В тебе моя жизнь... - Струк Марина. Страница 187

Его еще более усугубил Бехтерев, пожелавший вальсировать с Мариной и атаковавший ее, едва она переступила порог бальной залы, в которую гости вернулись, отужинав. Она, разумеется, отказала ему и пошла от него прочь по зале, лавируя среди гостей, намереваясь отыскать в этой толчее Арсеньевых. Но их не нашла, даже обойдя по периметру всю залу, не было их и среди танцующих. Она еще раз огляделась вокруг и вдруг с удивлением осознала, что в числе вальсирующих не видит и знакомой маски в домино цвета слоновой кости. Марина глянула на madam Соловьеву и увидела, что та целиком погружена в беседу с графиней Строгановой, словно не замечая, что ее дочери нет нынче в зале. Не было и необычной маски Загорского.

Куда эти двое могли подеваться, подумала Марина. За приоткрытыми окнами залы ясно слышался шум дождя, иногда даже заглушавший тихие звуки музыки. Этот нежданно хлынувший с небес ливень нарушил многие планы гостей сегодняшнего маскарада.

Марина прошлась в небольшой салон, где под бдительным присмотром старшего поколения молодежь вела игру во флирт-карты, а часть гостей в возрасте пила кофе и вела неспешные беседы о политике и светских происшествиях. Ни mademoiselle Соловьевой, ни князя Загорского среди них не было.

В игорной, куда Марина заглянула после, Загорского среди игроков там тоже не оказалось. Зато там она нашла Арсеньева, что играл в фараон. Он заметил Марину и глазами показал ей, что Жюли уже удалилась наверх. Марина кивнула ему в ответ и повернулась, чтобы идти обратно в залу, но передумала. Ей вовсе не хотелось сейчас танцевать, а уж опять столкнуться с этим навязчивым поручиком Бехтеревым… Впервые за несколько дней, проведенных в имении Юсуповых, она пожалела, что подле нет супруга, который мог бы пресечь это преследование. Пусть даже ее после ждало бы обвинение, что она сама виновата в нем.

— Quart d'heure avant minuit [377], — прозвучал голос распорядителя, оповещающего маски о том, что скоро минет полночь, и все маски должны будут открыть свои лица.

Марина помедлила немного, но после все же решительно шагнула в сторону гостевой половины дома, где располагались предоставленная ей комната. Ей хотелось сейчас остаться одной, скинуть с себя это платье, эту золоченную маску… и до боли хотелось плакать. А ей-то думалось, что, быть может, он еще раз пригласит ее на танец, ведь неспроста же Сергей выбрал именно ее цветок в cotillon de fleurs.

Марина вдруг осознала, что размышляет, как юная институтка, а не как женщина ее лет, и разозлилась на себя. Потому и накричала на Дуняшу, столкнувшись с ней у самых дверей своей спальни:

— Одна хочу остаться. Ступай в людскую, — и тут же пожалела о своих словах. Бедная девушка ведь не виновата, что ее барыни дурное настроение. Она смягчила немного тон и добавила. — После позову раздеться, после. Ступай, отдохни. Тебе нужно.

Дуняша сделала быстрый книксен и пошла в людскую, а Марина вошла к себе, плотно затворив за собой дверь. Она немного постояла, собираясь с мыслями, глядя на медленный огонь в камине, растопленном горничной — Марина не терпела прохладу, потому даже летними, но холодными ночами, как нынешняя, в ее комнате было натоплено. Свечей зажигать не стала — догорающий камин давал мало света, но и его было достаточно, чтобы разглядеть очертания мебели и передвигаться по комнате без опасения ушибиться, а принялась стаскивать с рук длинные кружевные перчатки.

С правой она справилась легко, а вот левую не смогла стянуть. Расправив ее, Марина заметила, что ей мешает бутоньерка, завязанная на запястье на шнурок. Лакей привязал камелию столь крепким узлом, что Марина, безуспешно пытавшая развязать его несколько минут, вконец вышла из себя, порвала шнурок, потянув из всех сил его с запястья, и, наконец избавившись от бутоньерки, с громким вскриком, швырнула цветок через всю комнату. И тут же застыла, разглядев в неверном свете камина, ответное быстрое движение в самом отдаленном и темном углу комнаты. Она вгляделась в сумрак и заметила, что из угла к ней направилась высокая широкоплечая фигура с удивительно бледным лицом, ярко белеющим в темноте.

Марина должна бы испугаться, заметив эту странную фигуру, поджидающую ее в темноте. Должна была бы, но она сразу же узнала не зрением, а каким-то внутренним чутьем, кто этот странный посетитель, что прятался в глубине комнаты, выжидая ее приход сюда. Ей вдруг показалось совершенно естественным его присутствие здесь, хотя это и противоречило всем ее убеждениям, всем правилам поведения, впитанным ею с малолетства.

Она шагнула навстречу мужчине и, развязав завязки, сняла с его лица белую маску, скрывающую знакомые ей черты.

— Minuit. Demasquer [378], — прошептала Марина и отбросила ее куда-то в сторону. Он тут же схватил ее лицо в свои большие ладони и привлек к себе, страстно коснулся губами ее рта. И она ответила ему на поцелуй, чувствуя, как сладко замирает сердце. Марина запустила пальцы в его волосы, прижала его голову еще сильнее к себе, чтобы их поцелуй стал еще глубже. Она внезапно ощутила желание раствориться в этом мужчине без остатка, снова почувствовать те ощущения, то наслаждение, что когда-то они делили вместе.

Сергей отстранился от нее и заглянул ей в глаза, задавая одним взглядом один-единственный немой вопрос. Она подняла руку и провела пальцами по его лицу, словно не веря, что он здесь, рядом с ней. Потом запустила обе руки за ворот его фрака, легко стянула его вниз, к локтям. Он опустил руки и позволил фраку скользнуть дальше и упасть на ковер. Затем снова обнял ее и притянул к себе.

— Знаешь ли ты легенду происхождения цветка, что нынче выбрала себе? — прошептал он, поднимая вверх бутоньерку, что поймал. — Появление камелий связано с досадой Амура, привыкшего к безотказному действию своего оружия — стрел любви. Недоступными для чувств оказались ледяные женщины — обитательницы Сатурна. Обиженный бог любви пожаловался матери Венере, и та спустила бесчувственные существа на Землю, обратив в наказание в камелии, лишенные запаха и нежности. Так что камелия — цветок бессердечных женщин, завлекающих не любя. Я думал, ты слышала эту легенду и потому выбрала его. Это был последний удар по моим убеждениям из твоих орудий, и они пали.

— Нет, — улыбнулась Марина. — Я выбрала его только потому, что он подходил к платью, только и всего. А уж потом поняла, что означает цветок в такой окраске согласно langue de fleurs [379]. Бессердечная женщина… Да, я верно бессердечная, ибо мое сердце уже давно не принадлежит мне. Когда-то я отдала его привлекательному офицеру, что проник через забор в сад Смольного, а тот обратно мне его так и не вернул.

Загорский ничего не ответил, только снова припал к ее губам, неистово целуя ее, словно выплескивая сейчас всю ту страсть, что накопилась в нем с момента их последнего свидания. Он вскоре оторвался от ее губ, чтобы тихо прошептать:

— У тебя есть еще время, чтобы остановить меня, прекратить все это. Еще несколько мгновений… Ибо потом я не остановлюсь, не смогу…

— Я не могу ждать несколько мгновений, — прошептала ему Марина. — Я и так слишком долго ждала.

Глава 49

Это была самая длительная и в то же время самая короткая ночь в жизни Марины. Каждый поцелуй, каждую ласку она запомнит еще надолго. Она плавилась словно воск под руками и губами Сергея, с каждой минутой забываясь все более и более. Для нее в ту ночь существовали только эти руки и губы, только этот мужчина, которому она отдала свое сердце, а теперь полностью отдавала и тело с такой страстью, которую доныне не подозревала в себе. Ей казалось, что она была в каком-то сне до этого момента, и тут наконец была пробуждена одним легким касанием рук и губ.

Тихо стучали в стекло окна капли ночного дождя, иногда потрескивало какое-нибудь из поленьев, что медленно догорали в камине, даря любовникам, расположившимся подле, на ковре. Тут же на полу валялась одежда, небрежно брошенная в пылу страсти на пол, и пара масок — большая мужская и позолоченная женская.