Зеленый мальчик. Сказки - Харламов Юрий Ильич. Страница 2

— Я все думала, кого напоминает мне наш Завиток,— продолжала Катушка своим скрипучим голосом, ужасно растягивая слова.— Все ду-у-у-у-у-умала, дуу-у-умала и наконец вспо-о-о-о-о...

— Да говори скорее, не тяни! — не выдержал дядюшка Оградник.

—...--о-о-о-о-о-омнила! — упрямо дотянула Катушка.— Неужели не догадываетесь? Теньтеня! Да-да, Теньтеня, вот кого он мне напоминает. И пусть меня проглотит лягушка, если это не так!

С этими словами Катушка втянулась в свое дупло, дав понять, что ее мнение на этот счет твердое, и менять его она не намерена. Но оказалось, никто и не собирался с нею спорить.

— То есть вылитый Теньтень! — подтвердил дядюшка Изчулана.

— Какой-такой Теньтень и почему это я должен быть на него похож? - возмутился Завиток.

Бабушка Жасминна задумалась и долго сидела молва, потом сказала, глядя на него своими маленькими черными глазками:

— Ну что ж, пожалуй, тебе надо знать эту историю. Хотя бы для того, чтобы не натворить тех глупостей, которые натворил Теньтень.

Все одобрительно закивали, а дядюшка Оградник взглянув на солнце, которое уже клонилось за ограду заволновался:

— А успеем? Насколько я помню, это довольно длинная история.

— Успеть-то успеем,— отвечала бабушка Жасминна.— Да ведь я знаю только начало и конец этой истории. Боюсь, даже все вместе мы не сможем вспомнить ее! Среди нас ведь нет ни сестрицы Радужницы, ни дедушки Прудовика, ни дядюшки Виноградника...

— Так немедленно сообщить им! — распорядилась из дупла Катушка.

Тут же попросили паучка Паутинника дать телеграмму за ограду. Паучок отстучал срочную паутинку, затащил ее на самую верхушку сухой груши и отправил с попутным ветром. Паутинка полетела над землей, и все улитки, которых она касалась, прочли ее. «Спешно! Молниеносно! — гласила паутинка.— Любой ценой! Сломя голову! Одна нога здесь — другая там! Галопом и кувырком!...» Все срочные слова, какие только знал паучок, послал он в голубой эфир.

И уже через пять минут на попутном орле спустился с гор дедушка Водопадник.

Вслед за ним на собачьем хвосте примчался дядюшка Виноградник.

В карете из лепестков, запряженной шестеркой кузнечиков, прикатила тетушка Радужница. Из овощной сумки у проходившей мимо старушки выкатился дядюшка Салатник.

Своим ходом, в бутылке из-под рома, приплыла по ручью, протекавшему через сад, тетушка Избутылки.

И наконец последним на зеленой лягушке прискакал дедушка Ручейник.

— Прошу прощения, если заставил себя ждать,— раскланялся он с дамами.— Я плыл на листке, увяз в песке, загнал чуть не до смерти трех лягушек — и вот я перед вами!... Но где же наш будущий мальчик? Ага, вижу, вижу... Ну что ж, думаю, они не пожалеют, что выбрали именно его, вот только сходство с Теньтенем — это весьма тревожно, весьма тревожно!... На чем остановились? Ах, еще не начали? Так начнем же!

— Но еще нет Прудовика,— сказал дядюшка Оградник.

— Начнем без него! — зашумели все.— Нечего тянуть червяка за хвост!

Бабушка Жасминна подождала, пока все рассядутся поудобнее, настроят свои рожки-антенны, сама тоже вся подобралась, закрыла на минуту глаза, что-то припоминая или собираясь с мыслями, и произнесла первые слова:

— Жил-был мальчик...

— По порядку, по порядку! - послышалось из дупла.

— Ну, если по порядку, тогда... Жили-были Гром и Молния...

— С самого начала, с самого начала! - снова проскрипело из дупла.

Любой другой на месте бабушки Жасминны рассердился бы и сказал — пусть в таком случае Катушка сама рассказывает, раз она такая умная, но бабушка Жасминна только улыбнулась в ответ:

— Ну, если с самого-самого начала,— сказала она.— Тогда... Жила-была я...

— Вот это другой разговор! — буркнула Катушка и больше не придиралась.

— Так вот, жила я с сестрами-улитками на зеленом лужку среди желтых лютиков. Счастливое было время!... Но вот однажды разразился страшный ливень и меня унесло с лужайки. Прилепилась я к какой-то веточке, а веточку несло-несло и принесло в город. Так из луговой улитки я стала горожанкой. Но жить на асфальте, где каждую минуту можно погибнуть под чьим-нибудь каблуком, так и не смогла. Я ползала по проводам, деревьям и железным крышам, которые днем раскалялись от солнца, а ночью по ним разгуливали черные коты с такими круглыми горящими глазами, что просто умирала от страха.

И вот однажды, переползая через какой-то старый дом с балконами и голубятнями, я присела отдохнуть на подоконнике. Окно было открыто, а тут как раз вышла луна, и я увидела удивительную картину: по комнате разгуливали куклы, раскланиваясь друг с другом и о чем-то важно рассуждая. Были здесь король с королевой, и принцы, и генералы, и придворные. Потом, из коробки вылезли бродячие музыканты, заиграли скрипки, начался бал. Кавалеры щелкали каблуками и звенели шпорами, дамы обмахивались платочками, слуги носили подносы с разноцветными рюмочками. Но самое забавное случилось утром. С дивана вдруг слетела одеяло, из-под одеяла выскочил взлохмаченный человечек — это был Игрушечный мастер, а все куклы мгновенно брыкнулись на пол и притворились спящими. «Опять танцульки устроили! — закричал Игрушечный мастер.— Опять из моих рюмок чернила пили, моей зубной щеткой башмаки чистили! Когда это прекратится с ума можно сойти!» Увидал меня — еще больше осерчал. «Это еще что за трубочистка? Схватил, я думала в окно вышвырнет, а он не в окно — в ванну меня посадил, теплой водой с душистым мылом отмыл, веточкой сельдерея накормил. «Только не думай,— говорит,— что я такой добренький. Я беспорядка не люблю. Когда такая маленькая улитка ползает одна по крышам — разве это порядок? Подрастешь — я тебя сам на твою кочку отнесу, а пока чтобы дальше балкона носа не высовывала! У меня во всем порядок!» Порядок у него, и правда, был невообразимый. Вся комната была завалена куклами, игрушками и деревяшками, елочными шишками и разноцветной бумагой, лоскутками, проволочками и пружинками, но мне у него все равно понравилось. На окне стоял цветок в горшке, там я и поселилась, Известно, мы, улитки, сидеть без дела не умеем. Почистила я ему окно, каждое стеклышко вылизала, в комнате сразу светлее стало. По вечерам он мне сказки рассказывал, утром из лейки поливал. В общем, как родная дочь я у него...

— Ну, а где же Теньтень? — не выдержал Завиток.— Какой-то мастер-фломастер со своими игрушками! Хочу про Теньтеня!

— Будет, будет тебе про Теньтеня,— отвечала бабушка.— А мастер, был, между прочим, не «какой-то», а может быть единственный, кто умел вдохнуть душу в свои игрушки. Они у него играли в кукольном театре, снимались в кино и даже спасли одну девочку: она тяжело заболела, лучшие врачи были бессильны ей помочь, тогда Игрушечный мастер за одну ночь сделал для нее такую забавную куклу, что девочка засмеялась и с того дня начала поправляться.

— Однажды стук в дверь, на пороге — мать Теньтеня. Я, конечно, ее тогда еще не знала, первый раз увидела, но сразу поняла: жизнь у нее - не мед. Вся в слезах, тушь по щекам течет, платочек хоть выжимай. Игрушечный мастер ножницы бросил, ногой топнул. «Безобразие! — кричит.— У меня теперь от слез все отсыреет, у генералов мундиры расклеятся, у королей парики разовьются!» Мать Теньтеня пуще прежнего слезами залилась. «Целый год,— говорит,— мороженого не ела, в кино не ходила, Теньтеню на заводную игрушку собирала, а он ее в одну секунду молотком расколотил». Мастер игрушку взял, в руках повертел.«Чистая работа,— говорит.— Ее теперь сам господь бог не починит!» — «Что уж тут чинить! — отвечает мать Теньтеня.— Да я не за этим пришла. Рыбок ему купила — он в аквариум чернил налил. Хомячка принесла — он его в холодильнике закрыл. Всех воробьев во дворе из рогатки перестрелял... Вы знаменитый мастер, так нельзя ли такую игрушку смастерить, чтобы она Теньтеню по затылку, как только он что-нибудь дурное задумает?» — «Таких игрушек-колотушек я делать не умею,— отвечает Игрушечный мастер.— Да и не поможет тут никакая колотушка, потому что все — и доброе и злое — не в голове, а прежде всего в сердце рождается».— «Что же мне теперь делать?» — спрашивает она. Он подумал-подумал, по комнате туда-сюда побегал, потом достает, смотрю, из шкатулки наперсток. Нет у меня, — говорит,— на свете ничего дороже этого наперстка. Служил он моей бабушке-золотошвейке, отцу-портному и мне, игрушечному мастеру, всю жизнь был верным помощником. Но так уж и быть, возьми!» — «Обыкновенный наперсток?»— удивилась мать Теньтеня. «Не совсем обыкновенный,— отвечает мастер.— Придешь домой — три раза вокруг себя обернись, один раз улыбнись, брось его через плечо, где упадет, там и пусть лежит, пока Теньтень сам его не найдет. А найдет... ну, да не будем загадывать...» Жаль мне было расставаться с Игрушечным мастером,— вздохнула бабушка Жасминна, но уж больно любопытно было узнать, что будет дальше. Пока мать Теньтеня с мастером прощалась, я с цветка скатилась, к платью ее прилепилась... Вот прибежала она домой. Сделала все, как он велел: трижды крутнулась, хоть сквозь слёзы, но улыбнулась, наперсток через плечо бросила. Зазвенел наперсток, покатился, по комнате покружился, у самого порога остановился. Я тем временем отлепилась, под диван закатилась…