В тебе моя жизнь... - Струк Марина. Страница 89

Теперь же Марина своими глазами убедилась, что слухи, которые обычно следовало делить пополам, чтобы отделить зерна от плевел, в этом случае оказались верны. О, как она ненавидела эту красивую темноволосую женщину, которой даже траур был к лицу! Ненавидела всей душой за то, что та имела смелость открыто выражать свои чувства из-за смерти Загорского, а Марине даже лишней слезинки нельзя было пролить на виду. Ненавидела за то, что та несколько недель была рядом с ним, а Марине не довелось даже крышки гроба коснуться. Ненавидела за то, что те редкие дни, что оставались до его гибели, она провела там, рядом с ним, и один только Создатель знает, что было там меж ними.

Марина вздернула гордо подбородок, еле сдерживаясь, чтобы не вцепиться в это красивое лицо, не растрепать хорошо уложенные волосы, не сорвать с лица траурную вуаль, а с платья плерезы. Хотя до этого момента считала себя миролюбивой особой, даже в институте она редко вмешивалась в ссоры сокурсниц.

— Что вам угодно? — холодно спросила она у посетительницы без приветствия, даже не предложив той присесть, что противоречило общепринятым нормам поведения в обществе. Та тут же поняла, какого отношения здесь ей ждать. Она тоже вскинула голову повыше и откинула с лица вуаль.

— Как трудно попасть к вам с визитом, — усмехнулась Натали. — Прямо как особе царской крови. Я уже долго пытаюсь встретиться с вами, но ваша маменька яростно пресекает все мои попытки на корню. А доверить мое дело слугам я не имею права.

— Я повторюсь, что вам угодно? — не желала сдаваться Марина. — И вам не приходило в голову, что если вас не пускают в дом, значит, ваш визит отнюдь не приятен хозяевам.

— Да будь моя воля, я бы и порога этого дома не переступила бы, — вдруг огрызнулась Натали. Она помолчала, отвернув лицо к горящему огню, а затем вздохнула и продолжила. — Я пришла к вам выполнить желание человека, хорошо известного нам обеим. Так вышло, что к тому же и его последнюю волю.

При этих словах глаза Натали наполнились болью, даже со своего места Марина заметила это. Ей стало не по себе — так неприятно было видеть свою соперницу так близко да еще знать, что именно ей он доверял самое сокровенное, раз она сейчас здесь.

Натали опустила руку в ридикюль и достала из него сложенный вдвое конверт. Она немного помедлила, глядя на знакомый почерк, и легонько погладила бумагу пальцем, словно бумага все еще хранила касание его руки. Такой маленький жест, но именно при виде него у Марины ревность обжигающим ядом разлилась по венам, отравляя ее кровь. Она представила, что эти пальцы касались кожи Сергея там же, где могла касаться она сама, а эти губы целовали его губы, и кто знает — делали они это до или после Марины, судя по последним сплетням, долетевших в столицу из Пятигорска.

— Возьмите, — Натали протянула ей письмо. — Он передал его вам перед тем, как… как уехать в Тифлис.

Марина резко вырвала у нее из рук конверт, чуть помедлила, глядя на собственное имя на нем, написанное рукой любимого. Что там внутри? О чем он написал ей с Кавказа? Правду об их мнимом браке? Выразил он свое сожаление, что так жестко разрушил ее жизнь? Или внутри опять очередная ложь о своей безграничной любви к ней?

Девушка неожиданно для самой себя, а уж тем паче Натали, повинуясь странному неожиданному порыву, повернулась к камину и бросила письмо в яркий огонь. Языки пламени тут же принялись за бумагу, и Марина обхватила себя руками за плечи, с трудом удерживая себя от того, чтобы не выхватить у них добычу.

— Эта страница моей жизни перевернута, — произнесла она холодно и посмотрела ошарашенной ее поступком Натали прямо в глаза. — Мне нет более дела до этого.

Натали довольно быстро взяла себя в руки, приняв безмятежно-спокойный вид, и опустила вуаль, давая понять Марине, что более не задерживает ее. Та протянула руку и позвонила, чтобы визитершу проводили до входной двери.

— Я слышала, вы ходите замуж через несколько дней. Примите мои поздравления, — проговорила Натали, чуть склонив голову, словно она задумалась над чем-то. Потом она резко подошла к Марине и заглянула ей в лицо, перепугав ту своим неожиданным приближением. Марина пыталась понять, что ей нужно от нее, но сквозь вуаль было невозможно прочитать выражение глаз ее визави.

— Я желала ему, чтобы он также страдал, как я, не скрою. Но теперь я даже рада, что Господь забрал его до того, как он узнал, что это такое, когда твое сердце разбивается о жестокость безответной любви и равнодушие. Что он ушел в своем заблуждении, это блаженство для него. Благодарю вас хотя бы за это.

В этот миг лакей отворил дверь, и Натали, резко развернувшись, не прощаясь, покинула комнату. Марину же трясло как в лихорадке. Она с трудом опустилась в кресло, потому как ноги не держали ее. Зачем эта женщина приходила? Зачем опять разбередила слегка затянувшиеся раны? Своим визитом она вновь заставила их кровоточить.

Теперь уже, спустя время, Марина жалела, что так безрассудно уничтожила последнее письмо Загорского к ней. Сейчас оно уже превращалось в черный пепел под языками яркого пламени, который постепенно растворялся в огне. А с другой стороны — лучше уж полное неведение, чем она прочла в нем подтверждение тому, что случайно вскрылось…

Опять она разрывается на части. Видно, никогда ее душе не обрести равновесия. Разум раз за разом напоминает ей о доказательствах вины Загорского по отношению к ней, а сердце, ее глупое сердце упрямо отказывается верить в дурное.

Марина откинулась на спинку кресла и стала смотреть в огонь, в котором постепенно рассеивался пепел, оставшийся от письма Сергея. Ей очень хотелось верить, что и ее слепое безрассудное чувство к князю также рассеется под воздействием неумолимого времени.

****

Начинало смеркаться, а он все еще не мог заставить себя подняться с колен и уйти отсюда. Только тут он находил теперь успокоение своей страждущей душе.

Почему? Почему так сложилось, что остался один-одинешенек на земном свете? Все ушли, все, кого он любил, за кого без раздумий отдал бы последние годы своей жизни.

Вот стоит мраморный ангел, воздевший вверх ладони, словно вопрошая у небес «За что?». Под ним, этим уже посеревшим от времени небесным созданием, лежат невестка и его прекрасная вишенка — внучка Еленочка, отрада его глаз.

Чуть поодаль, рядом с ангелом лежит просто гранитная плита с именем и датами. Под ней нет никого, ни единой косточки, но ему хотелось верить, что душа его сына все же иногда возвращается сюда, в место, где он родился и вырос, место, где лежат жена и дочь.

А теперь тут же под мраморным крестом будет лежать сын…

Матвей Сергеевич прислонился лбом к холодному камню. У него не был сил ни плакать, ни молиться. Он просто приходил и сидел здесь, у этой свежей могилы. Он уже смирился за прошедшие дни, что его внук, его гордость, будет отныне лежать здесь, на фамильном кладбище.

Это раньше он отказывался верить, что Сергей убит в этом далеком и незнакомом ему ауле. Ему до последнего хотелось верить, что он просто не пишет потому, что они по-прежнему в ссоре, и его гордыня ни за что не позволит черкануть хотя бы пару строк своему деду. За него это всегда делал Степан — приходил к полковому писарю и просил его за пару монет написать письмо старому князю о здравии и бытие его внука.

Но потом пришла подвода с телом. И он вдруг неожиданно для самого вдруг словно лишился разума — кричал, требовал вскрыть гроб, утверждая, что там внутри вовсе не его внук, что произошла досадная ошибка. Но его увели, насильно напоили опиумной настойкой да так, что даже не смог пойти на службу в церковь, и позднее втолковали, что гроб вскрыть никак не можно. Прошло столько времени в пути, тело совершенно не сохранилось. Кроме того, горцы, покидая аул, побросали несколько тел в колодцы с водой, чтобы еще долго невозможно было бы жить в селении, и тело Сергея по нелепой случайности оказалось в числе них. Но никаких сомнений в том, что это тело его внука нет, его опознал верный денщик, прибывший на место чуть ли не на другой день после трагедии.