Западня свободы - Бэгли Десмонд. Страница 11

Начальник сказал:

— Это мистер Андерсон, мой заместитель по быту. Он может многое сделать, если вы захотите. Когда понадобится с ним повидаться, скажите об этом дежурному по этажу. О чем бы вы хотели спросить его сейчас?

— Как мне получить книги, бумагу, ручку?

— Письменные принадлежности вы сможете купить в тюремной лавке на деньги, заработанные здесь своим трудом, — сказал Андерсон. — Вам будут платить как минимум один шиллинг и восемь пенсов в день, но эта сумма увеличится в зависимости от успехов. Книги можете брать в тюремной библиотеке.

— Благодарю вас, сэр, — сказал я. — А можно ли получать книги из-за пределов тюрьмы? Мне ведь долго здесь сидеть. Я хочу учиться, заниматься самосовершенствованием.

Андерсон начал было что-то говорить, но остановился, глядя на начальника. Тот сказал:

— Это очень похвально, но мы разберемся с этим позже. Все будет зависеть от вашего поведения. Кстати, удачно сказано — сидеть вам здесь долго. — Он кивнул в сторону человека в офицерском мундире. — Это мистер Хадсон, главный уполномоченный по режиму. Хотите что-нибудь сказать, мистер Хадсон?

— Только одно, сэр, — сказал Хадсон. У него было жесткое лицо и глаза, как куски стекла. — Я не люблю особо опасных преступников, Риарден. Они обычно нарушают порядок в тюрьме, влияют на дисциплину, на поведение других заключенных. Ведите себя хорошо, вот и все. В противном случае вам же будет хуже.

— Я понимают, сэр, — сказал я, стараясь ничего не выразить на своем лице.

— Искренне надеюсь на это, — сказал начальник. — К вам посетитель из Скотленд-Ярда. — Он сделал знак стоящему у двери надзирателю. — Отведите его.

Я ожидал увидеть Бранскилла, но это оказался другой следователь.

— Следователь — инспектор Форбс, — представился он. — Садитесь, Риарден.

Я сел, глядя на него через стол. Он начал приятным голосом:

— Я полагаю, что начальник тюрьмы известил вас о том, что вас квалифицировали как особо опасного заключенного. Вы знаете, что это значит?

— В общем нет, — ответил я, покачав головой.

— Лучше узнайте, — посоветовал Форбс. — У вас должны быть правила обращения с особо опасными. Даю вам пять минут, чтобы ознакомиться с ними.

Я вынул из кармана листок и разгладил его на столе. Даже при беглом чтении стало ясно, какая суровая жизнь меня ждет. Начать с того, что свет в камере не выключается на ночь. Вся моя одежда, кроме трусов и шлепанцев, должна каждую ночь выноситься из камеры. Все мои письма будут контролироваться и отсылаться в виде копий, а оригиналы — подшиваться к моему делу. Свидания с посетителями — только в присутствии тюремного надзирателя.

Я посмотрел на Форбса. Он сказал:

— Кроме этих правил, есть и другие. К примеру, вас могут переводить из камеры в камеру без предупреждения, а вашу камеру — регулярно обыскивать, и лично вас тоже — опять-таки без предупреждения. Все это очень неприятно.

— А вам-то что до этого? — спросил я.

Он пожал плечами.

— Да, в общем, ничего. Просто я сочувствую вам. Будь вы поумнее, могли бы избавиться от этих неприятностей.

— От тюрьмы?

— Боюсь, что нет, — с сожалением сказал он. — Но кассационный суд проявит к вам снисходительность, если вы согласитесь сотрудничать с нами.

— Каким образом?

— Оставьте, Риарден, — бросил он устало, — вы прекрасно знаете, что нам нужно. Брильянты, парень, брильянты!

Я посмотрел ему прямо в глаза.

— Я никогда не видел никаких брильянтов. — Это была чистая правда: я действительно их не видел.

— Послушайте, Риарден. Мы знаем, что вы сделали, и доказали это. Зачем вы прикидываетесь невинным агнцем? Господи, вас же приговорили к сроку в четверть жизни. Что с вами станет, когда вы отсидите этот срок? Судья прав: игра не стоит свеч!

— Я что, должен здесь сидеть и вас слушать? Это тоже часть наказания?

— Да нет, конечно, — вздохнул Форбс. — Не понимаю вас, Риарден. Почему вы воспринимаете все так равнодушно? Ладно. Попробуем подойти к делу иначе. Куда исчезли брильянты?

— Я о них ничего не знаю.

— Вы ничего не знаете, — повторил он. — Что ж, может, это и правда. — Он откинулся на стуле, глядя на меня, и вдруг расхохотался. — Нет, нет! Не может быть! Вас не могли просто так обвести вокруг пальца, а Риарден?

— Не понимаю, о чем вы говорите.

Форбс побарабанил пальцами по столу.

— Вы прибываете в Англию невесть откуда и через четыре дня загребаете добычу. Но организовать все самому за три дня невозможно! Значит кто-то сделал это. Теперь, мы хватаем вас, и ничего не находим, никаких брильянтов. Где же они? Несомненно, их кто-то забрал. — Он хмыкнул. — Может быть, этот кто-то и по телефону нам звонил, и письмо прислал? Вы отдали брильянты, и вас заложили, Риарден. Тот самый башковитый приятель, кто это все организовал. Так ведь?

Я молчал.

— Что? — вскричал он. — Воровской кодекс чести? Не будьте большим дураком, чем вы есть на самом деле. Вас просто сдали правосудию за несколько паршивых тысяч фунтов, а вы молчите. — Он говорил с возмущением. — Не надейтесь, что вам удастся выбраться отсюда, чтобы найти его. Учтите, я сообщу в министерство, что вы наотрез отказались сотрудничать с нами и вас будут считать особо опасным заключенным черт знает, как долго — вне тюрьмы. Вы можете быть здесь паинькой, образцом для заключенных, но с моим докладом это не произведет никакого впечатления на кассационную комиссию.

Я сказал нерешительно:

— Я подумаю об этом.

— Подумайте, — сказал он с нажимом. — В любое время, когда решите поговорить со мной, сообщите начальнику тюрьмы. Но не пытайтесь валять со мной дурака, Риарден. И не теряйте времени. Дайте нам сведения о вашем сообщнике, и мы его пришпилим, распнем на кресте. А вас снимем с крюка — я имею в виду статус особо опасного преступника. Более того, я постараюсь оказать влияние на кассационную комиссию с тем, чтобы она учла все обстоятельства в вашу пользу. Сделаю все, что смогу, понимаете?

Лично я сильно сомневался, что его влияние столь значительно. Следователь-инспектор — слишком мелкая пташка в Скотленд-Ярде, и если он полагал, будто я не вижу, что ему нужно, то, видимо, считал меня безмозглым идиотом. Все, к чему он стремился, — отметка в его послужном списке — дескать, отыскал то, что, казалось, кануло безвозвратно. И как только он получил бы желаемое, я мог отправляться хоть к черту: ему и в голову не пришло бы держать слово, данное какому-то жулику! И он еще говорил о кодексе чести среди воров!

Я медленно процедил:

— Двадцать лет — большой срок. Я серьезно подумаю над тем, что вы сказали, мистер Форбс.

— Не пожалеете, — горячо откликнулся он. — Вот возьмите сигарету.

Глава третья

1

Человек привыкнет ко всему. Говорят, что евреи привыкали даже к жизни в Дахау. Что ж, моя тюрьма, хотя и была суровой, все же отличалась от Дахау.

К концу первой недели я уже не ел в камере, а спускался вместе со всеми в зал. Там-то и обнаружилось, что я — Фигура. В тюрьме сильно развита своя кастовая система, основанная главным образом на уголовных успехах и, как ни странно, на неуспехах, если они влекут за собой длительный срок. Грубо говоря, те, кто получает большие сроки, как я, составляют вершину пирамиды, а особо опасные — элиту среди них. Их уважают и за ними ухаживают. Они держат вокруг себя небольшие группы «придворных» и пользуются услугами различных шестерок и прихлебателей.

Это — один вариант классификации. Но есть и другой — по составу преступления. Те, у кого голова на плечах — махинаторы и профессиональные мошенники — оказываются наверху. За ними следуют взломщики сейфов. В нижней же части этой системы — сексуальные преступники. Их не любит никто. В большом почете «честные грабители» — прежде всего за то, что они скромные, незаметные труженики.

Я оказался в положении, в котором при желании мог рассчитывать на уважение окружающих. Оно происходило из того факта, что я не только был долгосрочником, но и облапошил фараонов и не заложил своего таинственного сообщника. В тюрьме секретов нет, и подробности моего дела были известны всем. Поскольку я помалкивал насчет брильянтов и все знали, что Форбс давит на меня со страшной силой, скоро я стал своим в доску.