Муж объелся груш - Веденская Татьяна. Страница 19

– Так, вы Киселева? – озираясь и бесконечно дергая веком, переспросил он.

– Да, – коротко, по-партизански кивнула я.

– Тогда идите за мной. Квитанции принесли?

– Вот они, – я протянула ему заранее оплаченные Люськой квитанции за права.

– Хорошо. Сидите тут, вас вызовут фотографироваться. А потом еще сидите, и вас вызовут в первое окно, там выдают права. Вот вам ваша водительская карточка.

– Спасибо, – отблагодарила я на всякий случай, хоть и не понимала до конца, о чем он тут.

– Не благодарите, – отмахнулся он. – Одна просьба, только еще и ездить научитесь. А то мне же по вам потом протоколы составлять. Убийцы на дорогах.

– Хорошо, – еще тише кивнула я и дальше сидела уже в глубочайшей задумчивости, размышляя о бренности бытия и о том, что без вождения автомобиля я готова остаться хоть навсегда. С другой стороны, зачем же он, человек с полосатой палкой в руке, продает права нам, которые потом, по его словам, идут и убивают за рулем? Впрочем, не мне тут жаловаться. И потом, они сделали мне такую симпатичную фотографию на эти самые права, у меня там какой-то такой ракурс получился, который мне очень шел. Лицо получилось даже не круглое, а немного осунувшееся. И глаза голубые выглядели очень выразительно. Ну, хорошо, не очень выразительно, но все-таки лучше, чем обычно. Я долго стояла и рассматривала свой лик на карточке и в конце концов пришла к выводу, что если вот эту девушку с фотки перекрасить в блондинку, сделать попышнее волосы (если такое вообще возможно) и одеть ее в то мое красное платье, которое на меня не налезает, – она окажется очень даже ничего. То есть она будет почти такая, какой я бы хотела быть.

Глава 2

Работа не волк

Я никогда не забуду мой первый рабочий день. Наверное, он действительно кое-что значил. Это было что-то новое, пусть даже не масштабное, значительное. Но я нашла себе место сама, без папиной помощи, без папиного согласия. Я сделала что-то не потому, что мне так сказали, а потому что сама приняла решение. Это было волнующе, это было страшновато, это было ново. И в то утро, открыв глаза, я впервые за долгое время испытала то, что можно описать словами «радостно трепетала в ожидании». В ожидании чего? Чуда, конечно. Я вскочила ни свет ни заря, в шесть утра (что для меня вообще-то практически невозможно), и побежала принимать душ, пока Нинка не оккупировала его на веки вечные, как это и происходило по утрам. Я стояла под горячими струями и терлась тщательно и долго, пока не начался стук и проклятия в мой адрес. Я вышла такой румяной и свежей, окутанной ароматом зубной пасты, которой я чистила зубы минут десять, наверное, что папа, глядя на мое перевозбужденное переменами лицо, заподозрил неладное и нахмурился.

– Так не на работу, так на свидания ходят, – буркнул он.

– После двух лет замужества и почти года этого «постмодерна», – я обвела рукой помещение и кивнула на сонную Нинку, впихивающую Веньку в штаны, – любой выход в люди для меня почти свидание.

– Тоже мне – в люди, – фыркнул папа. – Крутиться между машин, мужиков. Сидела бы у нас в регистратуре, печатала двумя пальцами…

– Мечты-мечты, – хмыкнула я, ясно давая понять, что о регистратуре и тихой сонной жизни и говорить нечего.

– Имей в виду, все это только на твой страх и риск, – пригрозил он. – Обидят тебя там – я даже и слова тебе не скажу. Сама лезешь. Там же мужской мир, мужские игры.

– Давно я что-то ни во что не играла, – пожала плечами я, пробегая мимо папы то с помадой, то с расческой в руке. – Постой, я вообще никогда ни во что не играла. Всю жизнь в тихой гавани.

– Протестуешь? – вздохнул он. – Ну-ну, протестуй. Знай, за свободу приходится расплачиваться. Это тебя Москва испортила.

– Это я сама испортилась, – уверила его я и чмокнула в щеку. – Как баклажан, который долго хранили ну в совершенно неподходящих условиях.

– Баклажан, – хмыкнул он, а мама выплыла из кухни в своем любимом клубничном халате, в который можно было завернуть три мамы, и обеспокоенно посмотрела на меня.

– Ты чего накрасилась?

– Господи, мама, вы с ума посходили? Что мне, и краситься нельзя уже? – всплеснула руками я.

– Да при чем тут нельзя? Ты пока завтракать будешь – измажешь все, перекрашивать придется. Как дите, честное слово. Иди, салфетку дам.

– Мам, я не буду завтракать, – тихонько сказала я, отползая бочком к прихожей. Надо было уже и Софию одевать, так что я изобразила занятой вид и отвернулась к вешалке.

– Как это не будешь? – с полоборота завелась мама. – Тебе работать целый день, еще неизвестно, как ты там сможешь покушать. Что за ерунда. Даже и слушать ничего не хочу.

– Соня, иди сюда. Вот молодец, суй ногу в сандалию, – ничего не отвечая, продолжала я. Вдруг удастся убежать?

– Ты что, серьезно? Ты что, хочешь испортить себе желудок? Нельзя голодать, у тебя же там будет стресс. Ну-ка, быстро, давай хоть кашку съешь. Хочешь калекой остаться?

– Я хочу бомбой не остаться, – буркнула я, вскочила посреди маленькой, замусоленной годами прихожей и осторожненько, из-за Сонечки посмотрела на маму. Мама была красная от возмущения и смотрела на меня с укором. Просто Родина-мать зовет… завтракать. С таким же примерно лицом.

– Какая ты бомба, тю! У тебя такая конституция. Что ты придумываешь? – Мама металась, боясь уйти из прихожей, открыв мне дорогу к отступлению. На кухне что-то явно подгорало, чем я и воспользовалась.

– Конституция у меня, как и у всех, Российской Федерации. И она мне, кстати, дает право не есть, если я не хочу. А у вас, по-моему, молоко убежало, – хихикнула я, увернувшись от дальнейшего разговора.

На улице, залитой сентябрьским солнцем, я рассмеялась и чмокнула Соню в носик. Ребенок чихнул и улыбнулся. Доверчивая деточка была отведена в садик, который пока что, по первости, она воспринимала как некое персональное, принадлежащее лично ей место для игр, со встроенной функцией кормежки и бонусными детьми, в которых тоже можно играть. А я отправилась на свою работу. Все то время, что я ждала, пока меня оформят, и забирала трудовую книжку из клиники, я учила разнообразную, большей частью непонятную и сложную информацию об автомобильных фишках. И вот теперь, через пару недель, я почувствовала себя чуть ли не экспертом автомобильной промышленности.

Что нужно, чтобы девушка, абсолютно непроходимая тупица в вопросах любой техники, исключая разве что бытовую, вдруг заделалась профессиональным консультантом? Шаг первый: учим веселые картинки. Нужно непременно запомнить, что недописанная буковка «М» на автомобиле обозначает не «Мерседес», а «Мазду». «Мерседес» – это чуть-чуть недорисованный знак «пацифик». Возможно, «Мерседес» против оружия. В любом случае мы его запомнили. Идем дальше. Все картинки делятся на три группы. Первые – хорошие, на которых прямо и без лишнего выпендрежа написана марка машины: «BMW», «SAAB» (так и надо читать «сааб»), «VOLVO» и т. д. Есть честные первые буквы в кружочках. «Хонда», «Лексус», «Киа», «Хёндай» (весьма похож на «Хонду», только кривоватенький). И самые подлые, разные квадратики и малопонятные палочки-кружочки, всякие там «Опели», «Рено», «Мицубиши», да мало ли! В общем, делай как я, проси подругу скачать из Интернета табличку с этими значками и учи, как АБВГД или «Отче наш». Как сказала Люська, если ты не сможешь по одному взгляду на машину назвать ее марку и модель, никто с тобой даже разговаривать не будет.

– А можно, я выучу только «Форд»? – попыталась схитрить я, но Людмила насупилась.

– Рановато ленишься. А если тебя спросят: у «Форда» ходовая лучше, чем у «Мазды», что ответишь? Кто такая «Мазда»?

– Ладно. А что, много ли на свете моделей? – спросила наивная Маша, отчего получила пальцем по лбу, скептический взгляд и напоминание про пачку журналов.

– Читай больше.

– Но там нечего читать! – попыталась воспротивиться я, но Людмилка притащила один из моей скучающей стопки и начала тыкать пальчиком.