Зеленый мальчик. Сказки - Харламов Юрий Ильич. Страница 9

— И никто не слышал, кроме меня,— сказал Водопадник.— Хоть это стоило мне невероятных усилий, но я поднялся вместе с ними на самую вершину, преодолев тридцать три водопада. Двигались они со скоростью улиток, а временами и еще медленней, поэтому я был все время рядом с ними и не пропустил ни одного слова.

— Теньтень ни за что не хотел карабкаться на вершину, но сестрица Эхо рассудила так: если шестой братец живет в горах, значит седьмой — за горами, и чтобы он отозвался, надо позвать его с самой высокой вершины. Тут они и поссорились, да так, что Теньтень опять за рогатку схватился: «Не потерплю,— кричит,— чтобы какой-то наперсток мною командовал. Кто здесь господин — я или ты?» — «Я,— отвечает сестрица Эхо спокойно.— Не обижайся, Теньтень, но если ты будешь моим господином, а не я твоим, не миновать мне учас­ти моих братьев, тебе же никогда не стать честным человеком!» А Теньтень уже наперсток в рогатку зарядил. «Глупый! — говорит она ему.— Наперсток выстре­лишь, а я-то останусь». Тут он чуть с кулаками на нее не кинулся. «Ах, так! От тебя теперь еще и не избавишься! Вот привязалась, так привязалась! А ну, при­знавайся, какое волшебное слово надо сказать, чтобы ты опять в наперстке очутилась?» — «Не надо никако­го слова,— отвечает сестрица Эхо.— Стоит мне надеть его на пальчик — и я исчезну».— «Так полезай же ско­рее в свой наперсток, чтоб я тебя не видел! Я есть хо­чу!» — «Есть можно и потерпеть,— говорит она.— А до­мой я тебя не отпущу, пока мы на эту вершину не под­нимемся. Мы должны знать, где самое большое эхо живет, ты должен это знать — я ведь не вечная, слы­шал, Комнатный братец сказал: проржавеет наперсток, и конец мне. А одному тебе ни за что не подняться, горы ведь растут, сегодня не взойдешь — завтра они еще выше станут». Видит Теньтень — не пересилить ему сестрицу Эхо, придется на высокую вершину лезть. От страха захныкал, от злости ногами затопал, а она за руку его взяла, слезы со щек вытерла. «Не трать,— говорит, — силы Теньтень, и слезы побереги, может, пригодятся». И повела она его тропинкой, как ниточка узенькой, да и та скоро в камнях затерялась... Вот бредут они, как два мурашика, сестрица Эхо где за руку Теньтеня тащит, где в спину подталкивает, где на себе переносит. Кончились камни — пропасти дошли. Теньтень от страха глаза закрывает, сам себе на ноги наступает. «Не смотри вниз — вверх смотри»,— учит его сестрица Эхо. Отдохнули — дальше идут. Сле­ва лавины летят, справа ледники, как из пушек па­лят, впереди — вершина невосходимая. Теньтень уже не сам идет — сестрица Эхо ноги ему переставляет, кровь у него в жилочках не сама бегает — сестрица Эхо каждый пальчик его своим дыханием оттаивает...

— Ей хорошо! — буркнул Завиток.— У нее уши не мерзнут!

— Сначала ей в самом деле было легче,— согласился дедушка Водопадник.— Она ведь не ощущала ни голода, ни боли...

— Зато остро чувствовала чужую боль! — напом­нила из дупла Катушка.— Не зря же волшебным сло­вом для нее было слово «Ой!».

— Да-да, а тут она вдруг сама сказала «Ой!». И Теньтень увидел ее следы, красные от крови, и губы, синие от холода, и как вся она дрожала в своем летнем платьице и прятала кулачки под мышки. И тогда она призналась: может быть оттого, что она весь день среди людей, но она вдруг начала чувствовать и боль, и холод, и еще, сказала она, когда Теньтень на нее кричит, у нее дождик из глаз капает. «Пожалуйста,— сказала она,—дай мне мой наперсток, и я исчезну, чтобы ты не мучился со мной — я теперь тебе больше не нужна, а сам возвращайся домой...» И тут с Теньтенем тоже что-то произошло. До этого он ведь был страшный эгоист, ни о ком другом не думал, только о себе. Главные слова у него были: «Дай», «Моё», «Не хочу», «Не буду». И вдруг он шарф со своей шеи со­рвал, пополам его разодрал — ноги ей обмотал. Шап­ку со своей головы снял — ей на голову надел. Руки ее у себя за пазухой отогрел. И пошли они дальше — вершину невосходимую штурмовать. И взошли на нее!... Стала сестрица Эхо на самой снежной макушке и крикнула за горы синие туда, где, как она думала самый старший из ее братьев живет: «Здравствуй, братец! Это я, твоя сестрица! Как тебе живется за горами, за лесами?»... Молчит братец. «Ну что же ты! — чуть не плачет она. Мы с Теньтенем снега и льды прошли, непокоримую вершину покорили, а ты молчишь? Откликнись и мы пойдем, здесь воздуха нет, задыхаемся!»... Молчит седьмой братец. Вдруг вижу: пошатнулся Теньтень, руками взмахнул, в снег, как подкошенный, рухнул. Кинулась она к нему, а он уже еле дышит. Тогда стала она по пояс в снегу на высокой вершине и крикнула что было сил:«Братья милые, бросьте свои дела! Не время торговать да пьянствовать, богатеть да по углам отсиживаться! Поднимайте людей— погибает на вершине Теньтень без воздуха!»И загремели горы, загудели пещеры, закричали колодцы, заухали бочки, заголосили кувшины: «Теньтень погибает! Теньтень погибает!» «Старший брат, один ты молчишь! Что с тобой?»— спрашивает сестрица Эхо. И тут раздался голос Игрушечного мастера: «Сестрица! В наперстке остался глоток кислорода продержитесь еще минуту! К вам на помощь спешат альпинисты! В небо поднимаются вертолеты! Пожарные ставят самую высокую в мире лестницу! Сотни людей стоят в очереди друг за другом, чтобы отдать вам свою кровь!» — «Спасибо, Старший братец! — закрича­ла сестрица Эхо.— Но скажи, кто ты? Где ты живешь, что у тебя столько друзей: и альпинисты, и пожарные, и врачи?» — «Среди людей, сестрица!— отвечает Игрушечный мастер.— Среди добрых, честных, искренних, смелых и бескорыстных! Слышишь? Это гудит человеческое эхо!»

— Да-да, я это хорошо помню! — воскликнул дедушка Оградник.— Шум, крик, сирены скорой помощи, все куда-то бегут, волнуются!

— В чуланах не осталось ни одной веревки! — подхватил дядюшка Изчулана.

— В садах ни одной лестницы,— вспомнил дядюш­ка Виноградник.

— Опустели скамейки в парках,— добавила тетуш­ка Избеседки.

Завиток все это время считал про себя до шестидесяти.

— Минута прошла!— напомнил он. Где вертолёты?

— Вертолеты вокруг вершины кружат, сесть не могут. Альпинистов лавина отрезала. Пожарные тысячу лестниц вместе связали — все не хватает. «Продержитесь ещё полминуты! — умоляет Игрушечный мастер.— К вам пробивается самолет с тридцатью парашютистами-спортсменами, у каждого в руках — баллон с кислородом! Если услышите свист, не пугайтесь — они будут прыгать затяжным прыжком!»

Барбариска и Ежевичка сидели обнявшись, не замечая, что съехали на самый край листка — так волновались.

— Про мать забыли! — проскрипела Катушка.— В самую трудную минуту человеческая мать сама погибнет, а детеныша спасет!

Она хоть и возмущалась Теньтенем, все же переживала за него не меньше других.

— Это верно! — подхватил Ручейник.— Мать Тень­теня самая первая возле вершины оказалась. Но тут ее Разбойник с Пьяницей схватили. Бьется она, слов­но рыбка, просит отпустить ее, а Склочница: «Отпустим — кто ответит за все?» — «Я отвечу! — клянется мать Теньтеня.— За все расплачусь, только отпусти­те». Вырвала сережки из ушей, ленту из волос, из су­мочки — зеркальце, из кармана — медный грошик: «Бе­рите, все ваше!» Богач в зеркальце глянул, морду там свою противную увидал, тресь его об камень! «Не нуж­ны нам,— говорит,— твои сережки проволочные, лента копеечная, зеркальце обыкновенное, а нужен нам волшебный наперсток. Хотим, чтобы наперсточное эхо нам служило, все наши желания выполняло. Если дорога тебе жизнь Теньтеня, вели ему бросить нам наперсток». А Мать уже поняла — в наперстке вся сила Теньтеня, без него он давно бы уже погиб. И крикнула она Теньтеню: «Сынок! Не отдавай наперстка! Умри, а не от­давай!»

— Да где же самолет с парашютистами? — чуть не плача, пропищала Ежевичка.

— Промахнулся самолет, — вздохнул дедушка Водопадник. — Парашютисты с баллонами мимо вершины просвистели... А Теньтеню, видать, совсем худо. И тога смотрю, сняла сестрица Эхо с себя шапку и шарф, потеплее Теньтеня укутала, последний глоточек кислорода со своих губ в него вдохнула, встала, окинула взглядом родную землю и надела на пальчик напёрсток.