Золотой киль - Бэгли Десмонд. Страница 40

Ближе к полудню я отправился в яхт-клуб, решив немного выпить. В баре стоял непривычный шум, источником которого, как я сразу определил, была группа полупьяных людей, спорящих о чем-то в глубине комнаты. Большинство членов клуба подчеркнуто не обращали внимания на столь вызывающее поведение. Заказывая официанту виски, я спросил:

— По какому поводу торжество?

— Что вы, синьор, какое торжество, просто пьяные бездельники.

Я поинтересовался, почему секретарь не прикажет вывести их из клуба.

Официант беспомощно пожал плечами:

— Что поделаешь, синьор, есть люди, для которых правила не существуют, а здесь как раз такой человек.

Я прекратил расспросы, в конце концов не мое дело учить итальянцев, как вести себя в клубе, в котором я всего-навсего гость.

Но свой бокал я понес в соседнюю комнату и уселся почитывать роман. Книга была интересной, жаль, что мне никогда не удавалось дочитать ее, а хотелось наконец узнать, как выпутается герой из такого трудного положения, в которое его поставил автор. Но я не одолел и шести страниц, как подошел официант и сообщил, что меня хочет видеть дама. Выйдя в фойе, я нашел там Франческу.

— Что вы здесь делаете? — рассердился я.

— Торлони в Рапалло, — ответила она.

Я не успел ничего сказать, потому что из-за угла появился секретарь клуба, который увидел нас.

— Нам лучше пройти внутрь, здесь мы выглядим слишком подозрительно.

Секретарь уже спешил к нам со словами:

— О, мадам, мы так давно не имели чести видеть вас у себя.

Я был членом клуба, правда, только почетным, поэтому спросил:

— Надеюсь, я могу пригласить мадам в клуб?

Вид у секретаря почему-то стал испуганным, и говорил он как-то нервно:

— Да-да, конечно… Мадам нет необходимости расписываться в книге.

Провожая Франческу в комнату, я пытался разобраться, что же так могло взволновать секретаря, но мысли мои были заняты другим, и я забыл о нем.

Усадив Франческу, я спросил, что она будет пить. Она выбрала кампари и тут же затараторила:

— Торлони привез с собой еще людей.

— Остыньте, — сказал я и заказал официанту кампари. Когда он отошел от стола, я спросил: — А что известно о Меткафе?

— Фэамайл вышел из Генуи, но где он сейчас — неизвестно.

— А Торлони?

— Час назад он заказал себе номер в гостинице на пьяцца Кавур.

Невероятно, но именно час назад я был там. Я даже мог его видеть!

— Говорите, он приехал не один?

— С ним восемь человек.

Дело плохо. Видимо, готовится нападение. Восемь и восемь — уже шестнадцать, да еще сам Торлони и, возможно, Меткаф, Крупке, марокканец, может быть, в экипаже есть и другие… Больше двадцати человек!

— Надо действовать быстро. Многое придется организовать по-другому. Поэтому я пришла сюда сама, некого было послать, — сказала Франческа.

— Сколько у нас людей?

— Двадцать пять, потом подойдут еще. Пока я не могу точно сказать. — Она была настроена решительно.

Не так уж плохо, перевес все еще на нашей стороне. Интересно, почему Торлони собрал столько людей? Скорее всего, он пронюхал о наших союзниках — партизанах, значит, такого преимущества, как момент неожиданности, мы лишились.

Официант принес бокал кампари, и, пока я с ним расплачивался, Франческа, отвернувшись, смотрела в окно на стоянку яхт. Когда официант ушел, она спросила:

— Что там за судно?

— Которое?

Она указала на моторную яхту, которую я рассматривал в свой прошлый визит сюда.

— А, эта! Наверняка плавучий бордель какого-нибудь толстосума.

В голосе ее появилось напряжение.

— А называется?

Я порылся в памяти.

— Э-э… кажется, «Калабрия».

Она так сжимала подлокотники кресла, что у нее побелели пальцы.

— Яхта Эдуардо, — тихо произнесла она.

— Кто такой Эдуардо?

— Мой муж.

Тут все стало понятно. Вот почему у секретаря было испуганное лицо. Неприлично иностранцу приглашать даму, когда ее муж где-то поблизости, а может, и в соседней комнате. Ситуация показалась мне смешной.

— Наверняка он и есть тот парень, который поднял шум в баре.

— Я должна уйти, — сказала Франческа. — Не хочу сталкиваться с ним. — Она отодвинула свой бокал и взялась за сумочку.

— Вы могли бы допить. В первый раз я вас угощаю. По-моему, ни один мужчина не заслуживает того, чтобы из-за него отказываться от такого чудесного вина.

Франческа успокоилась и подняла бокал.

— Эдуардо вообще ничего не заслуживает, — решительно заявила она. — Ну ладно, буду современной и допью вино, но все равно мне пора уходить.

И все-таки мы столкнулись с ним. Только Эстреноли — судя по тому, что я слышал о нем, — мог встать так театрально в дверях, повернувшись в сторону нашего столика, и обратиться к Франческе.

— О… моя любимая жена, — воскликнул он, — не ожидал увидеть тебя здесь, в цивилизованном обществе! Я думал, ты спиваешься под заборами.

Перед нами стоял коренастый раскрасневшийся от выпитого мужчина с красивым лицом, которое портили налитые кровью глаза и безвольный рот. Тонкие усики уродливо топорщились над его верхней губой. На меня он не обращал ни малейшего внимания.

Франческа застыла, глядя прямо перед собой и сжав губы, и даже головы не повернула, когда он тяжело плюхнулся в кресло рядом с ней.

— Вас никто не приглашал, синьор, — сказал я.

С коротким смехом он повернулся и смерил меня надменным взглядом. А потом снова обратился к Франческе:

— Вижу, итальянские подонки тебя уже не устраивают, тебе подавай в любовники иностранцев.

Я вытянул ногу и, зацепившись за перекладину кресла, в котором он сидел, сильно толкнул. Кресло выскользнуло из-под него, он кувырнулся на пол, растянувшись во весь рост. Я подошел к нему:

— Я же сказал: вас не приглашали.

Он смотрел на меня снизу — лицо его багровело от злости — и медленно поднимался.

— Я выкину тебя из страны в двадцать четыре часа, — вдруг пронзительно закричал он. — Ты знаешь, кто я?!

Жалко было упустить такую возможность.

— Мусор, который плавает на поверхности, — невозмутимо ответил я и тут же добавил: — Эстреноли, убирайся в Рим, Лигурия — не самое безопасное для тебя место.

— Что ты хочешь этим сказать, — насторожился он, — ты угрожаешь мне?

— В радиусе одной мили найдется, я думаю, по меньшей мере человек пятьдесят, готовых драться между собой за честь перерезать тебе глотку, — сказал я. — Слушай меня внимательно: у тебя есть двадцать четыре часа, чтобы убраться из Лигурии. Позже я не дам и старой лиры за твою жизнь.

Я повернулся к Франческе:

— Уйдем отсюда. Здесь дурно пахнет.

Она подхватила сумочку и пошла со мной к выходу, гордо миновав остолбеневшего от растерянности Эстреноли. Я успел услышать приглушенный гул зала — посетители обсуждали происшедшее, многие посмеивались над Эстреноли.

Полагаю, многим хотелось бы сделать то же самое, но боялись связываться — он слыл слишком влиятельным человеком. Я не сожалел о своем поступке, во мне клокотала ярость.

Насмешек Эстреноли вынести не мог. Он догнал нас в фойе. Я почувствовал его руку у себя на плече и повернул голову.

— Убери руку, — холодно сказал я.

Он был почти невменяем от злости.

— Не знаю, кто ты, но британский посол узнает о тебе.

— Мое имя Халлоран, и убери свою поганую руку.

Вместо этого он сжал мне плечо и вынудил меня повернуться к нему лицом.

Это было уже слишком. Я ткнул прямыми пальцами в его дряблый живот — задохнувшись, он согнулся пополам. Тогда я ударил его. Все, что накопилось во мне из-за неудач последней недели, я вложил в этот удар; я бил Меткафа и Торлони, всех головорезов, слетевшихся сюда подобно стервятникам. Эстреноли упал как подкошенный и остался лежать бесформенной грудой, изо рта стекала струйка крови.

В момент, когда я его ударил, спину резанула жестокая боль.

— Господи, спина! — простонал я и повернулся к Франческе. Но ее не было, а передо мной стоял Меткаф!