирала она их по крупицам, по капле, почти вымаливая их у Сергея.

Вот и сейчас, поприветствовав чету Львовых, встречавшую гостей в дверях, Марина не стала искать свою подругу, что приехала нынче из деревни, а сразу же направилась на поиски русоволосой головы, коря себя за подобную слабость. Она не могла заставить себя прекратить свои поиски, обходя два салона, где приглашенные на музыкальный вечер гости сидели в креслах, пили прохладительные напитки, вели неспешные светские беседы или просто прогуливались по комнатам, раскланиваясь со знакомыми. В комнатах его не было, и она прошла через распахнутые двери в сад, а затем вернулась в небольшую залу, где среди многочисленных растений в кадках были расставлены стулья, а приглашенные артисты настраивали инструменты.

— Он покамест не прибыл, — шепнула ей на ухо, подступившая неслышно со спины Жюли, и Марина вспыхнула, заливаясь краской от стыда, что подруга, видимо, шла за ней от самой передней. Она развернулась к подруге и обняла ее, пряча лицо у той на плече. Жюли так крепко привлекла ее к себе, что от этой ласки у Марины захотелось плакать, стало трудно дышать из-за комка слез, застрявшего где-то в горле.

— Ты осталась с Анатолем Михайловичем, — тихо сказала Жюли, и Марина кивнула. — Я думала, ты решишься на развод.

— Я тоже так думала, — ответила ей Марина, отстраняясь. — Но, как видишь, не сложилось.

Жюли хотело сказать что-то еще, но видимо, подали знак к началу концерта, и залу стали наполнять приглашенные гости, шурша юбками, стуча каблуками, громко переговариваясь между собой. Жюли взяла ее под руку и повела к стульям в первых рядах, но стоявших чуть поодаль от остальных. Они присели, расправив юбки, рядышком, плечо к плечу.

— Он душит меня, — вдруг тихо сказала Марина, но Жюли ее расслышала и вздрогнула от той горечи и боли, что разобрала в голосе подруги. — En sens figure [318], конечно. Он душит меня своей любовью, своей ревностью. Смотрит на меня на всех вечерах, будто на свою добычу хищник. Это мой первый свободный от него выход, право слово!

Жюли повернулась к ней и открыла рот для ответной реплики, но тут музыкант заиграл вступление к одному из ноктюрнов Шопена, и ей ничего не оставалось, как только с участием пожать руку подруги. Марина приняла пожатие, а потом раскрыла веер и, обмахиваясь им, украдкой взглянула на собравшихся в импровизированной концертной зале. Сергея не было средь них, и она, с трудом подавив разочарование, погрузилась в музыку.

Как прекрасны были мелодии! Как брали за душу! Многие из слушателей целиком сосредоточились на волшебных звуках, что выпархивали из-под рук музыканта и, немного покружив по зале среди цветов и листьев растений в кадках, среди мерцающих огоньков свечей в напольных жирандолях, улетали в звездное небо, видневшееся сквозь стекло многочисленных окон.

Марину же эти медленные, проникновенные мелодии погрузили вдруг неожиданно в прошлое. Она позволила себе расслабиться, лишенная контролирующего взора Анатоля, и забылась в воспоминаниях.

Их первая встреча с Сергеем в саду Смольного. Как же молод он тогда был! Как наивно влюблен в Натали, строя план побега из института! Какая выходка пробраться за ограду женского института. Только Загорский был способен на это безрассудство.

Потом та встреча на балконе, навсегда перечеркнувшая ее спокойную жизнь, когда она потеряла серьгу из тетушкиного гарнитура.

«… — Откуда вы взялись, прекрасная Диана [319]? Клянусь, я впервые вижу такую девушку, как вы…». Сколько всего было потом: ее заблуждение по поводу его чувств, тот вальс, что она буквально выпросила у Сергея, презрев свое воспитание, их встреча рано поутру, ее горькое разочарование и отъезд в Ольховку на долгих три года.

Музыка все лилась и лилась, наполняя восторгом души слушателей, а Марина медленно двигалась по драгоценным для нее минутам, словно заново переживая ту жизнь, когда она любила и была любима, когда была свободна.

Его письма к ней, полные таких нежных слов, которые она до того читала только в романах, от которых так сладко замирало ее сердце. Марине вспомнилось, как он, открыто и никого не таясь, преследовал ее в свете, надеясь вновь заслужить ее расположение, их ссора в парке в Павловске и столкновение потом, на охоте, когда она ударила его хлыстом, а потом их первый поцелуй.

«…— Ты — моя любимая. Ты — моя любовь, моя душа, мое сердце. Ты — мой воздух, которым я дышу. В тебе — моя жизнь, и только от тебя зависит, какой она будет…»

А потом ее нелепый безрассудный поступок принять предложение Анатоля, от злости, от разочарования, в надежде сделать больно и горько князю Загорскому. Необдуманный поступок, разрушивший три жизни. Нет, не три, она ошиблась. Пять жизней. Ведь существовала еще Долли, милая и тихая Долли. Марина была убеждена, что та смогла бы помочь Анатолю излечиться от его боли, когда б он узнал, что Марина не любит его и не может стать его супругой.